Правда ли, что все влюбленные даже на расстоянии чувствуют друг друга? Очень может быть... Во всяком случае, Таня в этот вечер все не ложилась и не ложилась спать. Она что-то съела, приняла прохладный душ - какая жара в Москве! - надела легкий халатик и, стоя у зеркала, задумчиво расчесывала щеткой волосы, думая рассеянно то об одном, то о другом, словно ожидая чего-то. Женино лицо всплывало из туманного зазеркалья, ласковые, сильные руки ощущала она на своих плечах и улыбалась, волнуясь, и вспоминала его поцелуй - тот, на Арбате, от которого закружилась голова и заколотилось сердце, на который откликнулась она всем своим существом. Поэтому Таня сразу сняла трубку.

- Танечка, вы не спите?

- Еще не сплю.

- А что делаете?

Он понимал, что говорит глупости.

- Стою перед зеркалом.

Он даже задохнулся от желания, представив ее в халатике - почему-то розовом, - с расческой в руке.

- А я только сейчас приехал. Вот... Захотелось вам позвонить.

- Почему?

Сердце забилось часто-часто.

- Не знаю... - медленно ответил Женя. - Захотелось - и все! Вам во сколько вставать?

- В семь. И больница рядом, и поликлиника. Так что можно встать в семь, даже в семь тридцать. В девять обход.

- Тогда до завтра, - виновато заторопился Женя. - Спокойной ночи. - И, не дожидаясь ответа, первым повесил трубку.

"Что я наделал? - ужаснулся он. - Она решит, что я неотесанный, первобытный чурбан!" Никогда ни от кого так не зависел Женя, как от этой женщины со спокойными, зеленовато-синими глазами, черными, гладкими, с чудесным запахом волосами, словно два вороньих крыла обрамляющими чуть тронутое загаром лицо. Эта ее белая кофточка, а в распахнутом вороте нежная шея, стройные ноги, маняще выглядывающие из-под пышной юбки, тонкие щиколотки... Он и не знал, что так хорошо ее разглядел.

Женя заснул таким счастливым, каким не был, казалось ему, никогда. Всю ночь он чувствовал это небывалое счастье. И счастливым проснулся.

3

- В данном конкретном случае шунтирование опасно, - сказала Таня.

Они закончили уже обход и теперь сидели, сбившись тесной стайкой, в маленьком кабинете главного.

- Почему? - осмелилась возразить лечащий врач.

- Упущено время, - вздохнула Таня. - Сосуды никуда не годятся. И возраст... Впрочем, решат, естественно, в центре. Надо отправлять, и побыстрее.

- У пациента нет денег, - сообщил главный. - Об этом мы уже говорили.

Таня нахмурилась: все чаще слышала она эти возмутительные слова. Но ведь пациент москвич, и у него есть полис! Должны вроде бесплатно! Вот именно - "вроде"... О чем только думают власти? Ведь это жизненно важно! Это же не подтяжка кожи молодящихся дам!

- О власти, - ответил на ее раздраженный вопрос главный. - Только о власти они и думают.

Таня тряхнула головой, стараясь не видеть перед собой бледное, в глубоких морщинах лицо, испуганный, какой-то детский взгляд.

- Доктор, я боюсь, - шепнул старик, когда она, наклонившись, стала считать его неровный, захлебывающийся, слабый пульс.

Таня строго взглянула на старика - нашел для бесед время! - и он испуганно смолк.

- Чего боитесь? - спросила она потом.

- Не знаю...

Таня кивнула. Беспричинный сердечный страх... Этому учили еще в институте, а они, дурачки, не очень-то понимали: как это - беспричинный?

- Нет, причина, конечно, есть... - объясняли преподаватели.

Удивительный орган - сердце. Сколько ни изучай, останется все равно тайной. А как работает, подчиняясь таинственному внутреннему закону! Открываются-закрываются клапаны, насыщая мозг кислородом; регулируются все процессы в человеческом теле. И все-таки, что бы там ни говорили, этот комок мышц еще и вместилище наших эмоций. Хотя ей, врачу-кардиологу, думать так не положено.

- Все свободны, - объявил главный.

Таня вышла из кабинета и, поразмыслив, снова пошла в палату.

Палата уже жила своей обычной жизнью: кто ел, кто читал, двое азартно спорили, размахивая друг у друга перед носом газетами разных, как видимо, направлений. И только ее старик лежал безучастно - то ли дремал, то ли думал о чем-то. А может быть, что-нибудь вспоминал - старики часто вспоминают далекое прошлое: им оно ближе.

- Дайте-ка я еще разок на вас погляжу, - села на край постели Таня и вынула из кармана бесценный свой стетоскоп, мамин подарок, привезенный из Англии, когда Таня окончательно решила идти в кардиологи. - Дышите, не дышите... Вдохните, задержите дыхание...

Она вслушивалась в биение надеявшегося на нее сердца, а старик, с лицом бледным, как сама смерть, послушно вдыхал-выдыхал, не сводя с Тани робких, молящих глаз.

Мертвая тишина стояла в палате. Даже главный книгочей - долговязый студент, не расстававшийся днем и ночью с книгой, - дочитав страницу, тихонько положил книгу на одеяло, не решаясь перевернуть страницу. Кардиограммы, ЭХО, холдинговое монеторирование - все это великолепно, прекрасно, но Таня, как и ее мать, свято верила в ухо врача. "Н-да, плохи наши дела", - снова подумала Таня и встала.

- Что ж, хорошо! - бодро сказала она. - Очень даже неплохо. И не нужно бояться, - добавила, улыбаясь. - Совершенно нечего бояться, честное слово.

- А они говорят - операция, - прошептал старик, медленно шевеля синими губами.

- Да какая это операция, - небрежно сказала Таня. - Так, пустяки.

И вышла, ощущая себя безнадежной лгуньей. Вон в Америке, например, всем говорят правду. Так то в Америке...

- Надо добиваться, Сергей Иванович, - вошла она в кабинет главного.

- Так вы ж говорите - опасно, - напомнил он.

- Опасно... Но шансы есть. А так - точно умрет, - жестко сказала Таня. - Я не Господь Бог, конечно, но картина такая ясная... Не понимаю! Ведь у него есть полис!

Главный болезненно сморщился.

- Ах, Танечка, вы же знаете...

- Знаю, знаю, - нетерпеливо перебила Таня. - Как что серьезное, так за деньги, даже если руки - бесплатно. На материалы, лекарства... Но добиться все-таки можно.

- Так я вот и добиваюсь, - указал главный глазами на телефон. - Начал обзвон. Заключение подписали?

- А как же! До среды, Сергей Иванович.

- До среды.

- А он, случайно, не фронтовик? - с надеждой спросила Таня, уже взявшись за ручку двери.

- Случайно - нет, - сердито ответил главный, набирая номер.

Таня вышла на улицу - жаркую, как духовка. "К такому сердцу еще и жара..." Это была последняя мысль о старике с посиневшими от сердечной недостаточности губами. "Забудь!" - приказала себе Таня и забыла: еще в студенчестве научилась переключаться.

- Делай для больных максимум, - учила мама. - А вышла за порог забудь. Иначе надолго тебя не хватит.

- Хорошо, что у меня вечерний прием, - подумала вслух Таня, и пузатый дядька в голубой тенниске, поглощавший у огромной цистерны пиво, поперхнулся и уставился на нее в изумлении.

- Что - жарко? - с сочувствием спросил он. Пот крупными каплями катился по багровым щекам. - Пивка желаете? - И щедро протянул стеклянную кружку, предварительно обтерев края грязной ладонью.

- Не употребляю, - улыбнулась Таня и прошла мимо.

- А напрасно! - добродушно хохотнул толстяк вслед.

Больница, поликлиника и ее дом были, считай, рядом. Удобство неслыханное для мегаполиса! По дороге Таня зашла в магазин, купила кое-что из продуктов, для дачи. Несмотря на новые, изобильные времена, кур приходилось все-таки возить из Москвы. "Как там Сашка? И мама? Хорошо, что они за городом! А этот Женя... Придет или нет? В такую жару... Из такого далека..." Она вдруг ясно увидела перед собой вчерашнего Женю и на мгновение даже остановилась. Карие растерянные глаза, седые волоски выбиваются из-под воротника рубахи... Как он поцеловал ее - там, на Арбате, а не когда струсил и отступил... Конечно, придет. Не может быть, чтобы не пришел. Она этого просто не вынесет!

Прием в поликлинике был почти отдыхом, с больницей, разумеется, не сравнить. Старые, со стажем, сердечники разъехались кто куда, а то и просто сидели дома, принимая по схеме лекарства. Да и кто потащится к кардиологу в такую жару? Себе дороже. Так что Таня, можно сказать, бездельничала. Интересной оказалась только одна больная, и Таня провозилась с ней довольно долго: отправила на кардиограмму, записала на ЭХО, отыскав у доктора Брагина свободное место, долго думала над ее перебоями, долго слушала - в покое и под нагрузкой. Женщина подчинялась молча и безучастно.

- Давно это у вас? - спросила Таня.

- Недавно, - тихо ответила женщина.

- Как - недавно? - Безучастность пациентки тревожила, раздражала. Неделя, месяц, год?

- С месяц.

Таня заглянула в карточку.

- Вот что, Тамара Петровна. Так у нас с вами ничего не получится. Кардиограмма приличная, пульс четкий. Что-то случилось?

- Меня уволили.

Слезы хлынули так внезапно, что Таня и Ниночка, медсестра, растерялись. Впрочем, Ниночка тут же опомнилась, накапала корвалолу. Слава Богу, в отличие от вздорожавшего валокордина он пока был доступен.

- Пейте, пейте, выпейте сразу...

- Тридцать лет стажа! - рыдала женщина. - Грамоты, благодарности, премии и... уволили...

Таня с облегчением перевела дух: так вот оно что! Нет органики, ну и ладно. Она дала женщине выплакаться - пусть поплачет, ей станет легче, тем более что в коридоре никто не отсвечивал, - а потом встала, подошла к больной, положила на плечо руку.

- Тамара Петровна, - сказала тихо. - Это горюшко - не горе. Что-нибудь, да найдется. Надо только взять себя в руки. Сегодня в больнице я смотрела одного пациента. Вот где горе-то настоящее.

Оказывается, она все думала о том старике - где-то там, в подсознании, для себя незаметно. Мудрые советы мамы впрок не пошли.

- Кому я нужна, пенсионерка? - всхлипывала женщина.

- Еще как понадобитесь! - обнадежила ее Таня. - Если, конечно, возьмете себя в руки. А вот если решите, что старая и больная, тогда, конечно! Поймите, ничего серьезного у вас нет. Понервничали и расстроились. А ЭХО все-таки сделайте.