- Где тут больная? - с порога зарокотал он. - Прошу!

Не проходя в комнату, чтобы не наследить, не то шутя, не то серьезно, он подставил руки, как бы готовясь снести на руках Леру. Она, улыбаясь, вышла ему навстречу.

- Спасибо, дорогой, что приехали. Тут все переполошились, уж не знаю из-за чего. Нормальный приступ. Ну, может быть, чуть сильнее обычного. Что ж вы думаете, я сама не сойду? Давайте-ка посидим на дорожку.

Все уселись, кто на что, в прихожей. Как положено, помолчали. Первым встал Пал Палыч.

- Поехали!

Женя с сыном разом взглянули на Леру. Она сидела, уронив на колени руки, и переводила взгляд с зеркала на тумбочку, с тумбочки на висевшую с незапамятных времен гравюру - штормит Черное море, а на берегу стоит женщина, смотрит на волны, - с гравюры на маленькое бра, которое Женя в дореформенные времена рвался все поменять на что-нибудь поновее, а Лера не разрешала, потому что привыкла.

- Так поехали? - теперь уже вопросительно повторил Пал Палыч.

- Да, конечно, - очнулась от своих совершенно ненужных и смутных дум Лера.

В машине она все смотрела по сторонам - ехали через всю Москву - и вдруг сказала:

- Какая она красивая! А я все в метро да в метро...

- Никаких метро больше не будет! - решительно заявил Женя. - Проживем без твоих уроков. Скоро у меня защита, и стану я ведущим научным сотрудником. И за докторскую теперь опять, слава Богу, платят.

- Ага, три копейки, - иронически хмыкнул Пал Палыч.

- Да, я и забыла, - вспомнила Лера. - Вас ведь можно поздравить!

- С чем? - искренне удивился Пал Палыч.

- С монографией.

- Так ведь она еще... - начал было Пал Палыч, но, взглянув в зеркало, увидел белое от ужаса лицо Жени и разом осекся - а почему, сам не знал.

- Мам, - напряженно сказал Денис, - ты отвлекаешь водителя. А на дорогах, между прочим, жуткая гололедица. Ты вот лучше скажи, паспорт не забыла?

- Кажется, нет, - испугалась Лера и, щелкнув замком, открыла сумочку. - Вот он, - вздохнула она с облегчением.

- А полис? - не отставал Денис.

- И полис здесь, не беспокойся.

"Чего это они? - весело удивился Пал Палыч. - И при чем тут моя монография? Ладно, потом спрошу". Но, конечно, он не спросил, потому что проехал зачем-то на красный свет и пришлось объясняться с гаишником, и мысли его приняли направление совсем иное, типичное для водителей всех рангов и возрастов, ведущих постоянную, изнурительную, заранее проигранную войну с ГАИ, и какая уж тут монография! Тем более что он действительно ее почти дописал.

2

Ко всему привыкает это удивительное существо - человек. И, что странно, привыкает довольно быстро. Через два дня Лера обжилась в палате так, будто жила здесь вечно. Она приготовила довольно внушительный список того, что следовало еще принести - всякие совершенно необходимые мелочи, говорила оживленно и бодро, хотя и задыхалась немного, сокрушалась, что выписывают в преддверии Нового года соседок, с которыми, как все женщины, успела за два дня подружиться, а других - Новый же год! - вряд ли положат, если только не привезут по "скорой". А тут еще карантин по гриппу, который вот-вот, говорят, начнется.

- Не тот, которого ждут в феврале, а другой, тоже вредный, - объясняла она Жене. - Так что придется тебе, Женюш, стоять в очереди у окошка, передавать передачки, как заключенной.

- А ты? Может, на Новый год отпустят? - осторожно спросил Женя.

Он сидел на табурете рядом с кроватью и смотрел на Леру. Как-то все-таки она изменилась, хотя он не мог бы толком сказать, в чем именно. Побледнела без воздуха? Да. Но не только. Совсем не подкрашена? И это тоже...

- Что ты меня рассматриваешь? - неожиданно спросила Лера. - Совсем не нравлюсь?

- Не говори глупости, - хмуро улыбнулся Женя. - Лучше придумай, что еще принести.

- Там все записано.

- Я имею в виду какие-нибудь, может, деликатесы.

- Деликатесы... - с усмешкой протянула Лера и покачала насмешливо головой. - Да у меня их полна тумбочка: вчера приходили Денис с Людой. Славная девочка... Да, кстати, - Лера открыла тумбочку, вытащила узкую белую коробочку. - Это - духи, врачу, Людочка говорит, самые модные, дорогие: шестьсот рублей! - Женя про себя ахнул. - Славная девочка, растроганно повторила Лера. - А красную рыбу свою забери: соленого мне нельзя. - Лера, помолчав, вздохнула. - Новый год... Новое тысячелетие... А я, как курица, здесь, в больнице. Не отпускают! Возмутились даже: "В вашем состоянии..." Какое уж такое там состояние?

- Ничего, - взял ее руку в свои Женя. - Выпишешься и отпразднуем в январе, двадцать четвертого, по восточному календарю. А может, и раньше больше двадцати дней теперь ведь не держат.

- Держат, только за деньги, - возразила Лера. - У нас с тобой таких нет.

- Надо будет - достану, - нахмурился Женя и пошел к Светлане Васильевне, лечащему врачу.

- Про духи не забудь, - шепнула, когда он наклонился ее поцеловать, Лера.

Светлана Васильевна, молодая, хорошенькая, в перетянутом на талии накрахмаленном белом халатике, сидела в жарко натопленном кабинете и что-то писала.

- Воронова? - переспросила она, вскинув длинные, накрашенные ресницы. - А вы кто будете?

- Муж, - солидно откланялся Женя.

- Муж? Хорошо, - почему-то одобрительно сказала доктор и, помолчав, заговорила быстро и без эмоций. - Окончательный диагноз ставить пока что рано, но динамика отрицательная...

- А что это значит? - испугался Женя.

Доктор вздохнула.

- Ну, нет улучшения. Напротив... Завтра поставим капельницу. Возможно, переведем в реанимацию.

Женя от ужаса потерял голос. Легкая досада промелькнула на хорошеньком личике Светланы Васильевны.

- Ничего особенного, - терпеливо принялась объяснять она очевидное. Так положено, когда динамика отрицательная. Там у нас специальный пост, сестры поопытней. Ей там будет лучше, поверьте.

Но чем спокойнее она говорила, тем больше пугался Женя. Ее слова звучали как бы издалека: "Изношенные сосуды... общая тревожная ситуация... аритмия... барокардия..."

- Это еще что за зверь? - встрепенулся Женя.

- Это когда ритм сокращений редкий, - объяснила Светлана Васильевна.

- Всегда была тахикардия, - растерянно пробормотал Женя.

- То-то и оно, - задумалась Светлана Васильевна, постукивая по столу карандашиком.

Женя тут же воспользовался паузой: щелкнул замком, открыл портфель, вытащил белую коробочку.

- Это вам. С Новым годом!

- Спасибо, - равнодушно бросила в ответ Светлана Васильевна и, едва взглянув на коробочку, сунула ее в ящик стола. - Кстати, жену вашу на праздники - вы уже знаете? - мы не отпускаем. - Доктор строго взглянула на Женю, давая понять, что духи духами...

- Лера сказала, у вас карантин, - согласно кивнул Женя.

- Карантин, да. Но все мы люди...

- Так отпустите!

Что-то Женя совсем запутался.

- Нет, вы не поняли, - покачала хорошенькой головкой докторша. - Как раз ей - нельзя... - Она помолчала, постукивая о стол карандашиком - такая у нее была, видно, привычка. Женя со страхом ждал. - По показаниям. Этого-то он и боялся. - Так что ни на какие уговоры, пожалуйста, не поддавайтесь.

Светлана Васильевна взглянула на Женю очень строго.

- Да она и не уговаривает, - печально сказал Женя.

- А потому что все понимает, - уважительно заметила Светлана Васильевна. - Овчинка выделки не стоит... Даже если овчинка - такой Новый год, как этот. Все равно не стоит...

- Чего? - не понял Женя.

- Здоровья, - просто ответила Светлана Васильевна и встала, давая понять, что прием закончен.

Как хотелось Жене поговорить о Лерином состоянии с Таней! Но что-то его удерживало. Может быть, щепетильность? Или опять-таки - стыд? Жена в больнице, а он... И потом - что нового может сказать Таня? Лечащий врач в общем ему объяснила, только он все равно ничего толком не понял. Если сделали кардиограмму, взяли всякие там анализы, то почему нет диагноза? Если "динамика отрицательная", то почему тянут с капельницей? И какая такая динамика за два дня? Наверное, нужно было кому-нибудь дать денег? Никакие не духи доктору, а деньги - тому, от которого все зависит. Но кому? Той же врачихе? Завотделением? Главврачу? Лера велела - духи. Подумать только духи за шестьсот! Женя и не знал, что такие есть цены.

- А знаешь, - похвасталась Лера, - в придачу к духам фирма преподнесла шампанское, Люда сказала!

- Еще бы, - фыркнул Женя. - Небось одна Люда у них и была.

- Нет, - возразила Лера. - Людочка говорит, покупали.

И Женя почувствовал себя нищим.

Теперь он ехал в метро и думал обо всем сразу: о Лере, об избалованной, красивой врачихе, о сыне, который теперь все знает - ну, положим, не знает, догадывается... Как всегда, незаметно и неизменно, стал думать о Тане. Ну вот, свершилось, сбылось: Новый год они будут встречать вместе, и раз для Тани это так важно, станет важным и для него. И даже подарок для нее он придумал: трехтомник Георгия Иванова - роскошный, бесценный; эмигрант же, не издавался с двадцатых годов. Таня любит стихи и оценит подарок.

Я проснулся и вспомнил тотчас

О морях, разделяющих нас.

О письме, что дойдет через год.

Или вовсе к тебе не дойдет...

Да, эти стихи - для нее. И для него - тоже.

- Дари людям то, что тебе хотелось бы получить самому, - когда-то учила Женю мама.

Хотелось бы ему получить трехтомник в подарок? Еще бы! Значит, и Таня обрадуется.

Сегодня он скажет ей, что Новый год они встретят вместе. Ничего не станет объяснять, пусть думает как хочет. Потому что есть некая неловкость в причине, и не надо, чтобы и Таня ее ощутила. Так думал Женя, выходя на "Юго-Западной" из метро. С того самого дня, как увезли Леру в больницу, он не видел Тани, по какому-то суеверию не звонил и теперь чувствовал жгучее нетерпение. Скорей бы услышать голос, без которого так трудно жить, а завтра увидеть Таню, потому что с завтрашнего дня карантин и не нужно ежедневно ездить в больницу, а передачу повезет Денис. Хорошо бы остаться у Тани, но придется, наверное, вернуться домой - мало ли что... А остаться так хотелось...