Лоис взяла Пич за руку.

— Джим, — сказала она тихим голосом, — я думаю, у нас беда.

Джим оторвал свой взгляд от дороги, и их глаза встретились.

— Она горит, у нее лихорадка, — сказала Лоис тихо. Возвращаясь на виллу, Лоис держала ее на руках. Леони поспешила им навстречу, удивленная и испуганная их неожиданным возвращением. Она схватила Пич и погрузила ее в ванну с холодной водой, постепенно добавляя лед до тех пор, пока прохлада не остудила пылающее тело Пич. Затем приехал доктор и тщательно осмотрел девочку. Лоис рассмеялась, когда он сказал, что это корь, опасный случай.

— Я всегда думала, что корь — совсем простая болезнь, — сказала она.

— Мы поедем на следующем корабле, — устало произнес Джим.

Пич становилось хуже. Голова болела так, будто разрывалась на части, ныли ноги. Затем что-то стало давить на грудь.

— Папа, — плакала она, мотая головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от боли, напрасно пытаясь найти холодное местечко на подушке, которая стала мокрой от пота. — Папа!

— Это не корь, а полиомиелит, — сказал доктор Марнокс из больницы в Нейи, — редкое заболевание, которым болеют дети и молодые люди. Чтобы ей было легче дышать, мы наденем респиратор, но, мадам и месье, — его большие карие глаза смотрели на них, — я боюсь, что надежды мало.

Лоис бросилась к доктору:

— Что вы имеете в виду? — вскричала она. — Вы говорите, что моя сестра умирает?

Схватив его за лацканы накрахмаленного белого халата, она готова была убить его.

— Мадемуазель, мадемуазель, пожалуйста, — тщетно пытался он отстранить ее. — Я ничего не могу сделать, это болезнь, о которой мы очень мало знаем. Мы можем только надеяться.

Руки Лоис бессильно опустились, а доктор нервно поправил помятый халат.

— Мы все сделаем для нее. Мы все этого хотим.

— Доктор Марнокс, — раздался высокий чистый голос, — Моя внучка не умирает, вы поняли, месье? Она не умрет.

Доктор Марнокс нервно смотрел на яростную молодую даму и пожилую, охваченную тихим отчаянием.

— Конечно, нет, мадам, — успокаивающе ответил он, — Конечно, нет.

— Я останусь с ней, — сказала Леони, подходя к страшной белой двери, за которой была ее внучка.

Доктор посмотрел на Джима, беспомощно пожал плечами.

— Как она захочет, месье, — пробормотал он. — Мы сделали все, что могли.

Все трансатлантические линии были заняты, и разговоры прослушивались или их прерывали. Джиму понадобилось два дня и существенное влияние, чтобы дозвониться Жерару в Майами.

— Я выезжаю сейчас же, — сказал Жерар, голос его звучал напряженно.

— Здесь уже много проблем, — предупредил Джим. — Помни, коль уж ты будешь здесь как французский гражданин, возможно, тебе не удастся уехать.

— Даже если Пич не была бы так тяжело больна, — ответил Жерар, — я бы вернулся, чтобы сделать все, что смогу, для своей страны.

Жерар всегда только формально интересовался империей бизнеса де Курмонов, построенной его отцом, доверяя управление обширными автомобильными предприятиями и их компаниями на периферии, фундаментальными предприятиями по обработке железа и стали, проката, фабриками в Валанене, которая производила ружья и другие виды вооружения, совету директоров. И даже то, что в воюющей стране все это сходилось под угрозой разрушения, ушло на второй план по сравнению с тем, что его маленькая любимая Пич была опасно больна. Используя связи, он смог попасть на самолет, летящий из Нью-Йорка в Лиссабон. После двух дней ожидания рейса в Париж, который был отменен, Жерар, снова используя связи, достал билет на самолет в Мадрид и там пересел в переполненный, медленно идущий поезд на Барселону, где он убедил таксиста довезти его до Жерона. В поисках машины он обошел весь город, но, по иронии судьбы, человек, владеющий одной аз старейших автомобильных компаний в Европе, не смог найти ничего. В отчаянной тревоге он прорвался в американское консульство, локтями прокладывая себе дорогу сквозь ряд мрачных, взволнованных людей, ожидающих визы, стоящих на ступеньках. Длинная очередь огибалаздание и, казалось, никогда не сдвинется с места. Его визитная карточка, посланная через надменного лакея, который с удовольствием использовал свою бюрократическую власть, возымела мгновенное действие. Именем де Курмона пренебречь было нельзя. Консульская машина с шофером немедленно была предоставлена в его распоряжение, и Жерар пересек границу, покрывая бесконечные километры между Жероном и Нейи в просторном «крайслере» с американским флагом, который привлекал внимание всего потока машин, двигавшегося в противоположную сторону.

Даже небритый и уставший после шести бессонных дней пути, Жерар был все же очень красивым мужчиной, думала Леони, — как Месье. Но волевое лицо Жерара и внимательные голубые глаза не были тронуты печатью цинизма, как глаза его отца. Хотя у него были мощные плечи и тяжелая походка, Жерар был утонченным человеком, его интересы ограничивались заботами о семье и профессией архитектора. У него не было ни намека на властность, как в личных отношениях, так и в работе, что отличало его от отца. Леони крепко сжимала его руки.

— Пич все еще серьезно больна, Жерар, — тихо говорила она, — но уже неделю она находится в стабильном состоянии. Это дает надежду.

Как только Жерар взял ее руку, Пич сразу узнала, что это отец, хотя она не могла даже открыть глаз. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она почувствовала запах одеколона и его слегка шершавое лицо на своей щеке. Теперь все будет в порядке. Папа здесь.

Доктор Мариокс, казалось, был удивлен улучшением в состоянии Пич. Он был уверен, что она не проживет и ночь, но потом он думал то же самое еще девять ночей, когда наблюдал, как бабушка сидит рядом с ней, держа ее руку, разговаривая с ней тихим голосом, даже напевая что-то. Ее состояние улучшилось. И наступил день, когда Пич открыла глаза. Спустя еще день опасность миновала.

— Единственное, что осталось, — сказал доктор Мариокс на совещании в своем заставленном книгами кабинете, — это определить, что поражено болезнью.

Все вопросительно взглянули на него.

— Я имею в виду конечности, — как бы извиняясь, добавил он. — Болезнь атаковала мускулы, и теперь мы должны посмотреть, что затронуто.

— Вы имеете в виду, что Пич может остаться калекой? — Голос Лоис был полон ужаса. — Но этого не может быть. Ей всего пять лет.

Доктор Мариокс пожал плечами.

— Мы должны надеяться на лучшее.

В ту ночь, когда Пич проснулась, Леони, как и все ночи во время болезни, была рядом. Ее лицо было усталым и увядшим, но она нашла в себе силы улыбнуться ребенку.

— Протяни свои ручки, Пич, — тихо сказала она, — дай их мне.

Девочка улыбнулась и подняла ручки, чувствуя надежное пожатие Леони на своих маленьких руках.

— Сейчас, — проговорила Леони, — ты была в постели так долго, что твои мышцы устали. Давай устроим им экзамен, Пич. Пошевели пальчиками.

Пич пыталась раз, еще раз, но пальцы не шевелились. Ее высокий детский смех нарушил тишину комнаты, наполняя радостью сердце Леони, чтобы потом опять окаменеть.

— Я думаю, они слишком устали, бабушка Леони.

В тот день, когда врачи поставили стальные подпорки с уродливыми черными кожаными креплениями вокруг маленьких ножек Пич, Жерар был вызван в Париж временным правительством.

— Это всего на несколько дней, моя дорогая, — обещал он ей, — а затем я вернусь к тебе.

— Но что я буду делать без тебя, папа? — В глазах Пич блеснули слезы. — Почему они прикрепили все эти ужасные штуки мне на ноги? Почему я больше не могу бегать и прыгать?

— Ты сможешь, Пич, ты сможешь, — плакала Леони, обнимая ее. — Мы только должны научить мышцы опять работать. Они там, на месте, только немножко ленятся.

— Обещай мне, бабушка, — жалобно просила Пич. — Я так хочу догнать маленькую коричневую кошку.

Леони даже рассмеялась.

— Я обещаю, — поклялась она.

Несколько дней Жерара растянулись на неделю, а затем на две. Ему удалось дозвониться и сообщить, что его послали на заводы Валансьена заняться управлением делами, так как везде царил полный хаос, и что он позвонит, как только сможет. Затем месяц не было никаких известий.

Леони гуляла с Пич каждое утро, днем, вечером. Она привязывала небольшие грузы к ножкам девочки, поднимая и опуская их, массировала ножки, она волочила Пич, заставляя ножки двигаться до тех пор, пока Пич уже готова была расплакаться. Однажды Леони опустила ее в блаженно теплую воду моря, и Пич почувствовала, что ее ножки, как бывало, держатся на поверхности, освобожденные от этих жестокихстальных подпорок.

Жерар вернулся в форме майора французской армии с известием, что должен ехать обратно в Париж через два дня.

Он поговорил с Эмилией, которая все еще двигалась с трудом из-за перелома. Она очень тревожилась за Пич. Плыть на корабле было опасно. Они были переполнены, и один корабль, загруженный женщинами и детьми, уже затонул. Пич и Лоис должны остаться с Леони, а Жерар будет приезжать к ним, как только сможет. Все молились, чтобы война поскорее закончилась. Пич взглядом провожала отца, пока серая армейская машина с шофером в форме не исчезла на дороге в облаке пыли. Она пообещала отцу, что в следующий раз, когда они увидятся, она будет ходить сама, и она постарается сдержать обещание.

Время шло медленно, наступила зима, а Пич и Леони плавали каждый день в опустевшем бассейне отеля, вместе погружаясь в его прохладную глубину. Пич медленно набирала силы.

Спустя шесть месяцев, в феврале, доктор Мариокс уже мог снять приспособление с ее левой ноги. Но правая, где мышцы пострадали больше, была слабее и все еще нуждалась в ненавистной стальной рамке. Иногда Леони видела, как Пич, вытянув правую ногу перед собой, смотрела на нее таким, недетским взглядом, что это поражало бабушку.