— Ух, кака курва! Праздник у нас, ребя!

Вошедших было трое и все они оправдали мои надежды. Глядя на готовую ко всему доселе недоступную женщину, демонстрирующую свои прелести так, как не все шлюхи делают, у здоровых сравнительно молодых мужчин мышление сработало абсолютно однотипно. Тюхтяев был забыт, да что он — любой из соратников стал конкурентом, поэтому первые двое с восторгом рванулись ко мне пропустив хрип из перерезанного горла товарища. У него же Тюхтяев разжился револьвером, но стрелять не стал, а деловито приложил обоих горе-насильников по оказавшимися не такими крепкими головам. Я с помощью сокамерника выползла из под самого прыткого, наспех оделась, пока Тюхтяев обыскивал гостей и связывал выживших, а затем мы рванули на свободу прямо по кровавой луже.

Выяснилось, что дорога с мешком на голове куда дольше, так что из подвала мы выбрались почти сразу, а вот наверху все оказалось намного интереснее.

Тюхтяев разрывался между стремлением спасти меня, заперев где-нибудь, и тягой к возмездию. Я бубнила, что не останусь одна, потому что только с ним ощущаю себя в безопасности. Трудно было спорить с тем, что наедине с противником из меня боец не очень, да и в довесок к статскому советнику — тоже обуза. И логичнее всего было бежать отсюда сломя голову, что и стоило бы сделать. Но пока мы спорили, судьба решила выдать очередной пендель. В одной из соседних комнат раздались голоса, одним из которых оказался мой итальянский поклонник.

— Мое руководство согласно выплатить вознаграждение за документы.

— Вот и замечательно. — Канкрин совсем кукушкой отъехал если думает, что ему все это с рук сойдет. — Утром жду. Лично для Вас еще могу сувенир приготовить.

— Совенир? — Карло так и не успел выучить язык.

— Совенир-совенир. Тебе понравится. — хлопнул по плечу гостя. — На один круг и тебя возьмем.

Мы с Тюхтяевым переглянулись и он опустил взгляд. Ясно, что не из статского советника презент для иноземца делать планируют.

* * *

А дальше все понеслось быстрее, чем я успевала заметить. Открылась дверь прямо в стене, откуда появился Канкрин, изумившийся внезапной встрече. Началась стрельба, я только успела рухнуть к ногам своего спутника, причем не сама, а от резкого рывка многострадального платья. Когда дым рассеялся, оказалось, что Канкрин легко ранен в руку, а вот несчастный итальянец попал под перекрестный огонь и теперь сжимал багровое пятно на животе.

Я подбежала к нему, рванула одну из нижних юбок, чтобы заткнуть рану.

— Прекрасная смерть — рядом с красивой женщиной. — пробормотал он и потерял сознание.

Тюхтяев освободил графа и Репина.

— Подумать только, Алексей Борисович хранил столько тайн, а погорел на увлечении генеалогией. — изумлялся мой родственник, потирая затекшие руки. Минут через двадцать дом заполнился людьми в темных мундирах, с которыми объяснялся сам граф Татищев, причем делал это в резких выражениях.

Подтягивались все более и более именитые гости, каждый из которых изумлялся произошедшему, наконец граф свалил всех новоприбывших на Репина и Тюхтяева и обратился ко мне.

— Домой, сейчас же.

Родственник набросил на меня чей-то плащ и уверенно повел к экипажу, а я смотрела в глаза Тюхтяеву — моему потрепанному герою, облепленному людьми в мундирах и без.

* * *

Состояние итальянца было настолько ужасным, что перевозить в Рим его не решились, и он тихо угас через несколько недель под седым небом российской столицы. Прав он оказался, слишком суровые здесь условия для уроженцев Апеннинского полуострова.

Канкрин же был госпитализирован в закрытую психиатрическую больницу той же ночью, где и провел остаток жизни в полной безвестности. А мы, невольные заложники чужой фантазии — «вспомнили» о разухабистой многодневной вечеринке в загородном доме графа Репина, о чем дали соответствующие расписки для людей безликих и малосимпатичных.

17

Поскольку я пила полночи после счастливого освобождения — понимала, насколько тонкой гранью прошла, и как глубоко залезла в кредит удачи, а поэтому надралась еще покуда оттиралась в ванне, то следующий день прошел в грусти и созерцании. Сначала несколько часов каталась на Лазорке, одуревшей от такого променада по паркам — заодно лошадка раскрутила меня на пару корзин яблок и казалось, готова была ратовать за еженедельные похищения хозяйки. Но потом пришлось возвращаться и чем-то занять руки и голову, а то во снах финал вчерашнего оказывался не таким благостным. Сидя на подоконнике гостиной, я перебирала струны и напевала всякое разное из очень отдаленного будущего, отдавая предпочтение черному юмору.

Визитера я углядела еще до того, как он расплатился с извозчиком, поэтому успела отдать распоряжения прислуге насчет чая и молниеносно переодеться в нарядное, по самые уши закрытое платье из тяжелого серого шелка со сравнительно узкой юбкой и изощренно задрапированным черной сеткой с серебристой вышивкой лифом. Не было вчерашнего стриптиза. И остального тоже не было.

Тюхтяев ждал меня в салоне с большой коробкой из Гвардейского экономического общества и солидным веником красных роз.

Я лучезарно улыбнулась, протянула руку для поцелуя и уставилась на подарок. Не было вчера ничего, главное самой про это помнить.

Гость проследил за моим взглядом, смутился и осторожно отодвинул короб подальше.

— Это Вам взамен… Вчера я нанес ущерб Вашему гардеробу.

Бог мой, он мне белье дарит! Как кокотке!!! Надо бы возмутиться, оскорбиться, можно даже от дома отказать — и светские правила именно этого и требуют, но мне вдруг стало так смешно.

И я смеялась, смеялась, смеялась, потом уже плакать начала, не замечая того, как он пересел поближе ко мне и обнял. Букет покатился по полу, а в истерике уходило все напряжение последних дней, вчерашние переживания и страхи.

— Ну будет, будет. — поглаживал меня по спине гость.

Наконец я успокоилась, сбегала в уборную, привела себя в относительный порядок и вернулась.

Мой гость подобрал многострадальный букет и стоял с ним наперевес. Это вот что тут у нас происходит?

— Ксения Александровна! Я осмелился просить Вас… — он неловко встал на одно колено. — оказать честь стать моей супругой.

И кольцо приготовил. Симпатичный, кстати сказать, ободок из ажурного золота с небольшим темно-голубым камнем.

Я молчала и внимательно изучала его, словно видя впервые. Хороший же мужик — неглупый, порядочный. Зачем я ему? Не настолько велико мое приданное, чтобы терпеть рядом обезьяну с гранатой. Не так плохи его отношения с графом, чтобы их укреплять браком со снохой. После эпизода с дипломатами я не верю во внезапно возникшую страсть.

— Вы действительно хотите стать моим мужем? — с неуместной подозрительностью уточнила я.

— Да.

— По собственной воле? — ну а вдруг его граф ухватил за что нежное и давит? Я вчера такая расхристанная с Тюхтяевым вышла, что все догадки о нас малопристойны.

— Естественно. — он перестал волноваться и слегка расслабился.

— И Вы отдаете себе отчет в том, что из меня не получится тихая уютная женушка для салонных вечеринок? — продолжала выставлять красные флажки я.

— Ксения Александровна, я уже так подробно с Вами познакомился, что подобной иллюзией не страдаю. — улыбается с нескрываемой иронией.

— Если Вы считаете себя обязанным из-за вчерашнего, — я чуть покраснела, когда выдавливала это из себя. — то не стоит.

— Ксения Александровна, я с трепетом отношусь к женской чести, но если бы обращал внимание на такие условности, то сделал бы предложение еще в мае, когда Вы изволили оказаться со мной ночью в спальне. — ехидно произнес он.

— Тогда зачем Вам этот брак? — невежливо, но искренне.

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Хорошо. — это как рубить хвост собаке по кусочку. — Я должна подумать и дам ответ… на днях.

Михаил Борисович с видимым облегчением поцеловал мне руку, чуть прижав пальцы и встал.

— Так я могу надеяться…?

— Само собой. — я вертела в ладони коробочку с кольцом.

Он поспешно откланялся, оставив меня в глубочайшей задумчивости. Замужество. Стану я госпожой Тюхтяевой. Что-то там было такое про сохранение титула женщиной в мезальянсе для себя, но неспособности передать его наследникам, равно как и незаконнорожденным. Так что не нарожать мне графьев Татищевых, разве что Ольгу угробить… Да и тогда по закону нам венчание запретят. Тюхтяева, значит… Стабильный социальный статус, положение в обществе — как у любой замужней дамы, теплое и уважительное отношение мужа. Опять же, монограммы на белье перепарывать не придется.

Ну не влюблена же я в того мнительного барана? Пусть даже и так, кто он, чтобы ломать мне мое превосходное стабильное будущее? К утру я уже начала обдумывать фасон свадебного платья и маршрут медового месяца.

* * *

С утра мне доставили коробку вкусняшек. Куда более весомый аргумент, чем цветы, честно говоря. Я в утреннем неглиже полдня просидела у камина поглощая шоколадные конфеты с марципаном, когда Демьян торжественно, на серебряном подносе внес карточку моего поклонника. Торжественно-то как все.

— Проси. — велела я и отправилась переодеваться.

Снова строго оделась — что-то меня до сих пор смущала та сцена в подвале. И кружевная блузка с высоким горлом словно отгораживает меня от непристойного поведения в подвале. Когда тревога отступила, пришло время приличий. Это в моем прошлом массовая культура транслирует сценарии бурного секса в любых экстренных ситуациях, а здесь несколько иные стандарты женского поведения.

Гость с опаской смотрел на меня, пытаясь угадать настроение. Интересно, его больше испугает отказ или согласие?