— Прохладительные напитки прямо здесь!

— Прокатитесь на «чертовом колесе» и еще разок вдохните свежий воздух!

— Поднимайтесь, поднимайтесь, джентльмены. Три круга за 25 центов.

— Вы можете выиграть чудесную французскую куклу для своей леди, мистер. Попытайте счастья.

— Мороженое. Орешки. Кукурузные хлопья. Сладкая вата.

— «Колесо фортуны» крутится и крутится, и никто не знает, где оно остановится.

И надо всем этим музыка в ритме вращающейся по кругу и одновременно качающейся вверх-вниз карусели. Эллисон схватилась за свободную руку Кэти, как утопающий за соломинку.

— Пошли с нами, Эллисон! Пошли!

— Конни, мне кажется, она неважно себя чувствует.

Эллисон побежала с Кэти и Луи, сзади постепенно затихал голос зовущего ее Майка.

«Дом смеха» «Шоу 1000 аттракционов» был обычным домом ужасов, который является неотъемлемой частью любого луна-парка. Родители, знающие по опыту, что их дети, если им разрешат войти в «дом смеха», выйдут оттуда с криками, обходили его стороной, но от школьников и молодежи тут не было отбоя. «Дом смеха» гарантировал каждому парню, что не пройдет и секунды, после того как он войдет в него, как его девушка прижмется к нему или «Шоу» возвращает деньги. Джесси Уитчер страшно гордился «домом смеха». Этот аттракцион помог ему обанкротиться. Здесь было все — неожиданно появляющиеся чудовища, кривые зеркала, запутанные лабиринты смутно освещенных коридоров, вызывающий смех и румянец стыда ветродуй. Уитчер был влюблен в «дом смеха». Обычно он лично руководил им, следил, чтобы все механизмы были смазаны и не давали осечки.

— Нет ничего хуже, — говорил он Лесли Харрингтону, — когда эффект, рассчитанный на испуг, происходит на какую-то секунду позже.

Но на этот раз выдался лихорадочный уикенд. В этом году не существовало рабочих рук, на которые мог бы рассчитывать Джесси во время установки луна-парка. Все мужчины и более или менее сильные мальчишки, которые могли принести хоть какую-нибудь пользу, были заняты на пожаре. Уитчер, как позднее он объяснял Лесли Харрингтону, был везде, как «чертов москит». Он следил за тем, чтобы установили «дом смеха» и привели всю технику в порядок. Остальные детали он доверил исполнителю, который во время шоу кидал ножи в свою жену, и хилому пареньку шестнадцати лет, который мечтал работать механиком в передвижном луна-парке. Уитчер не возражал против того, чтобы нанять мальчишку. «Дом смеха» заглатывал людей, и на выходе, где работал ветродуй и откуда неслись пронзительные взрывы смеха, парень без сомнения вовремя нажимал нужные кнопки. В четыре часа Уитчер решил проверить, все ли в «доме смеха» в порядке. За весь уикенд у него не было для этого свободной минуты, однако, когда он направлялся к своему любимому аттракциону, кто-то окликнул его, и он пошел помочь наладить «колесо фортуны», которое немного разладилось и к тому же было любимым аттракционом Лесли Харрингтона. Как Джесси объяснял позднее, потом начали прибывать люди, и у него уже не было шанса проверить «дом смеха».

В девять часов Кэти и Льюис втащили Эллисон в «дом смеха». Они шли гуськом — впереди Льюис, который вел их через освещенные слабым пурпурным светом лабиринты. Кэти, нервно хихикая, вцепилась сзади в рубашку Луи, а Эллисон шла сзади, держась за ленту на платье Кэти и чувствуя, что начинает потеть в этом маленьком, узком помещении. В лабиринтах было людно и жарко, и, когда они вошли в комнату кривых зеркал, Кэти запрыгала от счастья.

— Посмотри на меня! — кричала она, прыгая от зеркала к зеркалу. — Я не больше фута ростом и широкая, как амбар!

— Ты только посмотри! У меня треугольная голова!

— О, смотри! Это, наверное, машина, которая приводит все в движение. Смотри, как вертятся все эти шестеренки. О! Посмотри, какой большой вентилятор. Это, наверное, из-за него дует такой ветер на выходе!

Вся техника была установлена на земле под полом, но была видна через квадратный люк. Люк был достаточно большой, чтобы туда мог спуститься взрослый мужчина, и находился в углу комнаты с кривыми зеркалами. Рядом с люком ничего не было, и Кэти, возможно, и не заметила бы его, если бы не танцевала от восторга перед рядом высоких кривых зеркал. Потом ни Льюис, ни Эллисон не смогли сказать, что же привлекло в этот угол Кэти. Это не мог быть звук работающей машины — свидетельствовал позже Джесси Уитчер, — вся техника была в отличном состоянии, хорошо смазана и работала совершенно беззвучно. Кроме того, говорил он, «дом смеха» сделан из фанеры и, естественно, звукопроницаем, поэтому в дом наверняка проникал шум с других аттракционов и машину просто невозможно было услышать. К тому же в этот момент поднялся ветер и загремел гром, так что никакой звук не мог привлечь Кэти к люку. Она была слишком любопытна и беспечна, поэтому и произошел несчастный случай. О да, конечно, люк должен быть закрыт. Обычно так и есть. Если кто-нибудь посмотрит, можно увидеть петли для крышки. Но, в конце концов, Джесси Уитчер один и он не может быть везде одновременно и успевать проверить сразу все. Не так ли? Девчонке просто не надо было подходить к люку. Ей там просто нечего делать. Она была в «доме смеха», не так ли? Вот она и должна была веселиться, а не совать свой нос туда, куда не надо.

— Ой, вы только посмотрите! — кричала Кэти. — Как здорово вертятся все эти шестеренки!

— Смотри, Луи! Смотри, Эллисон! — Кэти подошла поближе, наклонилась, чтобы получше рассмотреть, и упала в люк.

Подростки начали спешно выходить из комнаты, они знали, что в результате этого происшествия их могут привлечь, как свидетелей. Луи и Эллисон стали хохотать, как хохочут над пьяным, удачно шагнувшим перед движущимся грузовиком, или над старушкой, поскользнувшейся на льду.

Луи присел на корточки и попытался дотянуться до руки Кэти, но рука больше ей не принадлежала. Эллисон пошла к выходу из «дома смеха», она смеялась, смеялась, смеялась и не могла остановиться. Она захлебнулась от смеха, когда на выходе ветродуй поднял ей юбку выше головы, и она все еще смеялась, когда к ней подбежал Майк. Она смеялась, вцепившись в край юбки, и наконец разрыдалась.

— Кэти провалилась в люк! — кричала она и никак не могла восстановить дыхание. — Кэти провалилась, и у нее оторвалась рука, прямо как у куклы.

Ветер задул сильнее. Он дул порывисто и забивал Майку песком глаза. Юбки женщин, спешащих попасть домой до того, как начнется дождь, смешно раздувались ветром, и они казались толстыми и уродливыми.

— Сет! — крикнул Майк против ветра, и редактор, не услышав его, уходил все дальше.

Толпа разделила Майка с Констанс, и он зло выругался. Он прислонил Эллисон к стене «дома смеха», — она так смеялась, что просто не могла устоять на ногах, а сам побежал к пареньку, который мечтал стать механиком, и велел ему отключить технику.

— Но я не знаю как, — сказал паренек, и Майк оставил его стоять с открытым ртом и побежал искать в толпе Джесси Уитчера.

Наверху, на холмах, упали первые капли дождя. Мужчины возвращались в Пейтон-Плейс, вокруг них набирали силу дождевые потоки.

— Дождь, — без надобности говорили они друг другу.


Часть третья

ГЛАВА I


Наиболее точное из тех определений, что давал Кенни Стернс «бабьему лету» в северной Новой Англии, — «чудное времечко». Для Кенни это была еще и хлопотливая пора. До зимы надо было успеть сделать немало дел: газоны должны быть подстрижены в последний раз, газонокосилки смазаны и убраны на зиму, а также надо сжечь листья и последний раз щелкнуть садовыми ножницами над живыми изгородями. Кенни Стернса «бабье лето» радовало не своей красотой и последним, уходящим теплом, — в эту короткую пору он всегда ходил раскрасневшийся от удовольствия, что хорошо выполнил сезонную работу. В октябре 1943-го в пятницу днем Кенни шел по улице Вязов и оглядывал газоны и кусты, за которыми ухаживал в течение прошедших весны и лета. Казалось, он замечает каждую травинку и каждую веточку и разговаривает с ними, как разговаривал бы с замечательными, хорошо воспитанными детьми.

— Привет, газон конгрегационалистов. Прекрасно выглядишь сегодня, — улыбаясь, с обожанием сказал Кенни.

— Добрый день, маленькая зеленая изгородь. Надо тебя подстричь, да? Завтра утром посмотрю, что можно для тебя сделать.

Старики, пустившие корни на скамейках напротив здания суда, греясь в последних теплых, солнечных лучах года, открыли сонные глаза и посмотрели на Кенни.

— Идет Кенни Стернс, — сказал один из них и вытащил из кармана золотые часы. — Направляется к школам. Должен успеть до трех.

— Глянь-ка, как он раскланивается, улыбается и разговаривает с этой изгородью. У него не в порядке с головой. И никогда не было в порядке.

— Я бы так не сказал, — отозвался Клейтон Фрейзер, который к этому времени ослаб и постарел, но все еще любил поспорить. — С Кенни все было в порядке до того несчастного случая. Он и сейчас в порядке. Может, пьет немного больше, но он не единственный, кто пьет в этом городе.

— Несчастный случай, ну ты и сказал! Это был вовсе не несчастный случай, когда Кенни рубанул себе ногу. Это было, когда все эти ребята спустились в его подвал и остались там на всю зиму, а потом все перепились, устроили драку и поножовщину. Вот тогда Кенни и не повезло с ногой.

— И вовсе не на всю зиму, — порывисто возразил Клейтон. — Ребята оставались в подвале Кенни не больше пяти-шести недель. И не было никакой пьяной драки. Кенни упал со ступенек, когда у него в руках был топор, и повредил себе ногу. Вот что тогда случилось.

— Это его версия. Я слышал другое. В любом случае — какая разница? Это не отучило Кенни пить. Не думаю, чтобы хоть раз за десять лет от него не пахло спиртным. Не удивительно, что его жена ведет себя так, как она себя ведет.