— Не могли бы вы сегодня на обед одеть то замечательное платье, в котором вы были вчера — вы в нем такая красивая!

— Шарль, Шарль! — протестующе поднял руку Брэндшоу.

— Почему бы и нет? — кокетливо улыбнулась Женевьева. — Такой отзыв всегда приятен.

— В таком случае — до обеда! — заключил граф.

Так началась для Женевьевы новая жизнь в замке. Впрочем, изменений было не так уж много. Она осталась жить в своей маленькой комнатке во флигеле; утром сама убирала свое жилище, несмотря на уговоры Эмилии, считавшей, что “гости графа не должны возиться с уборкой, это неприлично”, — она никак не могла согласиться, чтобы кто-то убирал за ней. Зато теперь ей не надо было рано вскакивать и возиться с грязным бельем; у нее появилось больше свободного времени.

Она использовала его не только для обычной своей борьбы с книжными страницами. Женевьева напомнила Доменику данное им как-то обещание научить ее сажать цветы и ухаживать за ними и взяла у него несколько уроков цветоводства.

Еще более интересные уроки ей давал Лоуренс. Раны кладоискателя затянулись, он много времени проводил в бассейне, наверстывая упущенное. Как-то Женевьева пожаловалась ему, что не умеет нырять в воду, и Лоуренс взялся ее научить. Женевьева вдоволь наглоталась воды, несколько раз плюхнулась в нее животом, но Брэндшоу был терпелив, и его усилия не пропали даром — Женевьева научилась не просто нырять, а даже прыгать с трехметровой вышки. И в довершение всего этого “курса замковых наук”, как окрестила свои занятия Женевьева, сам граф дал ей несколько уроков верховой езды. Так что свободного времени у Женевьевы стало не больше, а меньше, намного меньше!

Кроме всего прочего, поглощала время и помощь Лоуренсу. Выяснилось, что Шарлотта не может заменить Жоржетту в качестве помощницы: расчеты ей не давались, как она ни старалась. К тому же у нее не было навыков работы с компьютером. Как-то, наблюдая, как подруга возится с составлением таблицы глубин, Женевьева предложила свою помощь — и составила таблицу за полчаса. С того времени она постоянно помогала Лоуренсу в его работе.

Подготовка экспедиции завершалась. Для трех районов вблизи Азорских островов, где Брэндшоу собирался вести поиски затонувшего испанского галеона “Сан-Себастьян”, были составлены подробные карты морского дна, характеристики подводных течений. Брэндшоу ввел в компьютер чертеж галеона, и тот выдал десятки изображений корабля в разных возможных положениях на океанском дне. Был составлен также подробный график погружений. К середине августа вся теоретическая часть работы была закончена. К этому времени в порту Антиба, как сообщил Лоуренс, завершилась погрузка на его яхту всего заказанного и изготовленного для экспедиции оборудования. Можно было отправляться в путь. Медлить было нельзя: в октябре в Северной Атлантике наступает период штормов, и поиски затонувшего судна придется прекратить.

Когда все было готово, Лоуренс назначил день отъезда участников экспедиции. Шарлотта должна была проводить жениха и графа в Антиб и остаться на берегу — в море Лоуренс ее не брал. Вернон заявил, что он уедет вместе со всеми. В последний вечер граф решил дать прощальный ужин.

Весь день накануне отъезда Женевьева бродила по парку и замку. Она прощалась со старым платаном, на котором провела немало часов с книгой в руках, со скамьей, на которой ее впервые поцеловал Доменик и где объяснился ей в любви... Она забрела в замок, поднялась в “свое” крыло. Внезапно она увидела, что дверь в комнату, где жил Фуллер, приоткрыта. На секунду у нее мелькнула странная мысль, что писатель вернулся — а она хотела бы повидаться с ним. Женевьева тихонько вошла в комнату — и увидела Эмилию, проверявшую запоры на окнах.

— Вот, осматриваю все хорошенько, чтобы запереть — и уже до весны не открывать, — объяснила старая дама. — Скоро здесь, считай, никого не останется.

— А как же остальные? — спросила Женевьева.

— Марсель получает расчет, как только отвезет графа, мистера Брэндшоу и остальных гостей. Тогда же уходит и Франсуа. Катрин останется еще на неделю, чтобы помочь мне убраться. Доменик пробудет здесь до зимы. Зимой у него отпуск, он здесь не остается. Останемся здесь лишь мы с Гастоном — следить за замком. Все оживет только весной... Ты в будущем году приедешь?

— Вряд ли, — пожала плечами Женевьева. — Все же я не отношусь к числу друзей графа.

— Жаль, — сказала старая домоправительница. — Я к тебе привязалась.

Доменик... С ним тоже надо попрощаться. Женевьева вновь отправилась в парк. Доменика она нашла в теплице.

— Я слышала, на зиму ты уезжаешь, — сказала она. — А куда, если не секрет?

— Хочу поехать в Италию, посмотреть тамошние парки, — ответил садовник, не прерывая работу.

— Парки... А о чем-то другом, кроме работы, ты думаешь? — спросила Женевьева почти сердито. — Ты бы мог побыть на море, в той же Италии, познакомиться с девушками... с одной какой-нибудь девушкой...

— С девушкой? — усмехнулся Доменик и, наконец, выпрямился. — Боюсь, что после тебя я не захочу смотреть ни на кого. По сравнению с тобой...

— Глупости! — перебила его Женевьева. Она рассердилась не на шутку. — Ты что же, хочешь сказать, что из-за меня останешься на всю жизнь одиноким? Если так, мне впору утопиться — ведь я, выходит, приношу несчастье. Нет уж, Доменик, пожалуйста, постарайся — я не скажу забыть меня — постарайся думать обо мне поменьше и устроить свою жизнь. Или — знаешь что? Приезжай ко мне в Париж, когда я там устроюсь. Я тебя познакомлю с какой-нибудь подругой... Я тебе напишу, ладно?

— Да, напиши мне, — обрадовался ее предложению Доменик. — Только... только в гости к тебе я не поеду. И давай больше не будем об этом!

— Ладно, не будем, — согласилась Женевьева, решившая, что пока можно временно отступить, но не отказавшаяся от своего замысла устроить судьбу Доменика. — Давай лучше... ведь мы, может быть, уже не увидимся наедине...

Она обняла Доменика и крепко его поцеловала.

— Вот так, — сказала она, чувствуя, что готова заплакать и борясь с этим. — До свидания. Я не говорю “прощай”.

— Я тоже не говорю “прощай”, — прошептал Доменик.

В задумчивости Женевьева направилась к мастерской Вернона — ей хотелось еще раз взглянуть на картину, с которой столько было связано. Однако ее ждало разочарование. В мастерской кипела работа. Вернон с помощью Марселя упаковывал картины для отправки в Париж. Большая часть картин, в том числе и пейзаж с бурей, уже были упакованы.

Женевьева сообразила, что Шарлотте тоже надо паковать свои работы, и поспешила в мастерскую скульптора. Да, Шарлотта тоже была за работой, но ей было кому помочь: Лоуренс одну за другой выносил скульптуры и ставил их в контейнеры.

После полудня из Гренобля пришел заказанный Верноном специальный грузовик. С ним прибыл агент художника — маленький веселый человек, совсем не похожий на ценителя искусства, которым он был в действительности. При участии всего мужского населения замка картины и скульптуры были погружены в грузовик и отправлены в Париж. Впрочем, большая часть скульптур Шарлотты осталась — теперь они украсили парк замка.

— Никогда я не работал так плодотворно, как в это лето! — признался Вернон, провожая взглядом машину. — А ты, Шарлотта?

— Мне не с чем сравнивать, — пожала плечами скульптор. — Ведь я в первый раз работала над крупным заказом и вообще работала, а не только училась. Мне кажется, у меня кое-что получилось.

Прощальный ужин не получился веселым: все чувствовали, что расстаются надолго. Кроме того, Лоуренс и граф мыслями были уже в море, их заботила будущая экспедиция. Граф сообщил, что завтра утром машина доставит в Экс-ле-Бен его, Лоуренса, Шарлотту и Вернона, а затем вернется за Женевьевой.

— Нет, господин граф, у меня свой транспорт, — поблагодарила его Женевьева. — Спасибо, но меня не надо доставлять.

Утром во дворе замка стояли две машины — “бьюик” графа и скромный “пежо” Марселя, друга Женевьевы — она накануне позвонила ему. Женевьева в последний раз обнялась с Шарлоттой, попрощалась с остальными и села в машину. Остальные сели в другую. Два автомобиля выехали со двора, но у ворот замка повернули в разные стороны: одни ехали на юг, к морю, а Женевьева с Марселем — на север, в родную деревню.

В последний раз перед глазами Женевьевы мелькнули стены замка, сторожевая башня — и пропали. Заметив на ее глазах слезы, Марсель с тревогой спросил:

— Что случилось? Тебя там обижали? Тяжело было?

— Нет, Марсель, — отвечала она. — Мне было хорошо. Даже слишком хорошо...

А сама думала: “Будет ли так хорошо мне еще когда-нибудь в жизни?”



Эпилог


Осень в Париже в том году выдалась на редкость сухой и теплой. Ветры с Северного моря, приносящие в город дожди, то и дело сменялись теплыми ветрами с юга. Сидя в Булонском лесу, подставив лицо солнцу, можно было представить, что вроде наступила весна.

Женевьева любила ходить сюда — отдохнуть от шумного города, побыть одной. Новые впечатления — университет, масса знакомых, учеба — заслонили воспоминания лета. Все реже ей вспоминался замок и его обитатели. Но ей по-прежнему хотелось узнать, как сложилась их судьба. Она сразу, как только приехала и устроилась на квартиру, отправила письмо Доменику и еще одно, очень короткое — Эмилии. Она просила старую домоправительницу дать ее адрес тем знакомым, которые будут ее разыскивать.

Прошел октябрь, ноябрь, а писем все не было. Но вот однажды, когда Женевьева пришла домой, квартирная хозяйка вручила ей конверт. Адрес был написан незнакомым ей мелким почерком. Она вскрыла его и подпрыгнула от радости — письмо было от Шарлотты. Женевьева забралась на софу и читала его, забыв обо всем на свете.

“Извини, что долго молчала, — писала Шарлотта, — но за это время произошло столько событий! Наша экспедиция закончилась успешно — но сколько пришлось пережить! Как ты, наверное, помнишь, Лоуренс наметил три района для поисков. Первые два оказались пустыми. Уже шел сентябрь, и погода начала портиться, когда они, наконец, нашли галеон. Но тут их экспедицией заинтересовались местные власти. Лоуренс вел свои поиски под вывеской научной экспедиции, но когда португальцы начали расспрашивать о выполненных работах, возникли сложности — ведь в экспедиции не было океанографа (им, как помнишь, должна была стать Жоржетта). Кое-как удалось отговориться, но подозрения у властей, как видно, остались.