Лучше бы я умерла рыбой.

Поскольку Ольга Александровна еще до окончательной примерки собственного наряда уже оповестила принимающую сторону об увеличении числа гостей, мне пришлось судорожно искать кавалера. И им оказался… Ну вы же поняли, да? Костюм нашего спутника состоял из легкого летнего сюртука, трости, лупы и пробкового шлема — сделан на коленке, зато тянет на археолога, а уж энтузиазма у господина Тюхтяева было на троих.

Наше появление не произвело фурор, но и не оказалось провалом. Семья Татищевых выдержала удар и даже набрала очки в какой-то своей великосветской игре. Слава Богу мой костюм практически не предполагал возможности поболтать, и я лишь кивками могла высказать свое мнение о происходящем. Как оказалось, не одни мы оказались в таком цейтноте и многие шептались о чудовищной бестактности. Не одна и не две модницы вынуждены были сказаться больными, дабы не опозориться в повторе. А я смогла рассмотреть вблизи тех, по чьим портретам изучала искусство рубежа веков и историю. Например, вот Великий Князь, потрясающей красоты мужчина, высоченный, с тонкими чертами лица, высоким лбом, изящными руками и убийственного обаяния глазами. И шансов нет, особенно с моими вторичными половыми признаками. Но на него можно обожающе смотреть и это как любоваться Ниагарским водопадом, цветением сакуры или извержением вулкана — красиво, но в дом не надо.

Конечно, понятно, почему Зинаида Николаевна вызывала столь сильные эмоции — она обладает особой, царственной красотой, непередаваемой глубиной серых глаз, фарфоровой кожей и тонкими запястьями. На ее фоне любая женщина сразу выглядит коровой и мне лишь повезло, что костюм мумии и не претендует на грацию. Её Снежная Королева убивала наповал любые спецэффекты Голливуда 2010-х, а фамильная жемчужина с хорошую виноградину лишь подчеркивала величие. Как бы ни носились в мое время с Елизаветой Федоровной, она не дотягивала до этой планки. Насколько я помню, личная жизнь Великой Княгини от моей далеко не ушла, но внешне это не проявляется — она еще светится счастьем и радостью.

Графиня Ольга пользовалась бешеным успехом в своем легком, почти провокационном наряде. Я же предпочитала прятаться за колоннами и провожать голодными глазами вереницы лакеев с напитками и вкусной едой — со всей этой костюмерной чехардой ни завтрака, ни обеда у меня не состоялось. Оказалось, что у Тюхтяева мозги сочетались с совестью и после очередного танца мне поднесли фужер шампанского с соломинкой. Первый раз я почувствовала признательность к этому человеку.

— Спасибо, Михаил Борисович. — промычала я.

— Осмелюсь заметить, Вы выбрали крайне эксцентричный наряд, Ксения Александровна. — лукаво улыбнулся мой спутник.

— За два часа до нашей встречи я была уверена, что отправлю Николая Владимировича и Ольгу Александровну на праздник и отправлюсь спать. Мало того, что их костюмы за день слепили из всего, что было, так еще и мне пришлось. — вот как получилось, что я ему жалуюсь?

— То есть это Ваша идея? — изумился он, глазами указывая на египетскую чету, кружащуюся в вальсе.

— Восемь часов на идеи и воплощения. Даже Вас вот удалось вписать в общий замысел. — я с удовлетворением оглядела дело рук своих.

— Восхищен Вашими талантами. — он манерно поклонился и поцеловал правую забинтованную конечность.

Как выяснилось, его присутствие здесь было неизбежно именно в целях безопасности, а то, что хочешь спрятать, нужно выкладывать на самом виду. Мы даже потанцевали с ним. И еще непонятно с кем, потому что пока искусство запоминания множества лиц и их титулов от меня ускользало, а пара бокалов шампанского на пустой желудок вообще не сочетались с хорошей памятью.

Ярче остальных, во всех смыслах этого слова оказалась скандальная жена Саввы Морозова Зиновия, которая преуспела в деле скрещивания человека и павлина. Ее платье с множеством перьев, блесток и с хохолком бриллиантов на голове произвело фурор.

Но вот мы без происшествий дожили до полуночи, прозвонили часы, все поздравили друг друга с наступлением Нового Года, и я попросилась у графа домой. Поскольку формально он был самым статусным гостем после Сергея Александровича, растворившегося с последним боем часов, то мог бы и отпустить меня, но не судьба. Графиня была в ударе, и мы отработали практически полную смену, попрощавшись с гостями около семи утра.

Как я уже говорила, лучше бы сдохла рыбкой.

Завтрак в доме Татищевых не состоялся, равно как и обед тоже. Оголодавшая, я бродила по тихим коридорам в поисках ну хоть кого-нибудь, потому что вчерашние конфеты были уже съедены и забыты.

По запаху, каким-то чудом, удалось разыскать ход на кухню, где сразу забегали, засуетились — и выдали мне от большой щедрости бисквиты с бульоном. Пора и честь знать, решила я.

Хозяева дома пробудились в прекрасном настроении, благостные, счастливые, особенно графиня, которая не только сохранила самообладание, но и еще чудесно провела вечер, и теперь лишь ворчала на мужа за приглашение «этого ужасного Тюхтяева». Можно подумать, вчера меня удалось бы сбыть с рук удачнее.

Наконец мне удалось отпроситься поехать в дальнейшее свое путешествие. Напоследок граф пригласил меня в библиотеку.

— Сударыня, эти твои поездки в Саратов…

— Владимир Николаевич, они носят совершенно невинный и отчасти деловой характер.

Он ехидно посмотрел на меня, а я, аккуратно подбирая слова, дабы не нарушить принципы цензуры и хорошего тона, попробовала донести простую истину.

— Равно как добродетель любой женщины вчера могла быть в безопасности с одним древнегреческим богом, так и я имею с Фролом Матвеевичем только дружеские отношения.

Смутился. А я-то помнила, как Его Светлость Дионис пялился на тыльную часть фараона.

* * *

Поездка на родину прошла крайне сумбурно — город весь увлекся праздником — все же это было первое Рождество после государственного траура. Рябинкин стремился успеть все и немного больше, так что нам досталась лишь ночь.

Уезжала я, имея за спиной маркетинговый план, подкрепленный восьмью бездетными вдовами, которые в съемном доме дни напролет шили прокладки. Получалось около десятка в час у каждой. Медленно, но лучше, чем ничего. И этот съемный дом находился над подвалом, чью безопасность мне было столь важно сохранить.

* * *

Все десять дней моих похождений погода не донимала. То есть в Москве я быстро перешла на ротонду и морозы вообще не задевали. Фрол подарил шикарную пуховую шаль, благодаря которой можно было путешествовать сколь угодно долго, но в целом зима была безболезненной. А вот на пути в Петербург нас накрыло метелью. Сначала поезд сбросил скорость, а потом и вовсе встал в поле. Несколько часов пурги — и намело почти до окон. В ночь пассажиры ушли в легком беспокойстве. Точнее это другие ушли в беспокойстве — мой опыт путешествий научил доверять железной дороге.

А утро встретило прохладой. Я не учла, что поездки на электровозе и на древнем паровозе имеют существенные различия — у нас банально закончились дрова. В вагоне-ресторане нас угостили холодными бутербродами, и я была не единственной, кто прихватил бутылочку чего покрепче. К обеду кочегар и его помощники сбегали к ближайшей рощице, где нарубили дров для первого класса, так что шубу уже можно было снять, но в остальном поезде творился кошмар. Из вагона третьего класса пассажиры выходили прямо на снег лишь бы подвигаться. От скуки или избытка горячительного меня потянуло спасать людей. Экскурсия в дальние вагоны напомнила фильмы про блокаду Ленинграда. К счастью, детей было мало, и их уже приютили на кухне, но один крестьянин уже точно не проснется — зайдя по нужде в тамбур, он там так и задремал навсегда. Мое же внимание привлекла одна пара — непривычно одетые парень и девушка лет семнадцати. На ней особым образом завязанный платок, а он угрюмо смотрит в пол. Она сложила руки в замок и бормотала молитву.

Вокруг этой пары образовалось пустое место, хотя остальные сбились в кучку, пытаясь хоть так сохранить живое тепло.

— Что с ними? — спросила я у проводника.

— Да сектанты это, кулугуры-беспоповцы. Тьфу.

— Замерзнут же так. — не сразу дошло до меня.

— А и невелика потеря. — его явно раздражала необходимость находиться тут из-за каприза знатной пассажирки. Теперь я при каждом удобном случае сообщала свой титул, а если бывала в особом задоре, то и родственные связи.

Нетвердой походкой я подошла к отверженным.

— Пойдешь ко мне в прислуги?

Девица подняла глаза, оказавшиеся вовсе не кроткими, а жесткими, как у много повидавшей старухи. На ресницах уже начинал белеть иней.

— Пойду. — с каким-то отчаянием прошептала она.

— А мужа с собой возьмешь? — я кивнула на не реагировавшего на нас парня.

— Это брат. Не говорит он. Со мной везде.

— Ну пошли. — я развернулась и пошла к себе, считая свой долг по благотворительности на сегодня исполненным.

Проводник еще что-то верещал, но после трехрублевой купюры быстро вспомнил о других делах. Кулугуры сели в уголке моего купе, взяв один маленький узелок на двоих, а я легла спать прямо в одежде.

Проснулась я от стука проводника. Оказалось, что поезд пока дальше не пойдет, а пассажирам первого и второго класса можно уехать на санях, которые прислал местный староста. Эта идея меня не особо впечатлила, так что я пока отказалась, попросив лишь подать мне пару бутылок коньяка. Оказалось, что есть только одна, последняя, зато литровая. И пусть по цене ящика, но меня она очень даже воодушевила.

Тут я рассмотрела других пассажиров.

— А вы кто? — ну то есть я весьма смутно помнила свой выход в люди, и не была уверена в его итогах.

— Красноперовы мы. Устинья и Демьян. — настороженно сообщила девица.

— Хорошо, Устинья. Меня зовут Ксения Александровна Татищева. Я графиня, так что зови меня «Ваше Сиятельство». Дом у меня в Петербурге. Вы сами-то куда ехали?