— Скажи! Почему ты молчишь? — закричал он. — Плохая примета, да? Вы все говорите, что разбить что-нибудь — плохая примета… Суеверные бабы!

— Я никогда не была суеверной, и ты знаешь это, Сережа. — Надя оставалась спокойной и на осколки не смотрела. — Ничего страшного не произошло. Купим новую розетку.

Глаза Сергея бешено заметались по комнате.

— Пенициллин! Вот что нужно Эсфири. Пенициллин. Он нужен, чтобы вылечить воспаление легких, но мы не можем его достать. Понимаешь? Не можем достать! Черт, черт, черт! Без него у Эсфири нет шансов, при ее-то состоянии. Ее организм слишком ослаблен. Только чудо спасет ее, а у меня чудеса закончились.

Сергей еще несколько раз ударил кулаком по столу.

— У армии союзников есть пенициллин, я знаю. Они будут здесь через неделю, но моя Эсфирь столько не протянет! Мы ничего не можем сделать. У нас пенициллина недостать ни за какие деньги.

Сергей поднял голову и посмотрел на Надю. В его покрасневших глазах была такая боль, что у той сердце облилось кровью от жалости.

— Что это за Бог, — воскликнул он, — если он так играет нами?

— Не богохульствуй, Сережа.

— Это ты мне говоришь? Ты же сама не веришь во Всевышнего!

— Я верю, что существует высшая сила, — ровным голосом ответила сестра.

— И что с того?! Может эта сила достать пенициллин для Эсфири? Ответь, может? Зачем была нужна эта пародия на счастливый конец? Двадцать семь лет я обивал пороги Красного Креста, умолял найти ее, наконец сдался, смирился с потерей, попытался жить с этим. И что потом? Она появляется, сделав меня счастливым, а теперь… — Он закашлялся, потом добавил: — Рулетка. Бог играет с людьми в рулетку…

Он повалился на стол, и его плечи содрогнулись от беззвучных стенаний. Надя поставила свой стул рядом и молча погладила брата по голове. Говорить было нечего.

Минул день, потом второй, потом третий и четвертый. Жизнь медленно уходила из Эсфири, она таяла как свеча. В субботу 21 июля Марина позвонила домой и сказала матери, что останется в госпитале рядом с Эсфирью на ночь. «Сегодня у медсестер выходной, мама, и мне будет спокойнее, если я останусь».

Ночь прошла в волнении. Марина не осмелилась отойти от тети даже для того, чтобы поспать в соседней палате. Поставив деревянное кресло у койки Эсфири, она подложила под спину пару подушек и задремала. Больная дышала неглубоко и хрипло. Всю влажную июльскую ночь ее бросало то в жар, то в холод. Под утро Эсфирь перестала метаться. Свет раннего утра загасил электрическую лампочку под потолком и наполнил палату яркими рассветными красками. Аккуратно вытерев лицо Эсфири влажной марлей, Марина села в свое кресло и заметила, что дыхание больной стало не таким хриплым и будто выровнялось. Эсфирь протянула к ней руку. Марина, придвинув кресло ближе, взяла ее холодную ладонь, чтобы согреть. Рука Эсфири казалась хрупкой и совершенно прозрачной. Темные глаза ее ярко заблестели, когда она посмотрела на Марину.

— Марина… Какое красивое имя Надя для тебя выбрала… Марина… Послушай… Я хочу, чтобы меня кремировали… Ты слышишь?

Марина, опешив, попыталась что-то сказать, но Эсфирь прямым, напряженным взглядом заставила ее замолчать.

— Не пытайся меня обмануть. Я знаю, что умираю. Поэтому слушай! Я не хочу похорон. Никаких ям в земле и отпеваний, не нужно ходить на могилу, не нужно венков. Я не верю в это. Все это — ненужная обуза для живых. Да и что там лежит, под могильным камнем? Оболочка… Скелет, который будет преследовать любимых… Нет!

Эсфирь замолчала и вдруг зашлась сиплым кашлем. Марина подвинула подушку и приподняла ее за плечи, чтобы облегчить мучения. Когда приступ кашля прошел, Эсфирь откинулась на подушку и вздохнула.

— Спасибо, дитя… Обещай, что скажешь Сереже.

Тронутая ее произнесенными через силу словами, Марина спросила:

— Хотите, чтобы дядя Сережа пришел?

Эсфирь покачала головой.

— Нет. Я хочу, чтобы он помнил меня живой, своей женой… Все эти годы я жила поиском Сергея и Нади, а теперь я спокойна… Странно, но я не в обиде на судьбу… Она лишила меня будущего… Значит, так тому и быть. Во мне не осталось горечи… Я нашла своих любимых, но кто знает… что стало бы с этим счастьем в будущем. — Она улыбнулась, взгляд ее обратился к окну, в глазах отразилось солнце. — Наша жизнь — это река, — произнесла Эсфирь чуть слышно, и Марина подумала: «У нее галлюцинации, нужно позвать врача», но вместо того, чтобы бежать за помощью, стала прислушиваться. — Она несет свои усталые воды в море… Вечное море… Я уже в море. Передай Сереже, что я люблю его…

Голос ее затих, глаза закрылись, и вскоре она заснула. Продолжая держать ее руку и всматриваясь в прекрасное, безмятежное лицо, Марина не решилась отойти от этой женщины. Прошло несколько минут, веки больной дрогнули, по телу прошла легкая дрожь, и сущность, которая была Эсфирью, покинула ее телесную оболочку.

Эсфирь права, подумала Марина. Хорошо, что это случилось без дяди и матери. При них она не умерла бы так спокойно. Марину вдруг пробрало холодом. Впервые она наблюдала смерть члена семьи. Как умерла сестра, она не видела своими глазами. Марина полагала, что, работая медсестрой, подготовила себя к уходу близкого человека. Оказалось, что нет. Она была потрясена. Теперь ей предстояло обработать мертвое тело, а затем пойти домой и сообщить дяде Сереже, что его жена умерла.


Надя боялась того, как Сергей воспримет известие о смерти любимой, но взрыва не последовало. Он словно всего себя отдал борьбе за ее спасение, и, когда пришла смерть, у него не осталось сил ни на злость, ни на отчаяние. Он закрылся в своей комнате, и Надя несколько дней не выходила из дому, боясь оставить его одного. К еде, которую она приносила ему, Сергей почти не притрагивался и разговаривать отказывался. Когда умерла их мать, он вел себя так же, подумала Надя, и годы полетели назад, освежая воспоминания о том дне, яркие и страшные, потому что тогда они впервые увидели смерть воочию. «Все мы скорбим, каждый по-своему», — думала она, относя тарелки на кухню. Они уже потеряли столько любимых, близких людей: папа, Вадим, Катя… Дано ли кому-нибудь познать тайны чужой души?

Когда Сергей наконец вышел из своей комнаты, подступиться к нему было невозможно. Задыхаясь от царившей в доме атмосферы молчаливой грусти, Надя предложила Марине пойти в кино, а сама сбежала к Алексею.

Зная, что дочь, вернувшись, будет с Сергеем, Надя перестала следить за временем. Алексей, радуясь в душе, что она в тяжелую минуту пришла за утешением к нему, не напоминал ей о комендантском часе. Он читал ее мысли, предвосхищал их и, когда она, охваченная душевным страданием, не могла подобрать подходящих слов, говорил за нее. Необъяснимо! Его нежные пальцы прикасались к ее лицу, гладили лоб, и там, куда он прикладывал ладонь, его тепло словно вливалось в ее вены.

В ту ночь печали места для страсти не было. Возвращение Эсфири стало коротким мигом счастья в их жизни, но эта искра уже погасла. Алексей ни разу не выдал огорчения и разочарования тем, что их свадьба снова откладывается.

— Алешенька, как ты думаешь, эта война когда-нибудь закончится? Что еще случится с нами? — Надя знала, что на эти вопросы не может быть готового ответа, но ей захотелось услышать от него слова утешения.

— Наденька, конечно, война закончится. Да она уже почти закончилась. Но мы не вернемся в Харбин. Это слишком близко к России, поэтому там мы не сможем жить спокойно. Кто знает, что придет в голову Советам, когда японцев выгонят из Маньчжурии. Они давно уже на нее глаз положили. Нет. Я думаю, нам нужно ехать в Америку.

— В Америку! Сергей тоже постоянно твердит об Америке. Он говорил, что у американцев есть пенициллин. Как думаешь, этот пенициллин помог бы вылечить его спру?

— Я не знаю, Наденька, но, если у американцев есть пенициллин, у них могут быть и другие лекарства, которые ему помогут.

Надя положила голову на плечо любимого.

— Все мечтают об Америке. Помню, еще в Петрограде Эсфирь говорила, что хотела бы жить там, когда мы еще и не думали уезжать из России.

— Да, дорогая, это страна надежд. Печально, что наши люди, устроив кровавую революцию, не смогли достичь того, чего американцы достигли давным-давно. Дорого нам обошлась мечта о демократии.

Надя подняла голову и заглянула Алексею в глаза.

— Будем надеяться, что эта страна примет нас.

— Я уверен, что примет, — ответил он. — Возможно, нам придется подождать какое-то время эмигрантских виз, но ведь мы будем оставаться вместе. Как только Сергей смирится с потерей Эсфири, Надя, ты должна сказать ему, что мы хотим пожениться. Рано или поздно тебе придется перестать опекать его. Заставь его понять, что мы любим друг друга.

Надя выбралась из его рук.

— Я знаю, знаю, но сейчас не время. Нужно еще подождать. — Она стала нервно ходить по комнате. — Ох, Алеша, почему в жизни все так сложно?

Алексей в ответ лишь развел руками и покачал головой.

— Я всегда уважал твоего брата и восхищался им, Надя. Почему он так суров? Почему не прощает? Откуда эта несгибаемость?

Обняв его, Надя подумала: «Что бы ты сказал, если бы узнал, что Сергей — твой двоюродный брат?» Но выдать тайну матери — нет, этого не будет. Вслух она произнесла:

— Давай не будем сейчас об этом говорить. Обещаю, я скоро ему расскажу.

— Я терпеливый человек, Наденька, но мы с тобой заслужили счастье и не можем ждать вечно. — Он улыбнулся и указал на настольные часы. — Эти стрелки отсчитывают часы, дни и месяцы. Сколько нам еще ждать?

Надя кивнула. Положение заходило в тупик, и она знала, что должна что-то предпринять. Алексей был прав. На этот раз ей надо проявить твердость. Сколько еще она будет жертвовать своим счастьем ради брата?