Грейс Металиус - Пейтон-Плейс

Доктор бережно отложил в сторону последнюю фотографию Эмили. «Я действительно расклеился от пьянки, — подумал он, — если жду помощи от старой фотографии.

Сначала был уничтожен ребенок, — думал он, — потому что не было выхода. Потом уничтожена Мэри Келли сознанием собственной вины, которую я не имел права взваливать на ее плечи. Потом Нелли, потому что я не смог контролировать ни себя, ни свой язык, а теперь Лукас уничтожен Селеной, потому что у меня не хватило смелости уничтожить его самому…»

Вечером перед судом над Селеной доктор прошел по дому, собирая пустые бутылки. Он целый час отмокал в горячей ванне, а потом принял холодный душ. Он вымыл свои великолепные седые волосы, побрился и позвонил Изабелле Кросби.

— Где вы, черт возьми, пропадаете? — проревел он в телефонную трубку. — Сейчас лето. Мой белый костюм не отглажен, а я должен в девять утра быть в суде.

Изабелла, которая утро за утром безуспешно пыталась попасть в дом доктора, зло повесила трубку.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросила она свою сестру оскорбленным тоном.

В тот же вечер в Пейтон-Плейс вернулась Эллисон Маккензи. Она вышла из поезда в полдевятого и решила пешком пройти до дома.

— Здравствуйте, мистер Родес, — сказала она станционному смотрителю, входя в здание вокзала.

— Здравствуй, Эллисон, — сказал он так, будто она уезжала из города за покупками в Манчестер. — Надоел большой город?

— Немного, — признала Эллисон, а про себя подумала: «О, если бы вы знали, мистер Родес, как надоел. Я устала, сыта по горло и готова умереть».

— Есть на что посмотреть в Нью-Йорке, да? — спросил Родес. — Подвезти тебя домой? Я закрываюсь.

— Я подумала пройтись пешком, — сказала Эллисон. — Давно я не гуляла по Пейтон-Плейс.

Родес внимательно посмотрел на ее.

— Завтра утром город будет на том же месте. Лучше я подвезу тебя. Ты выглядишь немного устало.

Эллисон слишком устала, чтобы спорить.

— Хорошо, — сказала она, — мой багаж на улице.

Они ехали по Железнодорожной улице, и Эллисон тупо смотрела в окно. Он не изменился, подумала она. Не изменились ни камни, ни травинки, ни дома. Все так же.

— Слышала о Селене Кросс? — спросил Родес.

— Да, — ответила Эллисон, — это главная причина моего приезда. Думаю, из этого может выйти неплохой рассказ.

— О? — спросил Родес. — Все еще пишешь рассказы для журналов? Жена всегда их читает. Ей нравится.

— Да, все еще пишу для журналов, — сказала Эллисон и подумала, что мистер Родес тоже не изменился, такой же любопытный, как и всегда.

Она подумала, что бы он сказал, если рассказать ему о романе, который она писала целый год и который оказался недостаточно хорош. Он был бы рад. Мистер Родес всегда радовался чужим неудачам.

— Как ты узнала о Селене? — спросил он. — Тебе позвонила мама?

— Нет. Прочитала в газете.

Мистер Родес остановил машину.

— Ты хочешь сказать, что об этом печатали в нью-йоркских газетах? Они все знают — там, в Нью-Йорке?

— Нет, конечно, нет. В Нью-Йорке есть человек, который торгует ностальгией. У него киоск на Бродвее, он продает копии провинциальных газет. Как-то я проходила мимо и увидела заголовок в «Конкорд Монитор» четырехдневной давности.

Родес хохотнул.

— Наверное, сильно разволновалась, увидев что-то о Пейтон-Плейс в центре Нью-Йорка.

«Нет, совсем нет, мистер Родес, — сказала про себя Эллисон. — Я была слишком занята мыслями о другом, чтобы интересоваться Пейтон-Плейс. Понимаете, я только что провела весь уикенд в постели с мужчиной, которого люблю и который оказался женат».

— Да, — сказала он вслух, — очень разволновалась.

— Да, здесь из-за этого такая суматоха, — сказал Родес. — На улицах просто не протолкнуться. Полно репортеров, туристов и просто любопытных из Уайт-Ривер. Суд завтра. Ты пойдешь?

— Думаю, да, — сказала Эллисон. — Завтра, возможно, Селене понадобится каждый друг из тех, что у нее есть и были.

Родес хохотнул, и Эллисон показалось, что в смехе старика было что-то непристойное.

— Никто и не думает, что она сделала это. По крайней мере, не сама. Ну, вот твой дом. Подожди минутку, я помогу тебе донести вещи.

— Не беспокойтесь, — сказала Эллисон, выходя из машины, — Майк выйдет за ними.

— Да, Майк, — Родес снова хохотнул. — Этот грек, за которого вышла твоя мать. Как тебе нравится, что теперь он твой отец?

Эллисон холодно посмотрела на него.

— Мой отец умер, — сказал она и пошла по дорожке к дому.

Констанс и Майк вскочили от удивления, когда в гостиную вошла Эллисон.

— Привет, — сказала она, стоя у дверей и стягивая перчатки.

Они подбежали к ней, начали целовать и спрашивать, ужинала ли она.

— Но, дорогая, почему ты не сообщила нам, что приезжаешь? Майк встретил бы тебя на станции.

— Мистер Родес подвез меня до дома, — сказала Эллисон. — В поезде я съела сэндвич.

— Что-нибудь случилось? — воскликнула Констанс. — Ты такая бледная, у тебя измученный вид. Ты не заболела?

— О, ради всего святого, мама, — нервно сказала Эллисон. — Я просто устала. Долгая дорога, в поезде было жарко.

— Хочешь выпить? — спросил Майк.

— Да, — благодарно сказала Эллисон.

Что-то не так, подумал Майк, смешивая для нее «Том Коллинз». Что-то случилось. Она выглядит так же, как в детстве, когда убегала от чего-то неприятного. Мужчина?

— Я пыталась дозвониться до тебя насчет Селены, — говорила Констанс, — но девушка, с которой ты делишь свою квартиру, сказала, что ты поехала к кому-то в гости в Бруклин. Как зовут эту девушку? Никак не могу запомнить.

— Стив Вэлейс, — сказала Эллисон, — и я не делю с ней свою квартиру. Она делит со мной свою.

— Стив, — сказала Констанс, — вот так имя. Разве ты не говорила мне, что ее зовут Стефания?

— Да, — ответила Эллисон, — но так ее никто не зовет. Она ненавидит, когда ее так называют. Бедняжка Стив. Надеюсь, она сможет найти кого-нибудь, с кем разделить свою квартиру. Я не вернусь обратно.

— Что-то случилось? — тут же спросила Констанс.

— Я уже говорила тебе, мама, ничего не случилось, — сказала Эллисон и расплакалась. — Просто я устала и мне надоел Нью-Йорк. Все, что я хочу, это чтобы меня оставили в покое!

— Я пойду постелю тебе, — сказала Констанс, которая никогда не могла разобраться в настроениях Эллисон.

Майк сел и прикурил сигарету.

— Я могу помочь? — спросил он.

Эллисон вытерла глаза и высморкалась, потом взяла свой бокал и залпом выпила его наполовину.

— Да, — сказала она напряженным голосом. — Вы можете помочь мне. Вы можете оставить меня в покое. Вы оба. Или это слишком большая просьба?

Майк встал.

— Нет, — мягко сказал он, — это не слишком большая просьба. Но постарайся запомнить, что мы любим тебя и будем рады выслушать, если ты захочешь что-нибудь сказать.

— Я иду спать, — сказала Эллисон и, перед тем как опять расплакаться, успела убежать наверх.

Позднее Констанс и Майк лежали в постели и слышали ее приглушенные рыдания.

— Что произошло? — взволнованно спросила Констанс. — Я пойду к ней.

— Оставь ее в покое, — сказал Майк и положил руку на руку жены.

Но Констанс не могла заснуть. Через некоторое время она потихоньку от Майка поднялась в комнату Эллисон.

— Что произошло? — шепотом спросила она. — У тебя неприятности, дорогая?

— О, мама, не будь такой глупой! — сказала Эллисон. — Я не ты. Я никогда не была такой глупой, чтобы у меня были неприятности из-за мужчины. Уйди и оставь меня в покое!

И Констанс, которая совсем не имела в виду беременность, когда говорила о неприятностях, дрожа, вернулась обратно и попыталась согреться под боком у Майка.

В девять часов, теплым июньским утром начался суд над Селеной Кросс. Зал был забит горожанами и фермерами, председательствовал судья Энтони Элдридж. В то утро приезжий наверняка в панике оглядывался бы по сторонам, думая, что он, очевидно, перепутал день или месяц, так как улица Вязов в это время была пуста и все магазины закрыты, как в воскресенье или во время праздников. Скамейки напротив здания суда, где в летнее время пускали корни старики, опустели. Суд над Селеной Кросс, как позднее описывал эти события Томас Делани из бостонской «Дейли Рекорд», начался с удара.

«Удар», по Делани, это то, что Селена отказалась от своих показаний и просила признать ее невиновной.

Девица, которая называла себя Вирджиния Вурхес, придвинулась к Томасу.

— Проклятье, — прошептала она. — Они собираются выпутаться благодаря временному помешательству.

Девицу звали не Вирджиния Вурхес, а Стелла Орбах, но она писала статьи для приложения к бостонской «Американ Санди» под псевдонимом Вирджиния Вурхес. Ее статьи всегда были под одним и тем же заголовком: «Свершилось ли правосудие?» Селена села, и Вирджиния удрученно вздохнула.

— Проклятье, — бормотала она, — хорошенькая история.

— Заткнитесь, ладно? — шепотом попросил Делани, но зал суда загудел, и она не услышала его просьбы.

Повсюду слышался шепот:

— Невиновна?

— Но она сказала, что сделала это!

— Она знала, где похоронено тело!

Чарльз Пертридж, выступающий в качестве окружного прокурора, говорил, невзирая на шум.

— В наши обязанности входит не обвинение невиновного, — говорил он, — а осуждение совершившего преступления.

Он говорил мягко и будто извинялся за свое присутствие в этом зале. После его слов ни у кого не осталось сомнений в том, что он на стороне Селены и надеется, что Питеру Дрейку удастся доказать ее невиновность.