Алла Кроун - Перелетные птицы

Лаборатория оказалась просторной и светлой, что особенно бросалось в глаза после темного и душного тюремного блока. На длинных столах расположились в ряд несколько блестящих микроскопов, рядом были расставлены чашки Петри и пробирки. Техники в белых халатах были заняты своими делами, и никто даже не посмотрел на посетителей.

Мацуи указал на пустой стул в конце помещения.

— Можете занять это место. Оно рядом с окном, там много света. А теперь вернемся в мой кабинет.

Сергей принялся лихорадочно соображать. Каким-то образом ему нужно было покинуть кабинет Мацуи, не показав ему своих истинных чувств. Но японец прервал ход его мыслей.

— Мы хотим, чтобы вы приступили к работе немедленно.

— Я сейчас собирался идти в отпуск на две недели, — нашелся Сергей.

Мацуи уставился на него холодным змеиным взглядом.

— Лето закончилось. Почему вы собрались в отпуск так поздно?

— Моя племянница недавно вышла замуж, поэтому я отложил отъезд.

— Хорошо. Значит, я жду вас здесь ровно через две недели.

Пока ехали двенадцать верст обратно в Харбин, у Сергея было время подумать. Обстоятельства смерти Кати вспомнились во всех ужасающих подробностях. Пережить нечто подобное еще раз он не смог бы. Как много несчастий может выдержать человек? Он готов на все, чтобы защитить семью. На все! Когда на кону жизнь — к черту честность. Но долго ли он протянет, прежде чем его сломает страшный психологический груз от осознания того, что весь его опыт и знания в медицине используются не для лечения больных, а, по сути, для убийства? А видеть, как невинные заключенные (он не сомневался в том, что большинство из них не были преступниками) умирают в мучениях на его глазах?! Чтобы сделать свое сознание бесчувственным, требовалась особая, военная логика, но ее-то как раз у него и не было.

В прошлом Сергею не раз приходилось смотреть в лицо опасности. Гражданская война в России доказала ему справедливость слов, произнесенных когда-то в Петрограде Яковом Облевичем: требуется немалое мужество, чтобы вести себя как трус. Снова и снова ему приходилось собирать в кулак это мужество, но его стойкость не была безгранична. Он чувствовал себя пойманным в ловушку.

Задвинув гордость в самый дальний уголок души, он наклонился вперед, хлопнул по плечу водителя и назвал адрес Рольфа Ваймера.

Наступило 24 октября. Тяжелый «Паккард» отъехал от каменного двухэтажного здания в сторону железнодорожного вокзала. Рольф, сидя рядом с водителем, смотрел вперед на почти пустую улицу, но трое сидевших сзади развернулись, чтобы глянуть в заднее окно. Прежде чем автомобиль свернул за угол, они успели заметить одинокую фигуру у калитки, взмахнувшую белым платком. Преданная Вера.

Когда ее в последнюю минуту посвятили в планы, она разрыдалась и между всхлипами спросила:

— Когда вы вернетесь, Надежда Антоновна?

Надя пожала плечами и, разведя руками, ответила русской поговоркой:

— Ох, Вера, это еще вилами по воде писано.

Бедная Вера! Ведь они стали для нее все равно что семьей. Хоть она и замужем, а все-таки будет скучать по ним. Она пообещала собрать остальные вещи и через пару недель отослать их в Шанхай. Сейчас в машине с ними было всего несколько чемоданов, столько, сколько человек обычно берет, отправляясь в двухнедельный отпуск. Рольф решил, что, дабы не вызвать подозрений, нужно делать вид, будто они, как Сергей сказал Мацуи, едут в отпуск.

«Ошиблись мы в Рольфе», — думала Надя. Он без колебаний пришел на помощь и с истинно немецкой педантичностью спланировал побег. Да, Рольф удивил ее. Когда Сергей рассказал ей о поездке в лабораторию, она запаниковала, но, когда брат описал свой последовавший разговор с Рольфом, облегчение теплой волной прокатилось по ее телу, и она на миг даже забыла о том, что именно им предстоит потерять.

Рольф согласился помочь им уехать в Шанхай, но настоял на том, чтобы они все, включая его самого и Марину, покинули Харбин одновременно. Иначе, сказал он, Марина станет легкой добычей для японцев. Хотя она теперь и была гражданкой Германии, они без труда нашли бы какой-нибудь надуманный повод схватить ее и стали бы удерживать как заложницу. К тому же, сказал Ваймер Сергею, он будет только рад переезду в такой интернациональный город, как Шанхай. Когда он был там в последний раз, ему предложили пост в германском консульстве, и теперь, раз так сложились обстоятельства, он примет предложение.

Все сошлось так удачно, что Надя и Сергей диву давались. Совпадение было действительно странным. Но тогда они думали лишь о том, что это оправдывает желание Сергея провести отпуск в Шанхае, где будет жить его племянница. Оказавшись в месте, на которое не распространялась власть Мацуи, Сергей будет вне опасности, посчитали они.

Надя выпрямилась на сиденье и вздохнула. Сердце у нее разрывалось оттого, что они взяли с собой только несколько чемоданов вещей: им было известно, что японскую полицию не так-то просто обмануть. Однако Надя догадывалась и о том, что друзья начнут обсуждать их странное желание отдохнуть за пределами Маньчжурии, в Шанхае, городе далеком и известном далеко не курортным климатом. Да и русских там было меньшинство.

«Что ж, мы, женщины, умеем приспосабливаться», — думала она. Поговаривали, что в Шанхае проживало порядка тридцати тысяч русских, что, конечно, гораздо меньше, чем в Харбине, но достаточно, чтобы обзавестись новым кругом знакомств. Наверняка там есть и поэты, с которыми можно будет познакомиться, а там, глядишь, и поэтические вечера можно будет организовать. Узнавать что-то новое, расширять горизонты — что может быть интереснее! Нужно будет держаться за эту мысль. Что толку жить воспоминаниями о двадцати годах, прожитых в Харбине, в городе, который Надя научилась любить, который превратился для нее в кусочек России? Нельзя забывать, что и там все не всегда было хорошо и гладко. Катя умерла в том городе, и время никогда не сотрет воспоминания об этом.

Сборы прошли нервно, потому что им нужно было решить, что взять с собой, чтобы сделать вид, будто уезжать они собрались на две недели, тогда как в действительности покидали Харбин навсегда. Навсегда! Надя старалась прогнать эту мысль.

Они с Мариной поговорили об Алексее и решили пока не рассказывать о нем Сергею. Наде нелегко было смириться с новой разлукой, но она изо всех сил старалась не показать этого дочери.

И бедный Сережа! Ему было трудно бросить эту благоустроенную жизнь, оставить практику и отказаться от репутации, заработанной годами упорного труда. В следующем месяце ему исполнится пятьдесят пять. Многие ли мужчины в таком возрасте начинают жизнь с нуля? Слава Богу, хоть Марина была рада переезду. К тому же Михаил живет в Шанхае. Они предупредили его о своем прибытии телеграммой. Он наверняка поможет им освоиться в городе и познакомит с другими русскими. Он представлялся Наде тоненькой ниточкой, связывавшей их с Харбином; добрым другом, который знал их раньше. Все-таки важно, чтобы кто-то знал тебя раньше…

Надя поерзала на сиденье автомобиля, сжала руку Сергея и закрыла глаза. На этот раз она не заплачет. Теперь Наде есть чего ожидать: ее ждут личные, тайные радости. Эта разлука с Алексеем не окончательна и не бесповоротна. Тогда, уезжая их Владивостока, Надя была уверена, что не увидит его больше никогда, и потому все было иначе. Эта война не может длиться вечно. Границы открыты, и Алексей наконец обрел свободу. Рано или поздно они обязательно встретятся, в этом Надя не сомневалась, и теперь, в ее сорок четыре, у нее впереди еще многие годы счастья.

Незадолго до отъезда она попросила Веру выждать месяц и потом сообщить Алексею письмом, что Надя напишет ему, как только появится возможность. Вера без лишних вопросов записала адрес. Как только они устроятся в Шанхае и Сергей приспособится к новой жизни, Надя сможет задуматься и о собственном будущем.

Машина подъехала к вокзалу. Надя оглянулась. В самом конце Вокзального проспекта между облаками просматривался деревянный купол Свято-Николаевского собора, н чуть левее темнела под хмурым небом трехкупольная звонница. Женщина быстро развернулась и вошла в здание вокзала.

Внутри она остановилась. В нише, слева от двери висела большая икона Святого Николая Чудотворца, а передней на подставке горели свечи. Здесь на китайском вокзале Чудотворец почитался русскими и был уважаем китайцами… Надя всем своим существом почувствовала, что оставляет здесь какую-то частичку себя, быть может, то, что напоминает ей о потерянной родине.

Она вышла на платформу, благодарная своим попутчикам за то, что никто не заговорил.

Шанхай, один из величайших портов мира, Мекка для пройдох всевозможных мастей, европейский рай… Надя много читала о нем и полагала увидеть совершенно европеизированный город, но все оказалось не так, и она пыталась понять причину этого несоответствия.

В 1842 году так называемый Нанкинский договор положил конец первой опиумной войне Китая против Великобритании и дал англичанам экстерриториальное право сформировать в городе собственный муниципальный совет и полицию, установив британские порядки. Позже эти привилегии распространились на Соединенные Штаты и некоторые европейские страны, которые заявляли права на то, чтобы хозяйничать на этой территории, получившей название «международный сеттльмент». Город превратился в уникальный по своей сути европейский анклав в Китае. Шанхайская французская концессия после подписания сепаратного договора существовала независимо рядом с международным сеттльментом.

В городе с более чем шестимиллионным населением проживало сто двадцать тысяч европейцев, из которых всего лишь около двадцати пяти тысяч были русскими. Неужели Надя полагала, что это меньшинство могло образовать некое подобие Харбина?