Даниэла Стил - Перепутье

Лиана начала напоминать ему брата, когда тот остался вдовцом, а мать Лианы умерла при родах. Это какое-то безумие. Лиане всего тридцать пять, она не может похоронить себя вместе с мужем.

— Ты знаешь, как ты сейчас выглядишь? Худа, как жердь, глаза ввалились, одежда висит, как на вешалке.

Она посмеялась и покачала головой.

— Хорошую же картину ты нарисовал.

— Смотрись иногда в зеркало.

— Я стараюсь этого не делать.

— Послушай меня, девочка. Черт возьми, перестань размахивать черным флагом. Ты еще жива. Очень жаль, что Арман погиб, но сейчас многие женщины оказались в твоем положении. Они же не сидят с постными лицами, делая вид, что они тоже умерли.

— Нет, не сидят. — Ее голос приобрел странное ледяное звучание. — А что они делают, дядя Джордж? Ходят на вечеринки. — Она тоже туда ходила. До того как погиб Арман. Люди умирают повсюду, по всему миру. А она делает все для тех, кто остался в живых.

— Но ведь иногда можно пойти в гости. Что в этом плохого?

— Я не хочу.

Он рискнул снова коснуться запретной темы.

— Ты слышала что-нибудь о Нике?

— Нет. — Она замкнулась, голос ее стал ледяным.

— Ты писала ему?

— Нет, и не собираюсь. Ты меня уже спрашивал об этом. Больше не спрашивай.

— Почему? По крайней мере, ты могла бы сообщить ему о смерти Армана.

— Зачем? — В ее голосе послышался гнев. — Кому это нужно? Я дважды отвергла этого человека. Я больше не хочу мучить его напрасно.

— Дважды? — Дядя удивился и внимательно посмотрел на Лиану.

Она была раздосадована: какое все это имеет теперь значение?

— Все это уже было на «Довиле» после оккупации Парижа. Мы полюбили друг друга, но из-за Армана я все прекратила.

— Извини, я не знал…

Лиана казалась дяде во многих отношениях странной и скрытной женщиной, но он восхищался ею. Итак, у них и раньше был роман. Он подозревал это, но никогда не был уверен.

— Но ведь вы оба так переживали, когда он уезжал отсюда.

Лиана посмотрела дяде в глаза.

— Я не хочу снова проходить через это, дядя Джордж. Произошло слишком много всего. Лучше пусть все останется так, как есть.

— Но теперь-то ты не заставишь его снова страдать? — Он умолк, имея в виду, что теперь она свободна.

— Не знаю, смогу ли я жить с чувством вины за то, что совершила. Мне все еще кажется, что Арман догадался обо всем. Но даже если это не так и он ничего не знал, все это было неправильно. Нельзя строить жизнь на ошибках. Зачем мне писать ему? У него снова появится надежда, а я, может быть, и недостойна этого. Я не могу снова обрекать его на страдания — в третий раз.

— Но он же должен понимать, что ты чувствуешь, Лиана.

— Он понимал, он всегда говорил, что будет следовать моим правилам. А мои правила говорили мне, что я должна вернуться к мужу. Некоторые из моих правил. — Она почувствовала к себе отвращение. Так она изводила себя месяцами. — И я больше не хочу об этом говорить.

Она оглянулась на то время, когда у нее было два любимых человека, а сейчас не осталось ни одного. Она не увидит снова ни того, ни другого.

— Я думаю, ты не права, Лиана. Ник знает тебя лучше, чем ты сама. Он мог бы помочь тебе.

— Он еще найдет кого-нибудь. Кроме того, у него остался Джонни.

— А ты? — Дядя очень беспокоился о ней. Если так пойдет и дальше, она в один прекрасный день просто свалится.

— Мне хорошо и так.

— Я не верю этому, да и ты тоже.

— А я большего и не заслужила, дядя Джордж!

— Когда же наконец ты сойдешь с этого креста?

— Когда расплачусь сполна.

— А ты не забыла, что у тебя есть и другие долги? — Лиана покачала головой. — Ты потеряла мужа, которого, как ты считаешь, предала. Но ты ведь была привязана к нему до конца. Ты даже отказалась от человека, которого любишь. И ты хранила его тайну все эти годы. Я ведь тоже травил тебя из-за Армана, а ты вынуждена была бежать из Вашингтона, травимая и опозоренная. Разве этого не достаточно? Ты решила полностью посвятить жизнь раненым в хирургическом отделении? Чего ты хочешь еще? Остричь волосы и надеть рубище? Лиана улыбнулась.

— Не знаю, дядя Джордж. Может быть, я буду лучше относиться к миру, когда кончится война.

— Нам всем будет лучше, Лиана. Сейчас очень трудные времена. Вспомни о евреях, которых выволакивают из их домов и отправляют в лагеря, о детях, которых убивают в Лондоне, о нацистах, расстрелявших Армана, о тонущих кораблях и… список этот можно продолжить до бесконечности. Но несмотря ни на что, ты все же должна утром просыпаться с улыбкой, смотреть в окно и благодарить Бога за то, что ты живешь, и протягивать руку тем, кого любишь. — Он протянул ей руку, она взяла и поцеловала ее.

— Я люблю тебя, дядя Джордж. — В эту минуту она казалась маленькой девочкой. Он коснулся рукой ее светлых шелковистых волос.

— Я тоже люблю тебя, Лиана. И по правде говоря, люблю этого мальчика. Я бы хотел когда-нибудь увидеть вас вместе. Это было бы хорошо и для тебя, и для детей. Я ведь не буду жить вечно.

— Нет, будешь. — Она снова улыбнулась — Лучше бы жил.

— Но этого не случится. Подумай о том, что я тебе сказал. Это твои долг по отношению к себе самой и к нему.

Но Лиана не прислушалась к ею словам, а продолжала каждый день ходить в госпиталь, убивая себя в больничных палатах. А потом возвращалась домой, чтобы отдать дяде и дочерям то, что у нее еще осталось.

Пятнадцатого октября «Энтерпраис» с Ником на борту, по-прежнему рвущимся в бой, вновь взял курс на Гвадалканал. Два месяца на Гавайях чуть не свели его с ума.

«Энтерпрайс» достиг Гвадалканала двадцать третьего октября. Здесь он соединился с «Хорне-том». Во главе флотилии стоял теперь контрадмирал Томас Кинкайд. Американцам противостояли четыре японских авианосца, которые пытались отбить взлетную полосу, названную Хендерсон-Филд, но американцы удерживали позиции.

Двадцать шестого октября адмирал Хелси, командующий тихоокеанским флотом, дал приказ атаковать японцев. Бой был тяжелый, и японцы оказались сильнее. «Хорнет» был взорван и затонул. Тысячи людей погибли. «Энтерпрайс», несмотря на тяжелые повреждения, выстоял. К всеобщей радости, он продолжал борьбу. В Штатах все напряженно слушали радио. И Джордж наблюдал, как Лиана с застывшим выражением ужаса в глазах тоже слушает новости.

— Ты думаешь, что он тоже там?

— Не знаю. — Но глаза выдавали ее. Дядя мрачно покачал головой.

— Я тоже об этом думаю.

Утром двадцать седьмого октября «Хорнет» все еще горел и продолжал медленно погружаться. «Энтерпрайс» также получил серьезные повреждения, но все еще был на плаву и не выходил из боя. Подполковник Бернхам на мостике наблюдал за тем, что происходит на корабле, как вдруг японцы со всей силой ударили по кораблю. 550-фунтовая бомба попала в летную палубу и прошла через левый борт, разбрасывая во все стороны осколки. Неожиданно корабль загорелся, палуба была усеяна мертвыми и ранеными.

— Господи Иисусе, вы видели эту бомбу? — с ужасом спросил Ника стоящий рядом человек. Ник одним прыжком оказался на лестнице.

— Не беда, что мы горим. Достаньте шланги.

Часть команды боролась с огнем, другая стояла у орудий и продолжала отстреливаться. Пикирующие бомбардировщики пролетали над ними, сбрасывая бомбы. Один из японских пилотов повел самолет прямо на палубу, произведя ужасающий взрыв. Ник, все еще держа в руках шланг, увидел, что к нему ползут два горящих человека. Он направил на них струю воды, сбивая с них огонь, пожиравший плоть. Вдруг позади него неожиданно раздался взрыв. Стало светло, как будто выглянуло солнце, он ощутил какую-то необычную легкость во всех членах и взлетел на воздух. Вокруг распластались разорванные тела. Ему показалось, что он стал невесомым… Он подумал о Лиане и улыбнулся.

Весь ноябрь в госпиталь поступали раненные в битве при Гвадалканале. Поначалу многих несколько дней держали в Хикеме, а некоторых сразу отправляли в Окленд. Других возможностей заботиться о раненых не было. Их приходилось оставлять на кораблях, пока не удавалось транспортировать их в Штаты. Многие умирали по дороге. Лиана видела, как день за днем поступали раненые с разорванными телами, с ужасающими ранами и ожогами. Она снова и снова выслушивала историю о 550-фунтовой бомбе.

Было тяжело наблюдать, как их привозили. Бывало, она помогала носить носилки, и тогда ей припоминался «Довиль». Но сейчас все было намного страшнее. Людей привозили буквально разорванными на части.

Однажды ей показалось, что кто-то упомянул о Нике. Человек этот наполовину бредил. Он говорил о своем однополчанине, которого убило рядом с ним на палубе. Но оказалось, это был другой человек. Его звали Ник Фрид. Это был не ее Ник. Через два дня этот человек умер у нее на руках.

В День Благодарения дядя наконец не выдержал:

— Почему бы нам не навести справки в военном министерстве? Лиана покачала головой:

— Если с ним что-нибудь случится, мы об этом узнаем из газет.

Хуже будет, если она узнает, где он. Ей захочется написать ему, а этого она никак не хотела делать. Если же он ранен, она рано или поздно узнает об этом. Но если глава «Стали Бернхама» погибнет, газеты мгновенно разнесут об этом по всей стране.

— Оставим этот разговор, дядя Джордж. С ним все в порядке.

— Ты этого не знаешь.

— Не знаю.

Но сейчас она полностью посвятила себя тем, кто пострадал. Через ее руки прошли многие. Теперь она работала наравне с сестрами по двенадцать часов в день.

— Тебя должны наградить медалью, когда кончится эта бойня.

Она наклонилась и поцеловала дядю в щеку. Потом встала и посмотрела на часы:

— Мне нужно идти, дядя Джордж.

— Сейчас? Куда?

Они только что кончили праздничный обед, девочки ушли спать. Было девять часов вечера. Лиана месяцами никуда не ходила.