На этот раз Каро путешествовала со спутником. Марок, старейший друг Леони, который появился из своего дворца на склонах Танжера, где коротал в праздности дни, ожидая ежегодного визита в Париж к Леони. Глаза Марока были закрыты. Его лицо было гладким, темные волосы так же густы, с тугими волнами, как и тогда, когда она увидела его впервые. Он работал вместе с Леони в магазине дамского белья мадам Серра на улице Мент-Оливе. Действительно ли это было пятьдесят лет назад? Каро вздрогнула. Они все старели, этого нельзя было отрицать. А она была самой старшей из всех. Ее кости протестующе скрипели, когда она вставала с постели по утрам, а черные волосы стали серебристо-белыми — цвет, который ей никогда не нравился. Почему волосы не становятся, скажем, сапфирово-синими, когда человек стареет? Это пошло бы ей гораздо больше. Но она сохранила прямую спину, все еще прекрасные ноги и одевалась всегда у Диора — хотя и признавала, что время от времени восхищалась моделями Балмена. Сейчас ей было семьдесят четыре года, и это означало, что она должна все планировать заранее, чтобы собраться с силами выполнить задуманное. Визит к Леони потребовал месяц подготовки — две недели, чтобы привыкнуть к мысли, что ей нужно покинуть свой дом и куда-то ехать — ей, которая раньше путешествовала по миру, словно он принадлежал ей! Две недели Каро занималась туалетами, ее секретарь — билетами, и просто жила ожиданием поездки. К Леони должны были приехать сыновья Эдуарда д’Оревилля, Жан-Поль и Винсент; в последний раз она видела их, когда Лоис и Леонора были еще детьми. И, вероятно, девочки тоже не видели их с тех пор, несмотря на то, что они были кузенами. Д’Оревилли жили за многие тысячи миль, в Рио-де-Жанейро.

Поезд замедлил ход, приближаясь к окрестностям Ниццы. — Просыпайся, Марок, — подтолкнула его Каро носком кожаной туфельки, — мы приехали.

Жан-Поль д’Оревилль был точной копией своего отца, и Леони время от времени взглядывала на него во время обеда. У него было такое же крепкое телосложение. Это Эдуарду д’Оревиллю она доверила свою дочь Эмилию, убежденная в том, что Месье готов уничтожить их обеих, и это Эдуард вырастил Эмилию и любил, как родную дочь. Позже Эдуард женился на красивой кубинке, ее звали Хара, и со своими сыновьями-близнецами переехал из Бразилии во Флориду, где построил отель Палаццо д’Оревилль, один из первых и самых шикарных отелей на Майами. Эмилия вышла замуж за их дальнего родственника, Роберто до Сантоса, и когда, будучи совсем молодой, овдовела и осталась с двумя маленькими дочерьми, Лоис и Леонорой, она занялась бизнесом Эдуарда — стала управлять отелем.

Винсент д’Оревилль был очень похож на свою мать, Хару, с огромными карими глазами и смуглой кожей. Он был врачом-педиатром, а Жан-Поль, как и Леонора, был занят в гостинице, управляя известным старым отелем в Копакабане в Рио-де-Жанейро.

— Ты знаешь, что мой отец работает с твоим, — говорил Жан-Поль Леоноре. — Уже много лет он вынашивал идею, и сейчас они строят планы, связанные с новым отелем в Швейцарии. Он всегда интересовался, что ты сумела сделать в вашем отеле. Я думаю, что это имело большое влияние на их новый проект.

— В Швейцарии? — заинтересовалась Леонора. — В Женеве или Цюрихе?

— Нет. В маленьком городке на вершине горы. Это будет зимний курорт, но папа планирует устроить там и летний отдых — площадку для гольфа, а может быть, даже скачки.

— Это похоже на Эдуарда, — улыбаясь, сказала Леонора.

— И на Жерара, — добавила Лоис.

— Они строят, и этим открывают двери в жизнь мечте, — неожиданно вступила в разговор Пич. — На самом деле они хотят сделать людей счастливыми.

Жан-Поль удивленно посмотрел на нее.

— Ты, конечно, права, — сказал он, — только подумай, Пич, — я буду управлять мечтой.

Леонора засмеялась, и неожиданно Леони осознала, что давно не слышала ее смеха. Сегодня Леонора выглядела особенно хорошенькой в хлопчатобумажном платье с бело-голубым рисунком и широким поясом, что подчеркивало ее необыкновенную стройность, а пышная юбка грациозно струилась вокруг прелестных ног. И если она не ошибалась, Жан-Поль все это заметил. Леони с удовольствием смотрела на них, затем ее глаза встретились со взглядом Каро.

— Опять что-то планируешь? — спросила Каро, подняв брови.

— Леони всегда полна планов, — отозвался Марок. — Она переписала сценарии всех наших жизней.

— Конечно, она переписала и мой, — весело вступил в беседу Джим. — Я приехал на машине из Валансьена, чтобы выполнить ее требование и быть сегодня здесь, с вами.

— Но это стоило того, — улыбнулась Леони, когда он наклонился поцеловать ее.

Джим снова был дома, и она чувствовала себя счастливой.

36

Свинцовое небо монотонно поливало дождем улицы, и Ферди с пятого этажа своих апартаментов в отеле «Ритц» видел полосатые и пестрые зонтики, которые торопились по скользким серым улицам, и автомобильное движение по Вандомской площади. Гудели клаксоны: нетерпеливые парижские водители сражались друг с другом и с пешеходами. Он думал о Пич.

Леонора вряд ли могла рассказать Пич об их отношениях, и все же Пич что-то знала. То, что произошло между Ферди и Леонорой, не было любовным романом. Никаких романтических отношений — только щедрый успокаивающий жест со стороны Леоноры, она была единственной женщиной, разделившей его боль. Только это и взаимное чувственное влечение. Когда он получил записку о том, что она считает нужным расстаться, он понял, что это — конец. Их физическая и душевная потребность друг в друге была удовлетворена. Тогда почему Пич сказала с такой болью, что он должен приехать и все объяснить?

Ферди беспокойно ходил по комнатам. Он лежал без сна, ночью с тоской думал о Леоноре и пытался проанализировать свои чувства к ней. Это было совсем другое, не то, что он чувствовал к Лоис. Лоис ворвалась в его жизнь солнечным лучом, обволакивая своим теплом. До тех пор его жизнь была цепью из звеньев серьезной работы, семейных обязанностей и долга. Родившийся сразу после смерти отца, Ферди был единственным сыном в семье среди своих легкомысленных сестер, активный образ жизни которых никогда не одобрялся семейством матери, могущественными Меркерами. Как наследник, который должен был принять управление промышленной, империей Меркеров, распространившейся по всему Руру, Ферди обреченно раздумывал о своем будущем, подобно принцу, готовящемуся занять престол. Его жизнь состояла из неустанной работы, учителя прививали ему привычку к труду, заполняли его мозги знаниями до тех пор, пока работа не стала необходимым компонентом жизни. Инструкторы по физическому воспитанию занимались с ним плаванием, верховой ездой, гимнастикой, добиваясь, чтобы он стал физически сильным и соответствовал своему предназначению главы концерна Меркеров. Ферди не знал своего отца, но много — слышал о нем от бабушки, дедушки и мамы, о поразительной трудоспособности Клауса фон Шенберга и его удивительном даре наслаждаться жизнью. Клаус был очень чувствительным, бабушка Ферди говорила, может быть, слишком эмоциональным, но в конце концов он все-таки остепенился. Ферди всегда интересовало, что она под этим подразумевает, но догадывался, что это именно то, что предназначалось и ему. Первая трещина в великолепном фасаде безупречного, прекрасно образованного молодого немца, который был рожден и воспитан, чтобы преуспеть в своем деле, появилась, когда разразилась война. Отказ Ферди занять подобающее место — место главы предприятий Меркеров — прокатился по семье волной шока. Ничего — даже такое очевидное зло, как Гитлер, — не значило для них больше, чем поддержание положения и состояния Меркеров. Когда его призвали в армию, и Ферди принял только чин младшего офицера, мать отказалась разговаривать с ним. Он позорил семью.

Впервые встретив Лоис на вечере в Париже, он угадал, что искрящийся фасад се веселости вот-вот рухнет, и, ощущая ее уязвимость, Ферди потянулся к ней. И когда они снова встретились в отеле, огромное чувственное влечение переросло в любовь.

Оглядываясь назад и вспоминая прошлое, Ферди не мог припомнить, чтобы он с кем-то так много смеялся, как с Лоис, и он отдал бы все достояние Меркеров, чтобы вновь смеяться с ней.

А что же решить с Леонорой? Если он обидел ее, то он этого не хотел. Сейчас Леонора волновала его больше любой другой женщины. Может быть, он даже любил ее. Но это было совсем иное чувство, чем к Лоис, может быть, поэтому он не сразу понял и почувствовал любовь?

Подойдя к столу, Ферди взял ручку и бумагу. «Моя дорогая Леонора, — писал он, — прости, что не написал тебе раньше, и если сделал тебе больно — прости. Мне нужно было время, чтобы все обдумать. Я не мог заставить себя вернуться в ваш отель после той ночи, но сейчас, зная, что ты там, я думаю приехать, как только смогу, чтобы обсудить наше будущее. Пожалуйста, верь мне, дорогая Леонора — я не думал, что обижу тебя. Ферди».

37

Пич направила телескоп, установленный на террасе Лоис, в сторону пляжа, остановившись на паре, которая шла по самой кромке воды.

— Это Леонора и Жан-Поль, — возбужденно сообщила она, — он только что взял ее за руку, Лоис. Они остановились, наверное, чтобы… о… я думаю, что он ее поцелует.

— Пич! Подглядывать нехорошо. Пич неохотно развернула телескоп.

— Как ты думаешь, может, он хочет жениться на ней? — задумчиво спросила она.

— Они едва знают друг друга.

— Но чтобы влюбиться, совсем не нужно знать друг друга.

Лоис задумчиво посмотрела на сестру.

— Может быть, это и правда, — согласилась она, — но когда ты повзрослеешь, Пич, ты не будешь влюбляться так легко. И уж, конечно, не в мужчину, которого едва знаешь.

Пич рассердилась и, вспыхнув, заявила:

— Я люблю Гарри Лаунсетона, почему ты не веришь мне?