Элизабет Хой - Пейзаж с незнакомцем

Навстречу им из дома шли Димплс с няней. Девочка только что встала после дневного сна. Увидев их, она побежала к ним, протянув пухленькие маленькие ручки.

– Дядя! – обхватив колени Глена, с восторгом закричала она.

Глен и Дженни засмеялись, и он, наклонившись, потрепал мягкие светлые локоны.

– К вам так липнут все женщины? – все еще смеясь, спросила Дженни.

Насмешливо взглянув на Дженни, Глен взял девочку на руки.

– Только очень юные и красивые, – ответил он.

Димплс, обняв его за шею, с обожанием смотрела на него.

– Дядя! – довольным тоном промурлыкала она. – Добрый дядя!

– Как бы высоко я ни ценил твой комплимент, боюсь, нам надо идти, – опуская девочку на землю, сказал он. – Нас ждет твой дедушка.

– Деда, – эхом повторила она. – Бедный деда болен – Понимающе кивнув, Димплс без капризов пошла с няней.

– Вы блестяще выдержали маленькое испытание, – не могла не сказать Дженни, когда они вошли в дом. – Димплс явно намеревалась покататься у вас на плечах. И она способна поднять адский шум, если не получает желаемого. Но вы все правильно ей объяснили.

– Славная девчушка. Ваша племянница, полагаю, – не отреагировав на похвалу, заметил он.

– Да, – ответила Дженни с тем странным чувством, которое неизбежно обуревало ее, когда она осознавала, что она тетя, причем незамужняя тетя.

Эдриэн, сидевший в кресле, приветливо поздоровался с гостем. Проницательные, всевидящие глаза художника внимательно рассматривали Глена, когда Дженни представляла его.

– Я слышал, вы работаете над историей нашего острова, – начал он разговор, когда Дженни и гость уселись в кресла, заранее приготовленные заботливой сестрой Терезой.

Говоря о своем любимом острове, отец заметно воодушевился. Он рассказал Глену, что проводит тут каждое лето почти с момента окончания войны.

– Я бывал здесь и до войны, в тридцатых годах. Тогда визиты сюда были для меня чем-то вроде приключения, потому что после Лондона я попадал в довольно бедную, почти средневековую обстановку.

Он рассказывал, с каким трудом крестьяне выращивали урожай на своей земле. Суровые законы, издаваемые хозяевами, ограничили рыбную ловлю, их основной промысел.

– Здесь нередко можно было встретить нищих, которые с большим достоинством просили милостыню. Вместо дорог здесь были проложены тропы для скота, а о машинах никто и не слышал. Теперь положение улучшилось, остров процветает. С присущим им славянским упорством жители Зелена, так же как и жители материка, преодолели последствия десятилетий иностранного владычества и стали независимыми. – Немного помолчав, он задумчиво добавил: – Кое-что из этого я попытался привнести в мою картину. Дженни вам уже показала ее?

– Показала! – подтвердил Глен и начал взахлеб рассказывать о своем впечатлении от великого, как он считал, полотна. Он говорил о красноречивых лицах на картине, батальных сценах и удивительной гармонии мирного пейзажа, служащего фоном.

– Этих людей никто никогда не побеждал, – сказал Эдриэн и, многозначительно понизив голос, добавил: – До сих пор. Теперь впервые они находятся в настоящей опасности, причем опасность исходит не от войны, а от мира! Пойдите посмотрите еще раз на мою картину. В одном из углов вы увидите самолет, на первый взгляд незначительный атрибут современности, но он смертоносен, как никому не видимая бактерия! – Эдриэн снова замолчал, чтобы перевести дыхание – Мне говорили, что план открытия воздушного сообщения с Зеленом уже принят. Это только вопрос времени, и очень недалекого. Туризм сделает то, что не удалось захватчикам за многие столетия: испортит прекрасные сельские пейзажи, постепенно изменит всю атмосферу острова. Здесь построят отели, рестораны, казино, первозданную тишину заглушат звуки современной музыки, зазвенят монеты, остров потеряет свое очарование. – Он провел рукой по лбу. – Впрочем, надеюсь, я не доживу до этого!

– Ах, папа! – воскликнула Дженни. – Не надо так говорить только из-за того, что ты себя не очень хорошо чувствуешь и на острове будет построен новый отель!

Эдриэн добродушно засмеялся.

– Вероятно, я стал склонен к меланхолии, – признался он, ободряюще взглянув на Дженни. – Мне надоело, что меня держат взаперти в собственной комнате и распоряжаются мной! Ну вот, легка на помине…

Дверь спальни открылась, и на пороге появилась сестра Тереза.

– Вы достаточно поговорили с вашим гостем, синьор Роумейн, – твердо заявила она и, повернувшись к Дженни и Глену, добавила: – Я должна просить вас уйти.

– Что я вам говорил! – состроив комически печальную гримасу, простонал Эдриэн. – Я запуган до смерти в собственном доме… убит добротой. Вы придете снова? – пожимая на прощание руку Глену, спросил он. – Я получил удовольствие от нашей беседы. И позвольте нам в меру наших сил помогать вам в исследовании острова. Я уверен, Дженни отвезет вас в любое интересное место, которое может оказаться для вас полезным.

– Конечно, – согласилась Дженни, надеясь, что не слишком выдает свою заинтересованность.

– Это очень любезно с вашей стороны, мисс Роумейн, – официальным тоном ответил Глен.

Глен Харни не замедлил воспользоваться сердечным приглашением Эдриэна Роумейна. Клэр поддержала его, предложив мистеру Харни поплавать с ними в их укромном местечке на дальней стороне острова. Глен понравился ей с первого взгляда так же, как и ее маленькой дочурке.

Таким образом, три дня, оставшиеся до прибытия парохода, на котором должен приехать Джон, этот совершенно посторонний человек провел многие часы в кругу семьи Роумейн. Утром он ходил с ними на пляж, а после ленча некоторое время сидел на балконе с Эдриэном. Молодой человек нравился отцу все больше и больше.

– У него подлинный интерес к истории, – говорил он. – Он согласен со мной, что бесполезно пытаться остановить поток так называемого прогресса, который рано или поздно обязательно ворвется в жизнь нашего идиллического острова. Но он надеется, что и в крушении может быть что-то положительное. Из хаоса возникает новая жизнь. – В голосе старика зазвучали мечтательные нотки. – Из смерти возникает возрождение, из зимы – весна. Феникс возрождается из пепла. Это болезненные и необратимые процессы эволюции, и Харни признает их.

– Я в этом уверена, – отсутствующим тоном ответила Дженни, не в первый раз удивляясь привязанности отца к этому человеку. И она не могла сказать, радуют ее или огорчают ежедневные визиты Харни.

– Я был счастлив поговорить с ним, – продолжал старик. – Он питает меня свежими идеями, открывает новые перспективы. Вероятно, в последние годы я превратился в затворника. Но Харни довольно настойчив. На днях мы даже говорили о моих мемуарах.

– О твоих мемуарах? – словно эхо, с опаской переспросила Дженни.

– Не мемуарах в общепринятом смысле, – объяснил Роумейн. – Я никогда не сяду за объемистый труд, которого ждут от каждого человека, достигшего в нашем беспокойном веке хоть какой-то известности. Слово, которое я оставлю, должно быть прочтено в моих картинах! Я сказал об этом Харни, и он, я чувствую, понял меня, как никто другой.

«Действительно ли это так, или Глен просто невероятно проницателен?» – задумалась Дженни. Но ей никак не удавалось поговорить с ним с глазу на глаз. Она редко оказывалась с ним наедине, разве что на несколько минут. Утренние походы на пляж были радостным семейным мероприятием. Время от времени они забегали в чистую воду, приглашая друг друга вместе поплавать и понырять.

Наблюдая, как мускулистое тело Глена прорезает голубую воду, Дженни испытывала какое-то странное чувство опустошения и одиночества, которое так часто накатывало на нее в эти дни ожидания. Как хорошо, что скоро приедет Джон! По крайней мере, жизненный уклад поменяется, но как именно, она не позволяла себе думать.

Стояло воскресенье. Во вторник придет пароход, а Дженни так и не рассказала о желании Джона пожениться осенью. Она оправдывалась перед собой, что всему виной болезнь отца. Перспектива грядущей свадьбы вызвала бы нежелательный переполох в доме Роумейнов. А сейчас Эдриэну может повредить даже приятное волнение.

Отдыхая после утомительного заплыва, лежа на горячем песке под лучами яркого солнца, Дженни предавалась этим нежелательным мыслям. Если бы ее жизнь оставалась такой же скучной и спокойной, как сейчас! Но вскоре здесь будет Джон. Она попыталась представить себе их встречу на причале ранним утром под суетливый шум рыночной площади. Дженни ясно видела ларьки, женщин, снующих вокруг них, пароход, подходящий к пристани, но Джон, как она ни старалась его представить, оставался тенью… призраком! Его лицо было неясным пятном. А вот Глена Харни, лежащего на песке меньше чем на расстоянии вытянутой руки, она ощущала каждым нервом! В любой момент она могла до него дотронуться, и, если бы они были одни, ей было бы трудно противостоять искушению.

Она, наверное, сошла с ума! Что за увлечение фактически незнакомым человеком? Она должна думать только о Джоне и о том, что они скажут друг другу, когда он приедет! Очевидно, прежде всего они обсудят намеченную на осень свадьбу. Эта мысль отрезвляла ее, спуская с небес на землю. Ей предстоит свадьба с Джоном, которого она так давно любит!

Вероятно, когда она встретит его во вторник, все встанет на свои места. Странные чары, под которые она попала, развеются. В этот момент она услышала, как Клэр зовет всех на ленч.

– Вы позавтракаете с нами, правда, Глен? – пригласила Клэр, но тот не принял приглашения.

– Я и так злоупотребляю вашим гостеприимством, – ответил он Клэр. – Настало время отплатить вам. Я приглашаю всех вас сегодня вечером на обед в «Славонию»…

– Всех троих? – уточнила Клэр. – Но в «Славонии» очень дорогой ресторан!

– Пусть это вас не волнует, – улыбнулся Глен.

После недолгих споров они, наконец, договорились: в восемь часов Клэр, Дженни и Жак подъедут к «Славонии», где их будет ждать Глен.