— Мне очень жаль.

Он замкнулся в себе и противился всем ее попыткам утешить его. В конце концов в шесть утра он встал.

— Ты должен попробовать хоть немного поспать перед отъездом, — ласково произнесла Мел, беспокоясь за него. С самого начала Мари много значила для них. Мел наблюдала за пересадкой сердца. А теперь переживала утрату этой девушки. Но она не была готова к последующей реакции Питера. Он заговорил как рассерженный, несчастный ребенок:

— Я никуда не поеду. Поезжай с детьми одна. — Он тяжело опустился на стул в их спальне, а поскольку было еще темно, Мел включила свет. У него был изнуренный вид и черные круги под глазами. Отвратительное начало медового месяца.

— Ты все равно ничего здесь не сможешь сделать.

А мы без тебя не поедем.

— У меня не то настроение. Мел.

— Но так нечестно. Дети расстроятся, к тому же это наш медовый месяц. Питер, пожалуйста…

— Черт возьми! — Он вскочил, глядя на нее. — Как бы ты чувствовала себя на моем месте? Всего семь паршивых месяцев… это все, что я дал ей.

— Ты не Бог, Питер. Ты сделал то, что мог, и сделал это блестяще. Но решает Бог, а не ты.

— Проклятье! Мы должны были сделать это лучше.

— Но вы не смогли, черт побери, и она умерла! — Теперь Мел тоже перешла на крик. — И ты не можешь остаться здесь из-за плохого настроения; ты несешь ответственность и за нас.

Он свирепо посмотрел на нее и решительно вышел из комнаты, но спустя полчаса вернулся с двумя чашками кофе. Им надо было прибыть в аэропорт только к полудню, так что еще оставалось время убедить его. Он протянул Мел чашку кофе, печально глядя на нее.

— Прости, Мел… Я просто… я никогда не могу спокойно воспринимать утрату пациента, а она была такой милой девушкой… это так несправедливо… — У него сорвался голос, и Мел, поставив чашку, обняла его за плечи.

— Такая уж у тебя работа, дорогой. Ты знаешь это.

Ты знаешь всякий раз, сколь невелики шансы выжить. Ты пытаешься забыть об этом.

Он кивнул: Мел была права. Она хорошо понимала его. Затем он обернулся к ней с грустной улыбкой.

— Я — счастливый человек.

— И блестящий хирург. Никогда не забывай об этом. — Она больше не спрашивала его о Мексике, пока он не позавтракал вместе с детьми. Он казался притихшим, и Марк спросил Мел о причине, когда они вместе поднимались по лестнице.

— Что произошло с папой?

— Сегодня ночью у него умерла пациентка.

Марк понимающе кивнул:

— Он всегда тяжело переживает такое, особенно если это случается после пересадки сердца. Это такой случай?

— Да. Именно та пациентка, которую он оперировал, когда я брала у него интервью в мае.

Марк снова кивнул и вопросительно посмотрел на Мел.

— Мы все-таки поедем в Мексику?

— Надеюсь, да.

Марк с сомнением посмотрел на нее:

— Вы не знаете, как он страдает в подобных случаях. Возможно, нам придется остаться дома.

— Я приложу все усилия.

Он посмотрел на нее и, казалось, хотел сказать еще что-то, но появился Мэт и прервал их разговор.

Он не мог найти свои ласты и хотел спросить, не попадались ли они Мел.

— Нет, но я поищу. Ты смотрел возле бассейна? — Он кивнул, а Мел направилась в свою комнату, когда Мэт ушел. Она застала там Питера, понуро сидевшего на стуле, уставившись в пространство. Старший сын хорошо знал отца. Он очень тяжело переживал смерть Мари, и Мел засомневалась, что они сегодня куда-нибудь поедут.

— Ну, дорогой, — она присела возле него на краешек кровати, — что будем делать?

— Ты о чем?

— О поездке. Мы едем или остаемся?

Он долго колебался, глядя в глаза Мел.

— Я не знаю. — В тот момент он был не способен принимать решения.

— Думаю, поездка пойдет на пользу тебе и детям.

Мы так много пережили за последнее время, ко многому приходится привыкать, на нас свалилась масса перемен, а еще больше их предстоит. Мне кажется, что поездка — это именно то, что доктор прописал. — Она улыбнулась, не упомянув ему о том, что через неделю приступает к работе на новой студии. Отдых требовался ей даже больше, чем ему.

— Хорошо. Поедем. Думаю, ты права. Мы не можем огорчать детей, и я уже договорился, что меня подменят.

Она обняла его и крепко прижалась к нему.

— Спасибо!

Но он почти не отреагировал, а по пути в аэропорт ни с кем не разговаривал. Несколько раз Мел и Марк встречались взглядами, но ничего не говорили, пока на какой-то момент не оказались наедине после взлета самолета.

Марк предупредил ее, чего следует ожидать.

— Он может некоторое время оставаться в таком состоянии.

— Как долго это обычно длится?

— Неделю, а иногда и две. Порой даже месяц; это зависит от того, насколько он чувствует себя ответственным за это и от его отношения к пациенту, насколько больной был близок ему.

Мел кивнула. Это не оставляло ей почти никаких надежд на нормальный медовый месяц. И Марк оказался прав. Они приземлились в Пуэрто-Валларта, сели в два джипа, которые доставили их в гостиницу, где у них было забронировано три номера с видом на океан. Внизу, прямо под их окнами, находились огромный бар на открытом воздухе и три плавательных бассейна, заполненные смеющимися и резвящимися людьми. Все звуки заглушал духовой оркестр. Царила праздничная атмосфера, и дети были в восторге, особенно Джессика и Вал, никогда прежде не бывавшие в Мексике. Марк повел всех поплавать в бассейне и выпить содовой в баре, но Питер настоял, что останется в номере. Мел попыталась вывести его из подавленного состояния.

— Может быть, прогуляемся по пляжу, милый?

— У меня нет настроения, Мел. Мне хотелось бы побыть одному. Почему бы тебе не присоединиться к детям?

Ей хотелось возразить ему, что это их медовый месяц, а не детей, но она решила лучше промолчать.

Возможно, он сам скорее справится с этим. И она ушла.

Но шли дни, а его настроение не улучшалось. Мел ходила в город за покупками с Пам и двойняшками.

Они купили красные вышитые блузки и платья, которые собирались носить в Лос-Анджелесе, а Марк дважды брал Мэтью на рыбалку. Она сводила всех, кроме Мэта, в бистро Карлоса О'Брайена, и несколько раз они ходили смотреть на народные гуляния, а однажды вечером она даже повела старших детей на дискотеку, но Питер так ни разу и не присоединился к ним. Он до сих пор переживал смерть Мари и несколько раз в день по часу висел на телефоне, пытаясь дозвониться в Лос-Анджелес, справиться о состоянии других пациентов.

— Тебе действительно не стоило приезжать сюда, чтобы всю неделю просидеть в номере, названивая в больницу, — не выдержав, выпалила ему Мел в конце их пребывания в Мексике, но Питер только посмотрел на нее отсутствующим взглядом.

— Я предупреждал тебя об этом дома, но тебе не хотелось разочаровывать детей.

— Это наш медовый месяц, а не их, — наконец решилась сказать Мел. Она была разочарована. Всю неделю он оставался к ней равнодушным, и с момента смерти Мари они ни разу не занимались любовью.

Это был медовый месяц, который не вызывал в ней ни одного приятного воспоминания.

— Прости, Мел. Просто момент оказался неудачным. Я потом постараюсь все исправить.

Но она сомневалась, что это ему удастся. Внезапно ее поразила мысль, что у нее нет даже собственного дома, куда она могла бы вернуться после поездки.

Ей вдруг стало нестерпимо жаль своего домика в Нью-Йорке, а потом она вспомнила о фотографиях Анны, которые хотела убрать по возвращении. И ее интересовало, что сделает Питер с портретом Анны.

Теперь это был и ее дом, и ей не хотелось всякий раз, оглядываясь, натыкаться взглядом на Анну, но она не собиралась затрагивать эту тему до их возвращения в Лос-Анджелес. Она все еще называла его Лос-Анджелесом, а не домом, поскольку он еще не стал ее домом. Ее домом был Нью-Йорк. Она замечала это и у двойняшек. Когда они были у Карлоса О'Брайена, какие-то мальчики спросили Джессику, откуда они, и она ответила: «Из Нью-Йорка», — не задумываясь, а когда Марк посмеялся над этим, она объяснила, что они только что переехали в Лос-Анджелес. Но в остальном они привыкали намного быстрее. Мел заметила, что они общаются между собой как братья и сестры, за исключением Марка и Вал, у которых были свои причины.

Единственной, кто заболел в последний день, оказалась Валерия. Она купила на пляже мороженое, и Мел застонала, услышав об этом. Она не отходила от Вал, пока ту несколько часов тошнило, а потом у нее всю ночь был понос. Питер хотел дать ей какое-нибудь лекарство, но девочка категорически отказалась принимать что-либо, и, когда Мел наконец легла в постель в четыре часа утра, он проснулся.

— Как она?

— Заснула наконец. Бедный ребенок. Я никогда не видела ни одну из них такой больной. Не понимаю, почему она отказалась от «пометила», который ты ей предложил; обычно она не такая упрямая.

— Мел, с ней все в порядке? — Он нахмурился, подумав о чем-то.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Я не слишком хорошо знаю ее. Но она выглядит совсем иначе, чем в Аспене или во время Дня Благодарения.

— В каком смысле?

— По правде говоря, я точно не могу это выразить. Просто какое-то странное чувство. Она давно проходила медосмотр?

— Ты заставляешь меня нервничать. Что ты подозреваешь? — Ей ничего не приходило в голову, кроме угрозы лейкемии, но он отрицательно покачал головой.

— Может быть, анемия. Она, кажется, очень много спит, и Пам сказала, что ее тошнило после рождественского ужина.

Мел вздохнула:

— Думаю, это просто нервы. Мне кажется, Джесс тоже неважно выглядит. Переезд тяжело сказался на них, в их возрасте такое дается с трудом. Но, возможно, ты прав. Я отведу их обеих к врачу, когда мы вернемся.

— Я дам тебе адрес нашего терапевта. Не волнуйся. — Он впервые за все эти дни поцеловал ее. — Не думаю, что это серьезно, мне кажется, ты права. Девочки в таком возрасте склонны к нервным потрясениям. Просто с тех пор, как Пам в прошлом году страдала анорексией, я стал слишком подозрительным. Вероятно, ничего опасного нет.