— Я не знаю, когда она вернется, сынок. Может быть, через пару недель.

Джонни кивнул и, пока они вели лошадей, больше не говорил ни слова.

Как и договорились, они заказали по бифштексу an poivre, а затем у себя в номере Ник читал сыну вслух его любимую книжку. Так они проводили все вечера. Ник даже не стал брать с собой няню — не хотелось, чтобы кто-то нарушал их компанию, и ему доставляло необыкновенную радость отдыхать вдвоем с сыном.


Когда в последний вечер перед отъездом они снова выехали на прогулку верхом, закат показался им прекрасным, как никогда. Днем они сначала играли в теннис, затем устроили на берегу пикник, а ближе к вечеру снова оседлали своих лошадей. И вот сейчас они сидели, наблюдая, как садится солнце. Ник оглянулся на сына со счастливой улыбкой.

— Мы надолго это запомним. Ты и я.

Это было лучшее время, которое им довелось проводить вместе. Ник взял сына за руку, и они долго сидели, смотря на море, и Джон не видел слез в глазах отца.

Через день после возвращения в Париж Нику срочно понадобилось уехать на несколько дней в Лион, где была назначена встреча с владельцем текстильной фабрики. Через четыре дня после возвращения из Лиона он уехал в Берлин, Ник надеялся, что едет туда в последний раз. Джонни хотел поехать с отцом, но тот пообещал вернуться дня через два.

В Берлине он сразу же почувствовал, насколько изменились настроения, как будто в венах закипала кровь. И скоро Ник понял, чем это вызвано. 23 августа Германия подписала с Россией договор о ненападении. Предварительные переговоры велись втайне. Но результаты их прозвучали подобно взрыву. Германия нейтрализовала своего потенциального врага, которого опасалась больше всего. Как и все остальные, Ник сразу же понял, какая серьезная опасность нависла теперь над Францией и другими странами Европы. Ему вдруг мучительно захотелось вернуться в Париж, к сыну. Кто знает, как быстро последует реакция на это событие, не окажется ли он в Берлине, как в ловушке. Ник в течение дня спешно приводил в порядок дела, радуясь в глубине души, что сделал для Польши все, что мог.

После обеда он провел еще одну деловую встречу и сразу же поспешил на ближайший пассажирский поезд. Ник почувствовал невероятное облегчение, когда увидел вдалеке контуры Эйфелевой башни. В эту минуту больше всего на свете ему хотелось увидеть Джонни. Он ворвался в дом на авеню Фош и крепко прижал к себе сына, который как раз в эту минуту завтракал.

— Как быстро ты вернулся, папа!

— Я очень скучал по тебе!

— Я по тебе тоже.

Служанка принесла ему чашечку кофе, и, продолжая болтать с сыном, Ник бегло проглядел газеты. Ему не терпелось узнать реакцию Парижа на последние события, хотя он заранее знал, какой она будет. Французская армия объявила всеобщую мобилизацию, делались необходимые приготовления к войне, к границе стягивались все боеспособные войска на защиту «линии Мажино».

— Что там, папа?

Увидев, что отец хмурится, мальчик попытался через его плечо прочесть, о чем же пишут газеты. Ник рассказал сыну о договоре России и Германии и о том, что это значит для Франции. Джон смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Значит, скоро будет война?

Казалось, мальчик не очень расстроился от такого известия. Он был еще слишком мал, чтобы понимать, что значит война, но ему нравилось все, что связано с оружием.

Джонни убежал играть, а Ник с озабоченным лицом прошел в библиотеку. Сняв трубку, он попросил телефонистку соединить его с Каннами, отелем «Карлтон». Пора было забирать Хиллари оттуда, захочет она или нет.

Ему ответили, что она в бассейне, и попросили позвонить позднее. Но Ник стоял на своем: раз она где-то в отеле, пусть ее найдут и известят о том, что ей звонит муж. Наконец ее удалось отыскать (у кого-то в номере, как понял Ник, но это ему было безразлично). Кем бы ни была эта женщина, она мать его сына, и он хотел, чтобы она вернулась в Париж на тот случай, если во Франции начнутся неприятные события.

— Извини, что побеспокоил тебя, Хил.

— Что-то случилось?

Она сразу же подумала, что что-то случилось с Джонни. Как была, нагая, она пересекла комнату Филиппа Маркхама с телефонной трубкой у уха, лицо стало напряженным и озабоченным. Она с виноватым видом обернулась к Филиппу, а затем снова отвернулась, ожидая, что ей скажет Ник.

— Ты читала газеты вчера или сегодня?

— Ты говоришь про эту ерунду с русскими и немцами?

— Именно об этой ерунде я и говорю.

— Ради Бога, Ник. Я думала, с Джонни что-то случилось. — Она вздохнула с облегчением и уселась в кресло. Филипп сел рядом, поглаживая ее ноги.

— С ним все в порядке. Но ты должна вернуться.

— Что, прямо сейчас?

— Да, сейчас.

— Но почему? Я и так собиралась вернуться на следующей неделе.

«Идиот, нервозный дурак», — подумала она и засмеялась, увидев смешную гримасу, которую ей состроил Филипп, а потом и непристойный жест, с которым тот рухнул в их измятую постель.

— Возможно, начнется война. Французская армия проводит мобилизацию, все может взлететь на воздух в любую минуту.

— Ну, это не начнется же так скоро. — Мысль о войне волновала Хиллари, когда они уезжали из Нью-Йорка, но здесь, в Каннах, у нее появились другие заботы, и возможность войны казалась преувеличенной.

— Я не собираюсь пререкаться, Хиллари. Я требую, чтобы ты вернулась в Париж. Немедленно! — крикнул Ник и стукнул кулаком по столу. Он попытался взять себя в руки и только теперь понял, что очень боится — и за сына, и за нее. Раньше он думал, что до начала войны в Европе остается по крайней мере год. Он ведь вовсе не хотел подвергать опасности собственную семью и сейчас очень жалел о том, что решил взять жену и сына с собой во Францию. — Хиллари, пожалуйста… Я только что вернулся из Берлина. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я хочу, чтобы ты вернулась в Париж, потому что в любой миг может случиться все, что угодно.

— Ради Бога, не надо так нервничать. Я вернусь на следующей неделе. — В этот момент она принимала из рук Филиппа бокал с шампанским.

— Мне что — приехать и увезти тебя силой?

— А ты это сделаешь? — В телефонной трубке звучало удивление. Он кивнул, глядя из окна на играющего во дворе Джона.

— Да, сделаю.

— Хорошо. Я подумаю, как это организовать. Сегодня я устраиваю вечеринку для друзей, а…

— К черту вечеринку. Я сказал, что ты должна первым же поездом выехать в Париж.

— А я тебе сказала, что сегодня вечером устраиваю вечеринку…

Ник не дал ей договорить:

— Слушай меня внимательно. Если до тебя не дошло то, что я сказал, пусть тебя привезет твой ублюдок Маркхам. Привози его с собой, если хочешь, но у тебя есть ребенок, а страна на пороге войны. Так что поднимай свою задницу и гони сюда, да побыстрее!

— Какого черта! Что ты имеешь в виду? — Ее голос дрогнул. Ник еще ни разу не упоминал в разговорах Филиппа, и она думала, что он ни о чем не догадывается. Смущение только усилило ее ярость.

— Хиллари, я объяснил тебе, почему звоню. Больше мне сказать нечего. — В голосе Ника звучала усталость.

— Я хочу, чтобы ты объяснился.

— Я не собираюсь ничего объяснять, иди к черту. Ты меня слышала? Ты должна приехать немедленно. — Он бросил трубку, а Хиллари так и осталась сидеть, вопросительно глядя на телефон.

— Чего он хотел? — Филипп Маркхам внимательно следил за выражением лица Хил и сразу же обо всем догадался. — Он знает про нас?

— Похоже на то. — Она посмотрела на него.

— Злится?

— Вовсе нет. Ну, может, немного. Он сходит с ума оттого, что и не хочу ехать в Париж. Он убежден, что через несколько дней вся страна полетит к черту. — Она пригубила шампанское и посмотрела на мужчину, который вот уже два месяца был ее любовником. Он очень ей подходил. Такой же испорченный, такой же декадент и гедонист, как и она сама.

— Знаешь, а может, он и прав. Вчера в «Крузетт» только об этом и говорили.

— Черт бы побрал слабонервных французов! Ну уж если будет война, я действительно подниму задницу и помчусь домом. Только не в Париж, а в Бостон или Нью-Йорк.

— Если ты сможешь добраться туда, дружочек мой. А он тоже хочет вернуться в Америку?

— Пока не знаю. Насчет этого он не говорил. Просто хочет, чтобы я приехала в Париж к сыну.

— Знаешь, а здесь-то, пожалуй, безопаснее. Дьявольщина! Если немцы и будут что-то бомбить, так Париж в первую очередь!

— Это успокаивает. — Но сарказм не сбавил ее страхов. Она подумала с минуту, а затем протянула ему пустой бокал, чтобы он налил еще шампанского. — Так ты считаешь, мне стоит вернуться?

Он наклонился и поцеловал в ложбинку между грудей.

— Да, милая девочка. Но не сейчас.

Филипп мягко прикоснулся губами к ее груди, а она откинулась назад и вмиг забыла обо всем, что только что говорил ей Ник. Только позже, уже растянувшись на пляже, она снова вспомнила этот разговор, и какой-то внутренний голос подсказал ей, что действительно нужно вернуться.

Когда они с Маркхамом одевались перед вечеринкой, она так и сказала ему. Он лишь расслабленно пожал плечами.

— Я отвезу тебя через несколько дней. Не волнуйся, любовь моя.

— А что потом? — спросила она, расчесывая волосы. Она впервые задала ему подобный вопрос, и он оглянулся на нее в изумлении.

— Стоит ли об этом задумываться?

— Я и не задумываюсь. Я просто спрашиваю. Ты побудешь со мной в Париже какое-то время? — Ее голос напоминал воркование голубки, но в ответ он весело усмехнулся.

— Думаешь Нику Беркхаму это понравится?

— Я вовсе не имею в виду, что ты будешь жить у меня дома, задница. Ты можешь остановиться в «Ритце» или в «Георге Пятом». Ты ведь не бросишься домой в ту же минуту? — Филипп проживал деньги матери, и все знали, что он светский ловелас. Он и не скрывал этого, как не скрывал и того, что у него и в мыслях нет связывать себя с кем-нибудь надолго. Четыре развода обошлись ему слишком дорого, и он не собирался вешать себе на шею пятую жену. Хотя во всех остальных отношениях Хиллари подходила ему идеально. Она была замужем и давно сказала ему, что терпеть не может браков. Тем не менее сейчас выражение ее глаз неприятно его удивило.