То, что отец рядом, она почувствовала еще до того, как увидела его.

Он сидел с опущенной головой и, уперев руки в колени, рассматривал что-то на земле. Серое суконное пальто висело на нем свободно, словно было на несколько размеров больше, чем нужно. Он был без шапки.

— Папа!

Отец поднял голову и посмотрел на Надю без всякого удивления, как будто знал, что она придет.

— Папа, я повсюду тебя ищу! Маме плохо… Я думаю, совсем плохо, потому что она послала меня за тобой к Персиянцевым. Они сказали, что ты можешь быть здесь. Граф Алексей настоял, чтобы я взяла экипаж, он ждет нас у ворот.

Она знала, что родители всегда относились друг к другу с любовью и заботой, но сейчас отец почему-то медлил, как будто не желая терять ни секунды одиночества. Если бы он знал, как выглядела мама…

— Папа, скорее. Мама одна, а я и так уже долго хожу. — Она недовольно нахмурила брови. — Папа, прошу тебя, скорее!

Наконец, очнувшись от странного оцепенения, Антон Степанович похлопал Надю по плечу и поспешил за ней к выходу. Когда экипаж выехал на их улицу, Надя вдруг поняла, что отец не удивился, узнав о состоянии матери. Она пристально посмотрела на него.

— Папа, ты знал, что мама заболела? Что с ней?

Покивав головой, будто в ответ на какие-то свои мысли, он отвернулся. Надя с трудом расслышала его слова:

— Да, я знал. Но я не ожидал, что все произойдет так быстро. Наденька, доченька, у твоей матери лейкемия. В острой форме, и медицина не может ей помочь. — Он шмыгнул носом и вытер его большим платком.

Надя вздрогнула. Что он хотел этим сказать? Неужели… Надя побоялась закончить мысль.

Испуганная Матрена встретила их в дверях. Эта всегда веселая и улыбчивая сельская девушка помогала им по хозяйству, выполняла различные поручения. Страх в ее глазах еще больше встревожил Надю. Отодвинув ее в сторону, она бросилась в кабинет.

Анна лежала с закрытыми глазами, дыхание ее было поверхностным и прерывистым, будто она спала. Антон Степанович присел рядом с ней и открыл свой медицинский чемоданчик, велев Наде выйти. Через несколько минут он появился из комнаты, по его щекам текли слезы. Надя никогда не видела, чтобы отец плакал, и его печальное лицо потрясло ее.

— Наденька, ступай к матери, она хочет тебя видеть.

Надя бросилась в кабинет. Анна с трудом повернула голову.

— Подойди поближе, Наденька, силы совсем покинули меня… Мне трудно говорить.

Надя упала на колени и обняла мать за плечи.

— Мамочка, ты скоро поправишься, я знаю. Папа поможет тебе.

Анна покачала головой.

— Нет, Наденька. Твой отец сделал все, что мог. Пришло мое время, и я не знаю, сколько еще мне осталось, но не горюй обо мне. Я ухожу с миром… Ни о чем не жалея… Ты уже выросла и сможешь вместо меня заботиться об отце. Он хороший человек. Честный… Постарайся сделать так, чтобы он не убивался слишком… Пока не вернулся Сережа, я хочу тебе кое-что сказать.

Анна беспокойно заерзала на диване, как будто собирая последние силы, и продолжила твердым голосом:

— Наденька, дорогая, я знаю твою тайну. Материнское сердце не обманешь. Не знаю, кого ты любишь… Но подозреваю. Я не осуждаю тебя, но, если у вас не дойдет до свадьбы, выходи замуж за другого. Замужней женщине прощаются многие грехи, а если разлука для тебя будет слишком тягостной, храни свою прежнюю любовь у себя в сердце тайно. Я удивила тебя? Мы, женщины, должны приспосабливаться к этой жизни, чтобы не лишиться рассудка, даже если для этого приходится лгать. Однажды я совершила глупый поступок… Давно… И потом всю жизнь отказывалась по-настоящему любить. Теперь я об этом жалею, Надя. Может быть, это ничего и не изменило бы в моей жизни, но я, во всяком случае, осталась бы честна перед собой и тогда, возможно… — Не закончив, Анна погладила Надю по волосам. — Ты сильная. Я не боюсь за тебя.

«Какие тонкие и прозрачные у нее руки», — вдруг подумала Надя, когда мать подтянула одеяло себе под горло.

— Я знаю, Сергей забил тебе голову своими идеями о равенстве и свободе, — продолжила Анна, — но послушай меня, Наденька. Нам этой свободы ждать еще не один десяток лет. И любовь к ней тоже относится, даже если он и не понимает этого. Падшую женщину не жалуют в нашем обществе, но самое страшное — это перестать уважать себя… — Голос Анны превратился в шепот. — Знай свое место, но не взлетай слишком высоко. Тогда падать будет не так больно… Скоро меня не станет, доченька. Похороните меня в Александро-Невской лавре. Где-нибудь под липами…

Задыхаясь от слез, Надя выбежала из комнаты и позвала отца. Антон Степанович поспешил к Анне и закрыл за собой дверь.

Уйдя в свою комнату, Надя опустилась на кровать. Она была потрясена. Мать умирала, и смысл ее слов медленно открывался ей. Мама знала о ее отношениях с Алексеем. Знала и не осуждала. Напротив, она даже посоветовала ей ради сохранения чести выйти замуж за кого-нибудь другого. Значит, мама тоже сомневается насчет их общего будущего. Но она не знает Алексея так, как знает его Надя. И все же сомнение вновь проснулось в ней. Что же мать пыталась ей сказать?

Надя растерялась. Выйти замуж без любви она не могла, тем более после того, как была близка с тем, кого любила всем сердцем. То, что было наивысшим наслаждением, станет унижением. Может быть, можно любить двух мужчин одновременно? По-разному? Нет, Надя на такое не способна. Ее любовь слишком сильна, слишком чиста и не знает компромиссов. В ее сердце есть место только для одного человека. К тому же их с Алексеем брак — лишь вопрос времени, по-другому и быть не может.

Анна прожила еще два дня. Перед смертью она позвала дочь, но, когда Надя пришла, мать уже не могла говорить. Пытаясь приподнять голову, она смотрела в глаза дочери, отчаянно силясь что-то передать ей. Наконец она медленно подняла белую дрожащую руку и указала на верхнюю полку книжного шкафа. Но это усилие оказалось слишком большим для нее, и она упала на подушку. Дрожащие веки закрылись. Не догадываясь о том, что мать хотела сообщить, Надя придвинула к шкафу табуретку, встала на нее и протянула руку к указанной полке. Порывшись в старых пыльных журналах, она нащупала книгу в мягком кожаном переплете. На обложке был язычок с латунной застежкой. Надя снова поводила рукой по полке, но ключа не нашла.

Девушка отнесла книгу в свою комнату и долго на нее смотрела. Это дневник матери. Конечно, дневник. Она видела много таких книжек в канцелярских магазинах. И теперь умирающая мать хочет, чтобы она прочитала его. Но застежка была закрыта, и Надя не могла решиться разрезать кожаный язычок. Какой-то внутренний барьер не давал ей испортить старую вещь. Она долго крутила книжку в руках, не зная, как поступить. Почему бы не признать: на самом деле ей просто неприятна мысль о том, чтобы копаться в душе матери. Быть может, какой-нибудь потомок, который не знал Анну, сможет в будущем прочитать ее дневник беспристрастно, но Наде, ее дочери, это было не по силам. В конце концов, кто знает, может быть, мать и не хотела, чтобы она его читала. Может быть, она, наоборот, хотела, чтобы дочь сберегла его и сохранила от посторонних глаз. Конечно! Она спрячет его и будет хранить.

Так Надя и поступила.

Только на следующий день Антон Степанович вышел из спальни. Казалось, он совсем высох и сгорбился, вокруг глаз пролегли темные тени.

— Наденька, сходи к соседям, попроси Ольгу Ивановну помочь подготовить мать для… — Не договорив, он слабо махнул рукой и ушел в кабинет.

Надя на цыпочках подошла к двери спальни и заглянула внутрь. Мать лежала, безмятежно закрыв глаза и сложив на груди руки. «Она заснула, вот и все. Она просто спит», — твердила про себя Надя. Она знала, что нужно подойти и поцеловать холодный лоб матери, но не могла себя заставить. Она развернулась и поторопилась к соседям за помощью.

Когда Сергей вернулся домой и увидел мать мертвой, он, не сказав ни слова, надолго заперся в своей комнате. Потом вышел, и глаза у него были красными от слез. Надя попыталась заговорить с братом, но он крикнул, чтобы она оставила его в покое.

Соседи омыли, одели, причесали мать и положили ее на стол в столовой. Затем они зажгли свечку под иконой Богородицы, положили на руки покойницы иконку с изображением Николая Угодника и ушли, оставив семью оплакивать смерть близкого человека. На следующий день позвали матушку из церкви читать молитвы, а Сергей пошел заказывать гроб.

Надя сидела в своей комнате и дрожала, словно в лихорадке. Той ночью она не спала. Она слышала материнский голос, который хвалил, ругал, вздыхал, и эти простые повседневные слова доносились откуда-то из недр тишины. Утром Надя услышала чей-то приглушенный голос, монотонно читающий молитвы, но не стала вслушиваться в слова. Она сидела и смотрела на безжизненную форму, которая еще совсем недавно была ее матерью. Бледное утреннее солнце пробивалось сквозь занавешенные окна и касалось бескровных рук Анны. Нет, это не мама, этого не может быть! Надя захотела выйти из комнаты, но не нашла в себе сил пошевелиться. Провести весь день с этим вечным покоем, чувствовать смерть в каждой комнате, слушать молчание матери — это было страшнее всего. Надя прижала руки к бокам, чтобы унять дрожь. Частички пыли кружились в луче света, окутывая комнату призрачным саваном. Она сосредоточилась на летающих точках и не двигалась до тех пор, пока домой не вернулся Сергей.

Когда гроб опустили в глубокую яму на кладбище, Антон Степанович взял горсть песка и бросил в открытую могилу. Упав на крышку гроба, песок издал глухой звук, и у Нади все сжалось внутри. В тот день она дала себе слово никогда больше не бывать на похоронах, чтобы хранить память о живых.

Тогда она еще не знала, что ее мать была из тех, кому повезло умереть за год до начала великой войны и за четыре года до того, как ее страна низвергнется в пучину братоубийства.