Огонь в камине разгорелся ярче, и Эллисон сразу почувствовала присутствие Бренди Холмса. Странно, теперь то, о чем она раньше думала с отвращением, Эллисон вспоминала с любопытством.

Он стоял напротив камина в сельском доме в Коннектикуте и протягивал ей стакан.

— Это может способствовать свершению проступка, — сказал он. — Но чуть-чуть шерри никому не может повредить. Пожалуйста.

— За «Замок Сэмюэля», — сказал он, — и пятьдесят две недели, потраченные на него. Если ты написала так же хорошо, как говорила сегодня вечером, можно считать — у нас бестселлер.

Смеллер, подумала она, вспоминая Дэвида Нойса, но не сказала этого вслух.

— Если тебе понравится, — сказала она, — меня не волнует, если от него откажутся все издатели Нью-Йорка.

— Не говори так, — сказал Бред, усаживаясь рядом с ней на диван. — Как ты думаешь, откуда у меня деньги на аренду офиса, если время от времени я не получаю бестселлер?

Последовала долгая пауза, в течение которой она отпила из бокала, поправила юбку и прикурила сигарету. Она сидела и, как и Бред, смотрела на огонь в камине, впервые ощутив дискомфорт в его присутствии.

— Не надо. Ты знаешь, — сказал Бред, и она так вздрогнула, что чуть не выронила стакан.

— Не надо что?

— Чувствовать себя неудобно. — Он встал, подошел к камину, поправил дрова и вернулся к ней. — Интересно, ты понимала, о чем говоришь, когда сегодня утром попросилась поехать со мной, или ты решила оставить эти размышления для меня?

— И какой же ты нашел ответ?

— Я решил, что юная леди, попросившись провести уикенд с мужчиной, либо хочет заняться сексом, либо дурачит саму себя. Я рад, что у тебя хватило ума выбрать в компаньоны меня. Ты, наверное, знаешь, что человек, который по возрасту годится тебе в отцы, не может причинить тебе никакого вреда.

— Дэвид Нойс не относится ко мне как к ребенку, — резко сказала Эллисон. — Недавно он сделал мне предложение. Я бы хотела, чтобы ты хотя бы сегодня вечером перестал употреблять слова «старый» и «молодой» так, будто это наши имена.

— Но я не могу, — сказал Бред. — Если сегодня вечером я буду говорить о нас как о людях одного возраста, за этим последует провокационная мысль.

— Может быть, я бы хотела спровоцировать тебя на определенные мысли. Несколько мыслей обо мне как о личности, а не о твоем клиенте.

— Не позволяй себе быть уязвленной, моя дорогая, — холодно сказал он. — Уязвленность часто заставляет женщину говорить то, о чем она потом искренне жалеет.

— Ну ину! — воскликнула Эллисон с излишне подчеркнутым удивлением. — Звоните в колокола, поднимайте флаги, закрывайте школы! Бредли Холмс сказал, что Эллисон Маккензи — женщина!

Он быстро подошел к ней, взял за локти и поставил на ноги. За секунду до того, как он ее поцеловал, у Эллисон мелькнула мысль о том, что хорошо, что она не надела туфли на каблуке. Он поцеловал ее, но не отпустил из рук.

— Почти, но не совсем, — сказал он.

— Что?

— Почти, но не совсем женщина, — сказал Бред. — Ты целуешься как ребенок.

Она видела свое отражение у него в глазах.

— А как это делать?

— Что?

— Целоваться как женщина.

— Приоткрой немного рот, — сказал он и снова поцеловал ее…

Бред был опытным, искусным мужчиной и занимался любовью как искусством. Он быстро провел с ней предварительный курс.

— Нет, — сказал он, когда Эллисон отвернулась и закрыла глаза. Он взял ее за подбородок и повернул в свою сторону. — Если ты будешь стыдиться, ничего хорошего не получится ни сейчас, ни потом. Скажи, что заставляет тебя отворачиваться, и я постараюсь объяснить тебе. Только не закрывай глаза, будто ты не должна смотреть на меня.

— Я никогда раньше ни перед кем не была голая.

— Не говори «голая», — сказал Бред. — Тут больше подходит слово «обнаженная», это слово гладкое, как твои бедра, — говорил он, лаская ее, — а «голаая» напоминает перевернутый камень, под которым ползают личинки. Итак, почему тебе стыдно быть обнаженной?

Она колебалась…

— Я боюсь не понравиться тебе, — наконец сказала Эллисон.

— Это не то, чего ты боишься.

— Что же это тогда?

— Ты боишься, что я плохо подумаю о тебе из-за того, что ты мне позволяешь взять тебя. Это нормальный женский страх, и если ты найдешь убедительную причину, этот страх покинет тебя. Странно, но женщинам всегда нужны оправдания. С мужчинами все гораздо проще.

— Как? — улыбаясь, спросила Эллисон.

— Мужчина говорит: «Вот прекрасное создание, с которым я хотел бы провести ночь». И идет к своей цели. Если он достигает ее, он прыгает в кровать, пока женщина не передумала и не стала требовать от него, чтобы он представил ей причины, по которым она это делает.

Селена заложила руки за голову:

— Значит, ты считаешь, что неженатые люди могут заниматься сексом?

— Я никогда не думал об этом, как о том, что нуждается в оправданиях. Это так, и людям нет нужды суетиться вокруг с извинениями или оправданиями. Ты поняла хоть слово из того, что я сказал?

— Да, думаю, да.

— Ну, тогда могу я на тебя посмотреть?

Она сжала кулаки, но не закрыла глаза и не отвернулась от него.

— Да, — сказала Эллисон.

— Ты действительно прекрасна, — сказал Бред, — у тебя длинные аристократические ноги и груди, как у статуи.

Она облегченно выдохнула, и сердце ее бешено заколотилось. Он поцеловал ее туда, где было видно, как пульсирует сердце, и мягко надавил на живот. Он целовал и ласкал ее, пока все ее тело не задрожало в его руках. Он целовал ее внутри бедер, и Эллисон начала стонать, но даже тогда Бред продолжал ласкать ее, пока она не начала волнообразно двигать бедрами. Она лежала, закинув руки за голову, и он прижимал ее к кровати, держал обеими руками за запястья.

— Не надо, — скомандовал он, когда она попыталась, почувствовав первую вспышку боли, отпрянуть от него. — Не отодвигайся от меня.

— Я не могу, — кричала она. — Я не могу.

— Нет, ты можешь, упрись ногами в матрас и приподними бедра. Помоги мне. Быстро!

Она до крови прикусила губу и вскрикнула от смешанного ощущения боли и удовольствия.

Потом они курили и разговаривали, он снова повернулся к ней.

— В первый раз для женщины никогда не получается так хорошо, как должно быть, — сказал Бред. — За тебя.

Он снова возбуждал ее словами, поцелуями, прикосновениями, и в этот раз она почувствовала радость удовлетворения без боли.

— Я думала, я умру, — сказала она ему после этого. — Это самое прекрасное чувство на свете.

В воскресенье утром она могла ходить обнаженной перед Бредом, она чувствовала, как он на нее смотрит, и не стыдилась. Она изгибалась, поднимала волосы над шеей, прижималась грудью к его лицу и радовалась его быстрой реакции на нее.

Так вот, как это бывает, думала она, — заниматься любовью с мужчиной.

Очень скоро, в воскресенье вечером, они возвращались в Нью-Йорк. Бред держал ее руку в своей, и Эллисон смеялась.

— Это будет ужасно, если я забеременею, — сказала она, а сама думала, что это будет совсем не ужасно, — потому что тогда мы должны будем пожениться и у меня совсем не будет времени на работу. Мы будем все время проводить в постели.

Бред отпустил ее руку.

— Мое дорогое дитя, — сказал он. — Я был чрезвычайно осторожен и предпринял все меры безопасности, чтобы не допустить этого. Я уже женат. Я думал, ты знаешь.

Эллисон ничего не почувствовала, она вся оцепенела, будто ее погрузили в лед.

— Нет, — сказала она обычным тоном. — Я не знала. У вас есть дети?

— Двое, — сказал Бред.

Она должна была почувствовать хоть что-то, но пустота внутри все вытесняла.

— Понимаю, — сказала Эллисон.

— Я удивлен, что ты не знаешь. Все знают. Дэвид Нойс знает об этом. Однажды он встретил в офисе мою жену.

— Он никогда мне об этом не говорил, — ровно сказала Эллисон.

— Ну, — сказал Бред с легким смешком, — Бернис не из тех, кто производит впечатление при первой встрече, — он остановил машину точно перед ее дверью. — Завтра я прочитаю роман. Будем надеяться, он так же хорош, как ты говоришь.

— Да, — сказала она, выходя из машины. — Нет, не выходи, Бред. Я найду дорогу. Спокойной ночи. Спокойной ночи, — повторила она, — и спасибо за чудесный уикенд.

Стив развлекалась со своим приятелем, когда в квартиру вошла Эллисон.

— Проваливай, — сказала ему Стив и, как только дверь за ним закрылась, спросила: — Что? Что случилось?

Эллисон поставила чемодан на пол.

— Бред женат, — сказала она таким же тоном, каким сообщила бы незнакомому человеку, что Бред брюнет.

Стив подошла к кофейному столику, взяла две сигареты, прикурила и одну протянула Эллисон.

— Ну, это ведь не трагедия, да? Я хочу сказать, ты ведь не влюблена в него и все прочее, Эллисон?

— Да?

— Я сказала, что ты ведь не влюблена в него или что-нибудь еще? Да?

— Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь говорил о его жене, — удивленно сказала Эллисон. — Разве не странно? Я даже не знала, что Бред женат, пока он не сказал мне об этом на обратном пути.

— Эллисон! Ответить мне! Я сказала, что ты ведь не влюблена в него или что-нибудь еще. Да?

— Я провела весь уикенд с ним в постели. Я не думаю, что женщина может знать Бреда и не влюбиться в него, или спать с ним и не знать, что любит его.

— О, Господи! — сказала Стив, села на край стула и расплакалась. — О, Эллисон, — всхлипывала она. — Что ты будешь делать?

— Делать? Я пойду спать.

Когда Стив на следующее утро заглянула в спальню подруги, она увидела, что Эллисон лежит на спине и смотрит в потолок.