Через пять минут Женя уже сидел за столом и работал. Он хорошо знал это давно не посещавшее его состояние духа, когда строчки ложатся сами собой, одна фраза влечет за собой другую, и четко вырисовывается связь времен. Болезнь и смерть Леры прервали работу над монографией - иногда казалось, что навсегда, - но после долгого перерыва словно прорвало плотину, идеи хлынули, как из запруды, и Женя наслаждался свободой, легкостью изложения, возвращением к любимому предмету, бегством из плена Надиной фирмы.

Мысль о Наде только мелькнула, когда раздался звук гонга - Женя отмахнулся от него, как от мухи, - и пропала, утонув в работе. "В конце концов, для мужчины это самое главное..."

До обеда его деликатно не беспокоили. А к обеду, наработавшись и проголодавшись, Женя спустился сам.

- Вроде бы звучал гонг? - спросил, наклоняясь к Наде, целуя ее в макушку.

Надя подняла голову, взглянула так благодарно, что Женя смутился: "Мало же ей надо..."

- Звучал, - подтвердила она, и глаза ее светились мягким светом. Часа три назад.

- Я работал, - объяснил Женя.

- Я поняла, - уважительно сказала Надя и вдруг прижалась губами к его руке.

Ни разу не видел Женя такой Нади! Жесткая, быстрая, ироничная, она была теперь совсем другой - домашней и ласковой.

- Не зови свою Валю, - попросил он.

- Хорошо, - послушно согласилась Надя, встала и пошла на кухню, принесла на подносе буженины, ветчины, сыра, а к ним красного вина и кофейник с кофе.

Они пообедали молча, спокойно, как давно живущие вместе супруги. Надя мирно хозяйничала, а Женя наслаждался отдыхом, поглядывая на нее, только сейчас открывшуюся. "Просто у нее так сложилось: все сама да сама. Станешь, пожалуй, жесткой", - подумал он и виновато погладил Надину руку.

И она снова схватила ее, прижала к лицу, и он почувствовал на своей руке слезы.

- Ты только меня не бросай, - всхлипывала, задыхаясь, Надя. - Можем жить так, а хочешь - сразу поженимся! Все здесь будет твоим!

Уж лучше бы она этого не говорила! Словно кипятком обожгло Женю. Он резко встал, отбросил от себя Надю.

- Покупаешь, да? Поэтому и привезла? За кого же ты меня принимаешь?

- А нищим, значит, быть лучше? - сузила глаза Надя. - Воспитали вас в нищете...

- Кого, интересно, "вас"?

- Ну, нас. Но я-то из советского дерьма выбралась и тебя, глядишь, вытащу.

- А меня тащить никуда не надо, - прошипел Женя. - Я уж сам как-нибудь.

Он встал и заходил по комнате, повернувшись спиной к Наде. Они ссорились опять-таки как супруги - с такой же внутренней яростью, - и Надя была ему странно близка, как когда-то была близка Лера, когда в молодости они бранились и бушевали по пустякам. Но тут речь шла о самом главном.

- Ладно, хватит, - опомнился Женя, подошел к окну и невидяще уставился на волшебное царство черемухи.

- Пошли погуляем, - обняла его сзади Надя.

- Пошли, - смущенно согласился Женя.

И они отправились наслаждаться весной...

Вечером он опять работал, и в этом просторе, на свежем воздухе, с полной свободой от быта - есть незаметная и неслышная Валя и какой-то там еще Сергей, есть машина, шофер, и не надо ломать себе голову, как добираться до города, есть, черт побери, на все это деньги - честные, не ворованные, заработанные нелегким трудом, - писалось легко, плодотворно, и мысль, что так может быть до конца его дней, возникала снова и снова.

Он гнал ее прочь, а она возвращалась на мягких лапах, и наконец Женя устал бороться - да и наработался всласть! - спрятал рукопись и, закинув руки за голову, отдался своим думам. "Мне уже здорово за пятьдесят, и я остался совсем один. Но мужчина один жить не может, нужна жена - и не просто женщина, а хозяйка. А какая Таня хозяйка? Для нее самое главное - ее больные и клиника, мама и дочка, и она привыкла в быту жить кое-как. У Нади же - никого, кроме меня, и простая справедливость требует..." Женя встал, подошел к бару, налил себе кока-колы. "Какая там справедливость! сморщился он и осушил залпом стакан. Речь идет об остатке жизни!" Он швырнул пластмассовый стаканчик в корзину для бумаг, захлопнул дверцу бара. Щемящее чувство утраты охватило его: "А как же любовь? Господи, почему мы любим не того, кого надо? Перед собой ведь не притворишься..." Женя бухнулся на тахту. Что уж там... Он любит Таню и не любит, хоть умри, хозяйку этого шикарного дома. Надя выгонит его сейчас же, если он уйдет к Тане, сбросит со своего корабля назад, в нищету. Что может он предложить Тане? Только себя, со своей жалкой институтской зарплатой. Нет, невозможно! Она сама ему, когда опомнится, не простит.

Женя встал, подошел к столу, открыл томик Волошина.

Я слышу вашими ушами,

Я вижу вашими глазами,

Звук вашей речи на устах,

Ваш робкий жест в моих руках.

Он решительно захлопнул книжку. Никаких стихов! Они растравляют душу. И в конце концов, есть жестокая проза жизни, а стихи - воспарение духа... Ничего он не скажет Тане. Проводит в Крым и попробует, каково ему с Надей. Имеет же он право выбора? Оно от века дано мужчине.

- Можно? - стукнула в дверь Надя.

- Заходи, заходи, - заторопился Женя. - Садись. А я только закончил работать.

Надя не садилась. Она стояла и смотрела, улыбаясь, на Женю. В руке у нее был маленький телефон - "мобильник", как его все называют.

- С праздником!

Надя протянула мобильник Жене.

- Что ты, зачем? - смутился он.

- Бери, бери, оплачен надолго. Это чтоб ты у меня не потерялся.

Нечто похожее на угрозу мелькнуло в ее глазах. "Что чувствуешь ты к этой женщине? - спросил себя Женя, и пришлось признаться: - Тревогу, смешанную со страхом".

- Нет, - решительно сказал он. - Такие игрушки не для меня... И такие подарки - тоже, - добавил он, помолчав.

- Как хочешь, - неожиданно быстро сдалась Надя и небрежно сунула мобильник в карман серых брюк. - Погуляем?

Гуляли молча, делая вид, что любуются цветущей черемухой, изредка перебрасываясь короткими фразами и опять замолкая надолго. "Что бы такое сказать? - маялся Женя. - С Таней говорили часами, а о чем, и не вспомнить". "Надо привязать его к себе, - думала Надя. - Не деньгами - так домом, не домом - так сексом... Да, не любит - себя-то что уж обманывать? хотя в постели прямо пылает. Но это от новизны ощущений, ненадежно это, некрепко... Ну и пусть, - внезапно ожесточилась Надя. - Первый муж любил, да и ладно. Второго буду любить я!" Она обняла Женю, заглянула в лицо. Шепнула таинственно, со значением:

- Пошли-ка баиньки, а?

7

Таня собиралась в Крым. Бесплатная почти путевка оказалась еще какой платной: в который раз поднялись цены на билеты, и рубли наши никому в Крыму были уже не нужны. Только доллары! А где их взять?

- Как - где? - засмеялся Сергей. - Меняй!

- Было бы что, - призадумалась Таня.

Сотню торжественно преподнесла мама. Еще на две Таня поменяла рубли. Достаточно? Нет? На юг ведь сколько ни возьми, все равно мало.

Таня делилась своими тревогами с мамой.

- У вас же санаторий с питанием, - утешала мама. - Вы же не "дикари".

- Оно конечно, - неуверенно соглашалась Таня.

Сашка от радости вертелась волчком. Купила купальник - "Да он что, из золота?" - всплеснула руками бабушка, - подстриглась по последней моде, стирала, гладила, любовно складывала стопочкой свои вещички.

- Возьмите, девочки, теплое, - волновалась Марина Петровна. - Июнь в Крыму бывает холодным.

- А май - еще холоднее, - смеялась Саша: путевки были с двадцатого мая.

Шестнадцатого, в день получки, Таню ждал хорошо организованный начальством сюрприз - премия "за внедрение научных исследований в клиническую практику".

- Здорово! - обрадовалась Таня. - Так кстати!

- Тугрики всегда кстати, - посмеивался довольный Сергей. - Беги меняй!

Во всей этой суете глухая печаль не покидала Таню: они почти не виделись с Женей. Из командировки он вернулся каким-то странным, хотя выглядел хорошо: посвежел и даже загорел немного.

- Ты как из дома отдыха, - пошутила Таня, и он вспыхнул, зарделся, забормотал нечто невнятное.

"Что это с ним?" - мельком подумала Таня, но, как это случалось часто в последнее время, ни о чем не спросила.

Звонил Женя по-прежнему каждый день, но и звонки его казались Тане теперь принужденными: он словно бы отмечался. "Я уеду, и все у нас кончится", - в минуты прозрения думала Таня, но, как все влюбленные, на самом деле в такое не верила, вообразить себе этого не могла. Жене сама не звонила: это казалось ей унизительным. "Хорошо, что он не едет с нами, думала Таня. - В качестве кого представила бы я его Саше? Она, конечно, знает, что мы с ним друзья, но тут совсем другое дело. А у нее как раз переходный возраст..."

- Что-то ты похудела, Таня.

Марина Петровна с тревогой смотрела на дочь: в последнее время ей Таня не нравилась.

- Вот и хорошо! - бодро откликалась Таня. - А то все мы, русские, толстяки и толстухи.

- Про тебя-то уж этого никак не скажешь.

- Вот и хорошо! - повторяла Таня, и глаза ее были такими несчастными, что Марина Петровна первой отводила взгляд.

"Родненькая моя! Тебя кто-то обидел? Поверь, все пройдет!" - мысленно уговаривала дочку Марина Петровна, но молчала, не решаясь заговорить первой.

За два дня до отъезда Таня проснулась в пять, словно ее кто толкнул: "Я должна ему позвонить". Зачем, для чего, что скажет, Таня не знала. Но больно стучало сердце, коченели ноги, ломило виски, и неотвязная мысль, что она позвонит - и все наконец разрешится, не давала покоя. Что "все", Таня тоже не знала. Она старалась прогнать совершенно ненужную мысль, пыталась заснуть, думать о неотложных делах - все было тщетно. "Почему мне так страшно? - спрашивала себя Таня. - Почему я боюсь набрать номер его телефона? Что, собственно, значит этот звонок?" И чем сильнее билось сердце и ломило виски, тем больше нервничала и сердилась на себя Таня. "Это потому, что в тот раз снял трубку Денис, - уверяла она себя, - и Женя обиделся. Но теперь Денис переселился к Люде, так почему я не могу..."