Юлия Алева - Пепел и роса

— А Вы слышали, сударыня, — сообщил мне надворный советник Фохт губами расстегивая верхние пуговички платья, а ладонями исследуя длину и количество моих юбок. — как два дипломата встречались с одной дамой, а она им в постель положила настоящую кенгуру?

Черт, значит про все знал и ревновал, предусмотрительно отдалившись. По сути бросил и смотрел, что я дальше сделаю, а теперь смеется.

— Козу. Запомните наконец — козу. — и ушла.

Не спалось. Злости хватало и на Фохта с его непоколебимой загадочностью, и на бестолковость всех служб. Вообще глаза сомкнуть не смогла. Полежала немного, потом согласилась с внутренним голосом, надела мужской костюм, сверху — длинный плащ с капюшоном и тихо покинула комнату. Дом спал, как убитый. Я тихо выскользнула во двор и только тут поняла, что не одна.

— Устя, ты что не спишь? — прошипела ей.

— А куда Вы в этом непотребстве-то? — обиженно спросила девочка. — Барыне одной ночью делать нечего.

Делать нечего, пришлось брать с собой. Вместо извозчика я позаимствовала крупную лошадь из конюшни графа. Мне он однажды щедро предложил пользоваться его животными — вот я и попробую. Со скрипом и не с первой попытки мне удалось запрячь старенького жеребца — к пенсионерам у меня доверия больше, а этот еще и глуховат. Там ему хороший слух только помешает. Плащ пришлось отдать Усте.

Мы подобрались к Ходынскому полю перед рассветом. Не сразу я поняла, что вот этот неровный, но на диво спокойный рельеф — это сотни тысяч голов, плотно прижатых друг к другу. Толпа людей покрыла все поле. Здесь же миллиона три человек, что бы там не писали историки — бескрайнее поле тел. Полицейских согнали тоже порядочно, но, когда на одном квадратном метре стоят четыре человека, а то и пять, что они могут сделать перед этой силой?!

Привязала коня чуть в стороне и наказала Усте стеречь наш транспорт как зеницу ока.

— Лавочники по своим раздают! — послышался зычный крик над этим безбрежьем тел.

— Да щас мы их… — ответили чуть в стороне. И понеслась… Ревели мужики, визжали бабы и дети. Кто малышей-то с собой приволок?

— Назад! — Орали где-то в глубине. Но для людского цунами было уже слишком поздно. И пусть над давкой взметнулся фонтан ледяной воды, потом другой, третий — схлынувшая толпа все равно собрала кровавую жатву.

Я сделала над собой усилие, чтобы отвернуться. Сотни людей погибли за считанные минуты. Остальные, когда очнутся, поймут, что стали убийцами — каждый выживший прошелся по телам погибших. Каждый вырвавшийся из месива, отталкивался от чужих голов и плеч. Кровь на всех, но Кровавым назовут только одного…

Я побрела прочь, не оглядываясь на вой и крики. Устя расширенными глазами смотрела поверх меня.

— Ваше Сиятельство, а Вы знали, что так будет? — после долгого молчания спросила меня девочка.

— Милая, я не знала, что будет так… Но все шло к тому, что будет плохо… — я лбом уперлась в теплый лошадиный бок. И что? Приползти домой, чтобы вечером побывать на приеме у мамы Огюста-Луи? Улыбаться, слушать музыку и слышать хруст, лакомиться фруктами и вспоминать чавкающие звуки растаптывания тел, пить шампанское и видеть кровавые брызги? Да пошло оно все…

— Устя, садись верхом и езжай в дом графа. Расскажи правду. Скажи, погибших несколько сотен. Пусть Афанасий графа будит. От моего имени проси простыней, врачей, подводы. Да побыстрее!!!

Сама толкнула круп лошади и повернула обратно. Сняла шляпу, чтобы волосы рассыпались по плечам.

— Любезный, помоги! — обратилась к остолбеневшему полицейскому. — Я от господина Тюхтяева, Михаила Борисовича. Слышал про такого?

Толку от меня было чуть, но сортировать раненых и мертвых — дело нехитрое. В свое время, когда права получала, в автошколе попался толковый инструктор с одержимостью первой помощью при авариях. Много лишнего узнала. А Люська потом со свойственным ей цинизмом знания отшлифовала.

Тела в рядок для опознания складывали уцелевшие мужики. Над полем возник и усиливался глухой вой. Полиция наводила порядок по возможности, а докторов что-то все не было.

Утро разгоралось омерзительно-ясное. Солнышко светило так нежно, и это выглядело насмешкой над тем, что оно согревало… Даже пять трупов в ряд выглядят чудовищно. Здесь же этих рядов шли десятки и уходили они за толпу… Смятые тела, раздробленные лица, синие, бурые… Пена на губах, кровь, не у всех глаза на месте… Женщины, подростки, мужики… Цена-то этим сувенирам — рублей пять…

И зачем я вернулась? Кого я спасла?

— Ваше Сиятельство! — дернула меня за рукав Устя. Я как раз пыталась найти пульс у тела и не сразу сообразила, что рука почти полностью отделена от торса, держится лишь на мышцах. А лица-то и нет вовсе…

Перекрестила труп и оглянулась. Землистого цвета граф с враз поседевшими висками смотрел на те же ряды. Откуда-то начали раздаваться бодрые указания, над телами возникали люди в белых халатах. Но черт возьми, как это поздно…

— Сударыня, идите домой. — очень резко произнес граф, чуть сфокусировавшись на моей персоне и я потрусила по нужному адресу.

Дома было плохо. Мы с Устиньей заперлись в комнате и девочка долго пыталась уложить меня в постель. Через час, когда я едва забылась, раздался требовательный стук и появился Тюхтяев — в мундире и при сабле. Вопреки обыкновению, неулыбчив и сух.

— Я должен задать Вам, Ксения Александровна, вопросы по всей форме.

— Хорошо, — вяло ответила я, кутаясь в тонкий халат.

— Извольте одеться. — ишь, как строго-то!

— Зачем? — я присела на подоконник.

— Как скажете. — он достал тот самый блокнот, открыл его и начал допрос. — Как Вы оказались на Ходынском Поле?

— Приехала на одолженной у графа лошади.

— Во сколько?

— Минут за пять до начала… Около шести утра.

— И что увидели?

— Толпа… Сначала даже не поняла, что вся эта масса — люди… Они молча и до поры неподвижно стояли, лишь иногда переговариваясь. — я словно проживала это заново. — Тихо было. А потом кто-то крикнул, что ларечники поделят подарки между собой. И народ рванул.

— Мужчина или женщина? — уточнил мой собеседник.

— Все рванулись.

— Кричал кто? — раздраженно уточнил он.

— Мужчина. Я в стороне стояла, не видела даже откуда крикнули.

— Хорошо, что дальше? — поднял глаза от записей.

— Полиция пыталась их отогнать. Поливали водой. Потом все кончилось. — да я до сих пор это вижу.

— А Вы что сделали?

— Сначала думала уйти, а потом поняла, что могу помочь. Вернулась. Горничную отправила за графом.

— И чем же Вы можете помочь? — язвительно осведомился он у худенькой барышни с тонкими запястьями в кружевах неглиже.

— Немного изучала медицину. Отличить мертвого от живого точно сумею. — парировала я.

— Неужели? — язвительно уточнил он.

— Ложитесь.

Он ошалел, но послушно растянулся прямо на ковре, а мне было настолько все это безразлично, что даже шутить не хотелось. Поэтому кратко и на подручном примере показала, где искала пульс, как осматривала зрачки. Как пыталась проводить искусственное дыхание… Бесполезно.

— И все это Вы… — он ловко для столь плотного телосложения поднялся одним движением. Хотя если присмотреться, он не толстяк, просто коренаст и несколько квадратичен, а так жира нет и мышцы неплохо развиты.

— Изучала у батюшки моего в имении по журналам. А еще у всех встреченных врачей.

— Чем больше с Вами общаюсь, Ксения Александровна, тем меньше понимаю. — он первый раз за день позволил себе полуулыбку. — Продолжим. Почему Вы вообще туда поехали?

— Я русским языком говорила и Вам и графу о своих дурных предчувствиях. Должна же была узнать, чем все закончится?

— О предчувствиях? — очень нехорошо на меня смотрит.

— Михаил Борисович, это простая математика. На прошлой коронации население столицы было в полтора раза меньше. А площадь праздника — та же. У англичан же дети так погибли несколько лет назад.

— Да? Не слышал… — искренне удивился Тюхтяев. — И я Вас попрошу в дальнейшем не распространяться о том, что Вы ранее догадывались об этом несчастье. Да и вообще, лучше рассказывать о любопытстве и героизме…

— Каком героизме, Михаил Борисович? — всхлипнула я. — Вы там были? Вы их видели?

— Был. И видел. — уже спокойнее продолжил он. — И настоял на пожарной команде, хотя и выглядел перестраховщиком. Но все равно…

— Получилось то, что получилось… Я никого не спасла.

Я махнула ему рукой и отправилась за ширму — жалеть себя дальше.

— Мы не знаем, сколько людей погибло бы без предупредительных мер. — тихо проговорил мой собеседник.