— Ты что здесь делаешь? — доктор Кроссел спустился с огарком свечи и искал, по-видимому, новую.

— Читаю.

— В канун Рождества, когда нужно отмечать сидя за столом в кругу семьи?

— У меня нет друзей, с которыми я могла бы его отметить, даже Сара приглашена.

— И ты решила, как воришка, взобраться в клинику и засесть за книги?

— У меня есть ключ, — она достала металлический ключик и помахала им в воздухе.

— Милен тебе и это дала?

— Да, я покидаю клинику довольно поздно, чтобы ее не тревожить, запираю дверь сама.

— И ты будешь сидеть весь вечер в одиночестве и читать эту книгу?

— У меня нет больше обязанностей, поэтому я заняла себя чтением.

— Ну что ж, тогда я дам тебе одно поручения, — он достал новую восковую свечу.

«Неужели он и сегодня меня куда-то погонит, хотя мне все равно нечего делать, но так хотелось посидеть в тишине, дети бедняков так утомили своими криками, что даже заболели уши?»

— Следуй за мной, — он указал на второй этаж.

Пенелопа с опаской поднялась с ним наверх и прошла в его спальню-кабинет, так ее называла Милен. Здесь пылал камин, бросая отблески на небольшой столик, половина комнаты была задрапирована небольшой перегородкой, отделяющей одну половину от другой. Странно, зачем это?

— Присаживайся.

Она села на небольшой, но мягкий стул, совсем не такой, какие стояли на первом этаже. Для доктора предназначалось удобное кресло. На столике стояла вазочка с различными сладостями, жареная утка, аккуратно порезанная на небольшие кусочки, бутылка вина и сливочный сыр кубиками. Все это составляло праздничный ужин мистера Кроссела в его укромном уголке. Он достал два бокала и еще один прибор, и поставил перед нашей героиней, потом открыл вино и налил ей.

— Вот видишь, я веду себя, как истинный джентльмен.

— Благодарю, — девушка улыбнулась, они выпили, не произнося сложных тостов, кроме его короткой фразы: «За безоблачную жизнь».

— Вы празднуете один? — невольно вырвался вопрос у девушки.

— Да, я одинок, но мне очень хорошо, — доктор внимательно рассматривал свой бокал. — Он красив, он блещет разными цветами, задиристо играет формами и красит жизнь, так же как и молодость.

Пенелопа почувствовала, что в этот момент он может быть откровенным.

— Вы еще достаточно молоды, чтобы продолжить свой путь.

Он посмотрел на нее странным взглядом, которого она не могла разгадать. Потом поставил бокал и налил еще; он предложил девушке, но она отказалась, ведь не допила предыдущий.

— Мы не вечны, — отрезал он. — Когда-то все равно придется сдаться.

— Да, мы не вечны. — Пенелопа невольно вспомнила своего брата, которого так же звали, как и доктора.

— Мой путь еще велик, во всяком случае, я верю в это, но когда мне придется его закончить, я буду сожалеть лишь о том, что некому его продолжить.

— Как и моему отцу, — девушка опустила взгляд.

— Почему это? — он смотрел на нее удивленно. — У него есть жена и дочь.

— Две дочери. — поправила Пенелопа. — Но был и сын.

— Что с ним случилось?

— Он умер, его нашли в спальне мертвым.

— Он чем-то болел?

— Я не знаю, он никогда не жаловался и виду не подавал для беспокойства, а тут раз и все, — слезы покатились по щекам.

— Легкая смерть. Так вот почему вы так упорно хотите спасти всех стариков и бедняков, которые попадаются мне в руки. Вы просто боитесь смерти, но знайте, я человек религиозный, хотя мало это проявляю, и уверен, что место, куда мы все отправимся после жизни, намного лучше этих трущоб.

Потом он залпом выпил вино. Они просидели так около часу, рассказывая различные истории (вернее, это доктор травил истории, реальные или вымышленные, а его наперсница смеялась и вставляла одно два словца о своей прежней, роскошной бытности), вдруг мистер Кроссел нечаянно спросил:

— Что вы обо мне думаете?

— Вы — наглец и тиран, — выпалила опьяневшая Пенелопа, но потом поняла, что совершила ошибку.

— Вы тоже не благовоспитанная девица, скажу я вам, да еще и ругаетесь как сапожник.

— Вы хотели услышать правду о себе, я ее вам открыла, но сапожником меня сложно назвать, ведь ругаетесь все время вы.

— Вот чертовка, медузы бы тебя ужалили в то место, где прикреплен твой язык. Если бы завтра не такой большой праздник, я бы устроил тебе взбучку.

Пенелопа расхохоталась и он тоже.

— А ведь я был красивым мужчиной в молодости, — доктор гордо выпрямился в кресле.

Пенелопа продолжала смеяться.

— Что тут смешного? — обиженно удивился он. — Я правду сказал.

— Вы — не может быть?

— Эх ты, встретились мы бы четверть века назад, каким красавцем я тогда был.

— Не знаю, в те времена я могла лишь просить есть и пачкать одежду.

— Да верно, ты ведь вдвое младше меня, крош-ш-ка, — он потрепал ее волосы, которые были собраны в простейшую прическу.

Когда пробила полночь, он поднял последний бокал и сказал, что праздник закончен.

Пенелопа, немного опьяневшая и веселая, поплелась домой, напевая старинную песенку, а доктор по-прежнему остался сидеть в своем укромном месте и раздумывать.

ГЛАВА 5. Хлопоты да заботы

На календаре обозначалась уже середина января, первая половина которого незаметно промелькнула в различных хлопотах, другая несла еще больше забот. Северные морозы (перепутавшие, видимо, берега Британии с Гренландией) понемногу отступили и снег, постепенно превращаясь в лужи, ночью снова замерзал, днем же наступала оттепель. Скользкие дорожки, плохо посыпаемые, стали проблемой для многих жителей. Ребятишки радовались, катаясь на льду и протирая до дыр свои ботинки, а вот поколение постарше (особенно пожилые) разделяло иное мнение. Мужчины, возвращавшиеся после вечерних попоек, кубарем летели наземь. Женщины разных возрастов для безопасности собственного здоровья ходили только парами: на рынок, прогуляться, по делам, что летом могли делать и в одиночку. Лошади скользили по льду, к услугам наемных экипажей прибегали только в случае крайней необходимости.

В такие деньки у доктора Кроссела было много работы. Приходилось становиться умелым костоправом, хирургом и хранителем чужих тайн. Перевязки больных сменялись одна за другой, причем многие его небогатые пациенты не могли сами добираться до клиники, и их приходилось посещать. Он ворчал, выходя из дому в восемь, и ворчал — возвращаясь около восьми вечера. Пенелопа постоянно сопровождала его, как собачонка. Она умело скользила по льду, так как еще в детстве обожала это делать. Ее старенькие ботинки, разношенные и потертые, больше походили на лыжи. Доктор Кроссел держался не так уверенно на льду, поэтому он брал ее под руку. Пару раз он свалился наземь, но тогда его спутнице приходилось выслушивать поток самых язвительных замечаний и ругательств, относительно своей беспечности, вернее, почему она его не удержала.

Хотя бывали деньки, когда они не могли на протяжении дня выйти из клиники. Особенно доктору приходилось возиться со старыми матронами. Кроме обычных жалоб на вывихнутую щиколотку или ноющий локоть, или (не дай Бог) сломанную руку, он выслушивал порцию рассказов о состоянии всего тела. Казалось, иные женщины стеснялись проронить и слово о том, как они себя чувствуют, но бывали очень жалостнолюбивые леди. По вечерам он подымался к себе и запирался в гордом одиночестве, не желая видеть даже Милен. Однако старая служанка проговорилась своей наперснице, что был случай, когда доктор почти что ударил женщину.

— О, расскажи мне, Милен, прошу тебя.

Дело обстояло вот как:

Неоспоримо поддерживая свою репутацию, Фредерик Кроссел оставался доктором, которому приходилось иметь дело с женщинами-пациентками в число которых входили проститутки. С этими особами мистер Кроссел вел себя на пределе вежливости врача и презрения добропорядочного господина. В клинику он их не допускал, но некоторые особо бесстыжие пренебрегали этим запретом. И самой яркой представительницей растерявшей всю совесть и стыд, по словам Милен, оказалась «королева» Лелейн (некогда это был ее сценический псевдоним, который перешел в употребление, как имя), заявившись прямо к доктору в кабинет.

— … Это был самый ужасный скандал, который мне довелось слышать. А как бранятся господа различных сословий я слышала немало на своем веку. Она вцепилась в него, будто кошка, он же отбросил ее, с той яростью, на которую был только способен…

За долгие годы у доктора Кроссела сложилось мнение, что женщины — существа, всегда приносящие беду, и общаться с ними постоянно, небезопасно для репутации. Сколько жизней было отдано за некую царицу Елену — авантюристку, сбежавшую с любовником? Отдавали Богу души рыцари ради невыразительных глазенок средневековой красотки, джентльмены стрелялись во имя дамы.

— От вас одни несчастья! — неустанно повторял мистер Кроссел, преодолевая с помощницей очередной долгий путь.

Пенелопа, бывало, спорила с ним, указывая на то, что это не женщины отправляют мужчин на войну, когда те, поддавшись самодурству очередного правителя и желая ограбить других, бегут на верную смерть.

— Но при этом их корыстные жены собирают их обмундирование и постоянно напоминают, дабы те привезли им золота и прихватили дорогих тканей, а еще напутствующее пожелание — изруби до полтысячи воинов, но сам останься жив.

— Да, да, только мужчины в это время размышляют, как завладеют невинными девушками, превращая их в своих наложниц.

— Вот именно, на кой черт эти вертихвостки так заманчиво потряхивают своими прелестями перед искушенными мужчинами, тут уж сама природа нас такими сотворила.