Через несколько страниц слова Анны были полны тревоги:


«Теперь стало понятно, почему меня все время тошнит. Я ношу семя мужчины, которого презираю. Это будет для меня наказанием на всю мою жизнь. Я должна рассказать Антону. Я буду умолять его жениться на мне как можно скорее…»


«О, эта боль на лице Антона! Я до сих пор вижу ее… Я бы все отдала, лишь бы ему не пришлось выслушивать мое признание. Теперь всю свою жизнь, сколько мне отведено, я посвящу тому, чтобы сделать его счастливым…»


«Август 1908. Вчера граф Петр с супругой пригласили нас на день рождения Алексея. Ему исполнилось девятнадцать. «Семейный праздник» — так это назвала Алина. Сказала, что даже граф Евгений приехал из Парижа. Его жена умерла, и он еще в трауре, поэтому большого бала они устраивать не станут. Двадцать три года… Я не видела его двадцать три года! Я не хотела идти, но Антон сказал, что мы должны, и я не решилась его огорчить, не смогла сказать, что даже после всех этих лет мне страшно…

Это было ужасно. Весь вечер мне было дурно, и я не могла смотреть на Евгения. Он на меня внимания вовсе не обращал, как будто меня и не было. Мне бы радоваться, а я почему-то, напротив, почувствовала горечь и обиду. Лишь когда заговорили о детях и кто-то обмолвился, что моему сыну двадцать два, Евгений посмотрел мне прямо в глаза и спросил: «Как его зовут?» Антон, я это знаю, наблюдал за мной. Я старалась оставаться спокойной, но почувствовала, что лицо у меня вспыхнуло, когда я ответила: «Сергей». Евгений улыбнулся: «Мне хотелось бы как-нибудь с ним встретиться». Тут заговорил и Антон, сказал, что у нас есть еще и дочь, Надя, но ему это было неинтересно, и он отвернулся».


Руки Нади дрожали, когда она опустила дневник к себе на колени. Значит, отец Сергея не Антон Степанович! Выходит, Сергей — племянник графа Петра Персиянцева. Это означает, что ее единоутробный брат… Это означает, что — Боже правый! — они с Алексеем двоюродные братья и Сергей тоже Персиянцев!

Какой удар для ее брата! Нет, она не должна ему этого рассказывать! Он не должен об этом узнать, ему и так больно.

А потом Надя стала читать последнюю запись в дневнике.


«Я умираю. Странно… Только теперь ко мне наконец пришел покой. Я чувствую, что выполнила свой долг перед Богом и перед Антоном. Всю свою жизнь я посвятила ему. И что мне это дало? Искупление? Ни на что другое времени не было. Одна-единственная ошибка… Но я ухожу без сожаления. Хорошо, что Надя такая неунывающая и сильная. Она влюблена, я вижу это. Надеюсь, она возьмет от жизни те крупицы счастья, которые подбрасывает ей судьба, чтобы потом приятные воспоминания смягчили горечь утраты. Мне с этим, наверное, было труднее всего — у меня приятных воспоминаний нет».


Надя закрыла дневник. Так вот, значит, что имела в виду мать, когда сказала, что отказывалась по-настоящему любить. Она заставила себя возненавидеть графа Евгения и страдать всю оставшуюся жизнь. Надя судорожно вздохнула и заплакала над материнскими словами. Горькие слезы принесли облегчение.


Прошло несколько дней. Вера спустилась по лестнице из своей рабочей комнаты — через плечо перекинут портновский сантиметр, на пальце наперсток.

— Надежда Антоновна, можно с вами поговорить?

Надя подняла брови.

— Конечно, Вера. Идем в столовую, я позвоню Маше, чтобы принесла нам чаю.

Сняв наперсток, Вера села за стол. Налили чай. Девушка нервно крутила в пальцах ложечку. Когда произошло несчастье, она была у себя наверху и все слышала. В страхе она забилась за шкаф, и, когда солдаты ушли, ее стошнило.

Сейчас слова давались ей нелегко, и молчание собеседницы не придавало уверенности. Вера набрала полную грудь воздуха и посмотрела прямо в чистые глаза Нади.

— Я с тех пор не могу спать. Не могу думать ни о чем другом, кроме как… о том, что случилось… — Тут Вера смущенно замолчала, а потом выпалила: — Я все еще слышу Катины крики. Надежда Антоновна, я не выдержу! Я сойду с ума от чувства вины. От мысли, что не помогла вам.

— Чувство вины — это язва для души, Вера. Не делай этого с собой.

— Я виню себя за то, что не спустилась и… И не отвлекла их.

— Дорогая моя девочка, эти люди, едва переступив порог, начали спрашивать о Кате. Они пришли сюда не случайно. — Надя отвернулась в сторону. Голос ее оборвался. Свет, проникавший в окно, четко обрисовал ее профиль.

Вдруг Вере стало страшно.

— Зачем они сделали это с вами?

— Не знаю. Может быть, мы никогда этого не узнаем, но я уверена, что это произошло не просто так. — Надя посмотрела на Веру глазами, полными невыплаканных слез. — Не держи в себе чувства вины. Отпусти его. И теперь давай поговорим о завтрашнем дне. Жизнь должна продолжаться. Мне нужно кое-что сшить.

Надя заговорила о мелочах, о том, сколько нужно ткани на занавески, о порванном фартуке Дуни, о школьной форме Марины. И пока она говорила, слезы, несдерживаемые и незамеченные, текли по ее щекам ручьем, капали на сложенные руки.

Глава 23

Прошло несколько недель, и беспокойный апрель сменился маем с пышным цветением сирени и фиалок. На углу напротив универмага Чурина китайские торговцы выставили ведра с цветами. Их душистый аромат пробивался сквозь клубы пыли, которые оставляли за собой такси и дрожки.

Для Марины снять тяжелые ботинки и ступить на сухой тротуар ногами в новых туфлях было первым предвестием приближающегося лета, а вместе с ним каникул и поездки на курорт, в Цицикар или Имяньпо. В этом году лето обещало быть грустным и одиноким, потому что мысли о смерти сестры не покидали ее. Она не спрашивала мать, почему умерла Катя. Ей было достаточно видеть молчаливое материнское горе. К тому же она слышала разговор, произошедший в тот ужасный день между мамой и дядей Сережей, но боялась упоминать о нем. Это случилось, когда она выползла из-под кровати и увидела плачущую мать. На Катю она посмотреть не успела, потому что Надя зажала ей глаза ладонью и вывела из спальни.

«Не выходи из комнаты! Слышишь, не смей выходить отсюда до тех пор, пока я тебя не позову».

Никогда раньше Марина не слышала, чтобы мать обращалась к ней так грубо. Она заплакала, частью от страха, частью оттого, что не понимала, за что мать злится на нее. Боясь ослушаться, она сидела в своей спальне и не видела, как дядя Сережа вернулся домой. Но материнская спальня находилась рядом, и, услышав возбужденные голоса, Марина прижала ухо к замочной скважине. Дядя Сережа говорил матери странные и непонятные для девочки вещи, но кое-что она все-таки поняла.

— Что случилось, Надя? Что случилось?! — кричал дядя Сережа снова и снова.

— Я увидела солдат в окно, — сквозь рыдания отвечала мать. — У них были такие лица, что… Я спрятала Марину и открыла дверь.

— А потом? Потом?

— Они все спрашивали о Кате. Они знали ее имя! Откуда, Сергей, откуда они могли знать ее имя?

— О боже, я не знаю! Зачем ты открыла? Нужно было запереться и позвонить мне!

— Кати не было дома, но она могла прийти в любую минуту. Господи, Сережа, я не хотела, чтобы они поймали ее на улице!

— Но они поймали ее!

— Катя вошла в дом, и я закричала ей, чтобы она убегала. Но она не успела! Не успела! — В голосе Нади послышались истерические нотки.

— И что ты сделала потом? Что ты сделала, чтобы спасти Катю?!

— Я… Я попыталась отвлечь их, но это не помогло. Господи, помоги мне!

— Не сомневаюсь, что ты старалась. Но все ли ты сделала, чтобы спасти ее? Все ли? Если бы речь шла о жизни Марины, ты старалась бы лучше, правда? Марина тебе всегда была дороже, чем Катя, признайся!

Марина услышала, как мать ахнула. Дядя Сережа разговаривал с ней грубо. Может быть, открыть дверь и сказать ему, что мама пыталась спасти Катю, и тогда он перестанет так на нее кричать? Но если это сделать, придется признаваться, что она их подслушивала. И что дядя Сережа имел в виду, когда говорил, что мама сделала не все, чтобы спасти Катю? Марина окончательно сбилась с толку и стала слушать дальше.

— …это жестоко, Сергей. Все это было так ужасно! Откуда ты можешь знать, что… Я прошла через ад! Я — ее мать, и все это произошло у меня на глазах… Я видела… — Голос ее надломился, и она зарыдала. Марина сильно, до дрожи, сжала кулаки.

Неожиданно раздался крик дяди Сережи:

— Катя!!! Наша Катя… Любимая Катя!

— Сережа! Прошу тебя, перестань!

Дальше слушать Марине стало стыдно. Она легла на пол и свернулась клубком. Взрослые ссорились, и ей стало страшно оттого, что она не понимает всего. Через какое-то время дядя Сережа вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Мать тихо заплакала.

Той ночью Марина, лежа в своей кровати с открытыми глазами и глядя на пляшущие на стенах красные тени, отбрасываемые мерцающим светом тоненькой свечи под образком в углу, пыталась понять смысл слов дяди Сережи. Но потом веки ее отяжелели и она уснула, так и не получив ответа.

После похорон сестры девочка вернулась в школу, с ужасом ожидая вопросов, которые будут ей задавать. Вопросов, на которые она не могла отвечать. Однако никто не стал ее расспрашивать. Все делали вид, будто ничего не произошло. Какое-то время Марина чувствовала себя одиноко, как будто ее одноклассники нарочно избегали ее. Когда она рассказала об этом Вере, молодая женщина ответила ей, что люди иногда ведут себя так, когда не знают, что сказать. Марина приняла это объяснение и постаралась перестать об этом думать.

Вскоре появились другие темы для размышлений, приятные. Снова наступила настоящая весна, и Марина стала выходить во внутренний двор, образованный кольцом домов, и играть с другими детьми, жившими по соседству. Любимыми их развлечениями были лапта и классики.