Анна Шульгина - Пересекающиеся параллели

- А? Ддда, - Уля на несколько секунд крепко прижалась, пряча лицо на его плече. – Нам, наверное, пора?

Вот тут она права, через полчаса нужно быть у матери с отцом, так что более подробный допрос придется отложить. А может, у него уже развивается паранойя, поэтому и чудится всякое.

Но какая-то непонятная тревога все равно не отпускала. Потому что Уля раньше не врала, да особо ничего и не скрывала, а теперь одного только взгляда на то, как она прикусывает нижнюю губу и слишком уж сосредоточенно смотрит в лобовое стекло, хватит, чтобы понять – что-то не так. И сильно не так, если тонкие пальцы, с которых она успела стащить перчатки, стискивает до побелевших ногтей.

Андрей быстро прокрутил в уме все, что происходило в последнее время. Вроде, ничего такого, ну, кроме её нежелания оставаться у него ночевать, из-за которого они не то, чтобы поругались перед отъездом, но и назвать это мирным разговором тоже не получилось бы.

Вместо того, чтобы свернуть на короткую дорогу к дому родителей, Андрей притормозил у темного массива городского парка, освещенного так скудно, что уместнее было назвать это место дремучим лесом.

- Рассказывай, что случилось.

От его голоса она не то, чтобы испугалась, но выражение лица Ули ему совсем не понравилось. Мало того, что она была грустной, почему-то на нем появилось что-то, очень похожее на вину.

- Может, давай поговорим позже? – к нему она тоже не поворачивалась, что уже совсем плохой знак. Может, Мартынов объявился и напугал Уляшку? Тогда почему так смотрит, как будто хочет попросить прощения?

От этого настроение сразу понизилось, зато проснулась подозрительность. Не то, чтобы она раньше дремала беспробудным сном, это прерогатива совести, но теперь и вовсе встрепенулась.

- Нет, говори сейчас. Что происходит?

Уля все-таки повернулась, пристально глядя в лобовое стекло, но пальцы сжала ещё сильнее.

- Андрюш, я не знаю, как это произошло, но… Я беременна.

Наверное, у него после перелета какие-то проблемы со слухом, раз такие галлюцинации.

- В смысле? – вопрос, конечно, тупой, но на большее его сейчас не хватило.

- В прямом смысле. Я была у врача, срок – шесть недель.

- Хочешь сказать, что ты уже полтора месяца беременна, и все это время не знала?

- Так получилось… - радости в её голосе не было совсем, впрочем, Андрей и сам не собирался подпрыгивать от счастья. Просто потому, что не может такого быть. Они всегда предохранялись, и Ульянка не могла забеременеть.

Во всяком случае, от него.

- Уль, мы ни разу не занимались сексом без презерватива. Может, объяснишь, как, по-твоему, ты могла залететь?

В другой ситуации он, конечно, подобрал бы не такое выражение, но сейчас прилив злости был настолько сильным, что стало как-то не до изысканности речи.

Хотя, когда она болезненно поморщилась от его слов, стало немного неудобно, но и это тоже отошло на второй план.

Да ну, это же Улька, какой, к черту, поход налево? Но другого объяснения у него не было. Если бы хоть один раз, один-единственный проклятый раз они переспали без резинки, Андрей бы поверил. И даже порадовался бы, но сейчас…

Поймать её за подбородок оказалось очень легко, даже усилий не пришлось прикладывать. И чтобы развернуть к себе – тоже. А вот от слез, которые она пыталась спрятать, быстро-быстро моргая, на душе стало ещё поганее, но это только усилило подозрения. Когда говоришь своему любовнику, что он скоро станет отцом, это делают с радостью, а не с таким виноватым видом.

- Я хочу, чтобы ты четко и внятно сказала, как в таких условиях ты могла от меня забеременеть, - два слова в речи он подчеркнул особенно. И отвернуться ей не дал, хотя и понимал, что так нельзя.

Видимо, суть вопроса до Ули дошла не сразу, раз только через несколько секунд она вздрогнула и с каким-то ужасом на него посмотрела. И так же постепенно побледнела, медленно, но планомерно. Так, что это было заметно даже в тусклом свете, исходящем от передней консоли.

И только в этот момент до самого Андрея дошло, что этот вопрос задавать не стоило. По той простой причине, что он четко знал - если она, действительно, в положении, отцом может быть только он сам. Просто потому, что это его Ульянка.

Правда, сказать этого уже не успел – она медленно отклонилась, прижимаясь спиной к двери. И ответила, когда её ладонь уже нащупала ручку.

- Извини, ты прав. Это не твоя вина и не твои проблемы.

- Уль, стой! – схватить за рукав он уже не успел, только скользнул кончиками пальцев по ткани её пуховика.

Естественно, останавливаться она не стала, а Андрей выматерился про себя, что не закрыл двери на центральный замок. Про все остальное он пока предпочел не думать, сейчас главное – вернуть Ульяну. Мало того, что в парке так темно, что можно через три шага переломать себе ноги, так и гоп-стоп тут привычное дело.

- Уляш, пожалуйста, иди сюда!

Как и после первой просьбы, ему никто не ответил.

На то, чтобы найти в багажнике фонарик, ушло ещё минуты две, так что, когда он, продравшись через покрытую тонким слоем изморози живую ограду, оказался среди высоких сосен, в радиусе нескольких сотен метров уже никого не было.

«- Ну, не меняться же мне из-за каждого идиота!»

х/ф «Тот самый Мюнхгаузен», 1979г.

Она слышала, как Андрей её звал, только возвращаться совсем не хотелось. И не потому что унизительно, когда тебя, фактически, называют гулящей, просто не сможет. Потому что не хотела, чтобы он видел, как она плачет. А ещё, потому что, как казалось Уле, стоит только на него посмотреть, станет ещё больнее.

Как будто это возможно.

Вот ведь многое представляла, так надеялась, что для него это будет радостью, но это… Уля не знала, что хуже – услышать, что ребенок ему просто не нужен и предложение от него избавиться или когда тебя спрашивают, кто его отец. Но ещё больше она не понимала, откуда у него вообще эти дикие мысли. Неужели сам не замечал, как она на него смотрит, что он для неё не просто любимый человек, а единственный, и других просто не существует?!

Слезы все-таки потекли, но как-то странно, без всхлипов, без истерики. Как кровь из раны, капля за каплей. Но легче от этого почему-то не становилось, только стало трудно дышать, да и вдохи получались какие-то слишком уж громкие и резкие. И так в груди давит, что перед глазами начали расплываться яркие круги, не факт, что она вообще выдержит, если боль станет сильнее.

Через несколько десятков метров стало ещё хуже, потому что начала кружиться голова, а ноги – подкашиваться.

А ствол у сосны очень приятный, холодный и шершавый, пусть ладони прилипли, испачканные смолой. И запах у неё резкий, такой, что, глубоко втягивая его в себя, постепенно начала соображать, где она и что происходит. Хотя тошнота все ещё не отступала, поэтому поднимать голову Уля не спешила.

В темноте мало что можно было разобрать, но холод промерзшей земли под коленями ощущался особенно отчетливо. Похоже, она на какое-то время потеряла сознание, иначе с чего стоять в такой позе посреди парка, прижимаясь к толстому стволу сосны? Ещё бы понять, сколько она так провела…

Судя по тому, что холодно ей не было, не больше пары минут, это хорошо. А вот то, что перед глазами ещё мелькают золотые мушки – плохо. И надоедливая музыка уже достала…

С трудом отведя одну руку от дерева, Уля нырнула в карман пуховика, нащупывая телефон. Тот продолжал звонить, мешая и усиливая головную боль, поэтому пришлось посмотреть, кто так хочет поговорить. Увидев имя вызывающего абонента, она сбросила вызов. А потом и вовсе отключила телефон.

Просто не хотелось ни говорить, ни видеть, ни вообще думать об этом человеке. И вообще ни о чем думать не хотелось.

Вот только, если она ещё так постоит, проблемы могут решиться совсем уж кардинально, а у неё теперь есть тот, за кого нужно отвечать и о ком заботиться.

Почему-то до этого Уля вообще не задумывалась о своей беременности именно, как о уже существующем ребенке. Как о проблеме, из-за которой вдруг все резко осложнилось, или о чем-то непонятном и пугающем, способным разрушить планы – да. А как о своем ребенке – нет. Да, она это понимала разумом, хотя так и не смогла принять, но сейчас…

Он ведь внутри, и только от неё зависит, что с ним будет. Совершенно беспомощный и очень уязвимый.

Ульяна медленно встала, все ещё придерживаясь за ствол и жадно вдыхая смолистый аромат, которым, казалось, пропитался стылый воздух. И ладони уже саднило, наверное, занозила их, когда хваталась, чтобы не упасть.

В парке было совсем темно, даже выпавший снег не особо помогал, хотя он обозначал дорожки, так что заблудиться ей не грозило.

Наверное, смолу отстирать от пуховика будет сложно, только это слабо волновало. И прощупать свой живот через несколько слоев ткани тоже не получалось, но Уле почему-то очень хотелось положить пальцы на голую кожу. Как будто это поможет познакомиться с тем, кто живет там, глубоко внутри.

И чем дольше прислушивалась к себе, тем более ощутимым становился холод и окружающие звуки.

Запах той же сосны, к которому примешивался аромат выхлопных газов.

Мигающий блеск мишуры, развешенной на крупной ели, стоящей на главной аллее. До неё ещё было довольно далеко, но этот пульсирующий свет уже различался между деревьями.

И легкая, едва ощутимая тянущая боль внизу живота. Хотя, даже не боль, а, скорее, какое-то неудобство. И было ли оно на самом деле, или так казалось от мнительности, потому что, чем больше прислушивалась к себе, тем отчетливее становились ощущения, Уля понять не могла. Но страх от этого меньше не стал.