По всем этим причинам к шестнадцати годам Родни меньше всего боялся своего отца. Спросить Бетти Андерсон о том, что скажет его отец, когда узнает, в каком она положении, подтолкнул Родни не страх, а любопытство.

В тот вечер, когда Бетти сообщила ему о том, что она беременна, он сразу отправился к отцу. Лесли сидел в комнате, спроектированной как кабинет, в доме на Каштановой улице. Стены в этой комнате от пола до потолка были заставлены полками с книгами в великолепных кожаных переплетах, которые никто никогда не читал. Книги были приобретены отцом Лесли с целью создания интерьера и позднее были унаследованы Лесли со всем остальным домом. Дважды в неделю старая Пратт с помощью насадки пылесосила корешки книг. Лесли сидел за столом напротив заставленной книгами стены и разглядывал картинку-загадку.

— Привет, па, — сказал Родни.

— Привет, Род.

Разговор, который последовал после обмена приветствиями, мог бы шокировать и изумить постороннего, но собеседники не чувствовали ни того, ни другого. Родни плюхнулся на обитый кожей стул и перекинул ноги через широкий подлокотник. Лесли продолжал разглядывать свою картинку.

— Одна девчонка с Ясеневой улицы говорит, что залетела от меня.

— Это кто?

— Бетти Андерсон.

— Дочка Джона Андерсона?

— Да. Младшая.

— И какой у нее срок?

— Она говорит, что месяц, хотя я не понимаю, как она может быть уверена, когда прошло так мало времени.

— У нее есть способ узнать.

— Она хочет, чтобы я женился на ней.

— А ты чего хочешь?

— А я не хочу.

— Хорошо. Я позабочусь об этом. Хочешь выпить?

— Давай.

Харрингтоны попивали виски с содовой, причем напиток отца был ненамного крепче напитка сына, и беседовали о бейсболе до одиннадцати часов, пока Родни не сказал, что ему, пожалуй, пора принять душ и отправляться спать.

На следующий день — это был понедельник — утром Лесли Харрингтон вызвал к себе Джона Андерсона, который работал наладчиком ткацких станков у него на фабрике. Андерсон вошел в обшитый сосновыми панелями и устеленный огромным ковром кабинет и, зажав в руке кепку, переминаясь с ноги на ногу, встал напротив стола Лесли.

— У тебя есть дочь по имени Бетти, Джон?

— Да, сэр.

— Она беременна.

Джон Андерсон без приглашения сел на обитый кожей стул, кепка упала на пол.

— Она распускает слухи будто это сделал мой сын, Джон.

— Да, сэр.

— Мне не нравятся такие разговоры.

— Конечно, сэр.

— Ты уже давно работаешь у меня, Джон, и, если у тебя дома трудности, я с радостью помогу.

— Спасибо, сэр.

— Вот чек, Джон. На пятьсот долларов. Я приложил к нему записку, где написано имя доктора из Уайт-Ривер, который умеет держать рот на замке, так что твоя дочь может избавиться от своего багажа. Пять сотен — более чем достаточно, плюс небольшая премия для тебя, Джон.

Джон Андерсон встал и поднял кепку.

— Спасибо, сэр.

— Тебе нравится работать у меня, Джон?

— Да, сэр.

— Это все, Джон. Можешь возвращаться к работе.

— Спасибо, сэр.

Когда Андерсон ушел, Лесли сел за стол, прикурил сигару и позвонил секретарше, узнать, готов ли его кофе.

В тот же день Бетти Андерсон, у которой когти были как у кошки, прорвалась в кабинет секретаря, а потом и в кабинет Лесли. На ее лице были хорошо видны следы отцовского гнева, а губы все еще дрожали от грязных кличек, которыми она одаривала Родни. Она швырнула на стол чек Лесли.

— Вы не купите меня так дешево, мистер Харрингтон, — кричала Бетти. — Это ребенка Родни я ношу, и он женится на мне.

Лесли взял со стола брошенный чек. Он не сказал ни слова.

— Или Родни женится на мне, или я пойду в полицию. В этом штате за такие дела дают двадцать лет, и, если он на мне не женится, я прослежу, чтобы он отсидел все двадцать до последнего дня.

Лесли позвонил секретарю.

— Эстер, принеси мою чековую книжку, — сказал он, и Бетти, с удовлетворенной улыбкой на распухших от побоев губах, села на стул.

Секретарь вошла и вышла, Лесли сел за стол и начал писать.

— Знаешь, Бетти, — сказал он, продолжая писать. — Мне кажется, ты совсем не хочешь подавать на Родни в суд. Если ты это сделаешь, я найду достаточно ребят, которые выступят свидетелями против тебя. Тебе известно, сколько свидетелей должны дать показания против девушки в этом штате, чтобы объявить ее проституткой? Только шесть, Бетти, а у меня на фабрике работает гораздо больше людей. — Лесли резко вырвал чек из книжки, посмотрел на Бетти, улыбнулся и протянул ей чек. — Мне кажется, ты не хочешь подавать на Родни в суд, ведь так?

Лицо Бетти побледнело под кровоподтеками.

— Да, сэр, — сказала Бетти и взяла чек из рук Лесли.

Она повернулась к нему спиной и направилась к двери. По пути она взглянула на бумагу у себя в руках. Это был чек, выписанный на имя ее отца на сумму двести пятьдесят долларов. Она резко развернулась к Лесли, он продолжал улыбаться и смотрел прямо на нее.

— Половина от двухсот пятидесяти — сто двадцать пять, — спокойно сказал Лесли, — такой будет цена, если ты снова придешь сюда, Бетти.

В тот вечер Лесли и Родни Харрингтоны поужинали пораньше, чтобы успеть на первое шоу в кинотеатре в Уайт-Ривер. Они отправились туда на машине Родни с откинутым верхом, — он просто обожал подвозить кого-нибудь в своей машине.


ГЛАВА XIV


Слух о Бетти Андерсон был как леденец в руках детей. Ему запрещалось надолго задерживаться в одной паре губ, прежде чем перейти к другой. Слух пошел от Уолтера Барри, молодого человека с впалой грудью, который работал кассиром в городском банке. Именно ему представил чек Лесли Харрингтона Джон Андерсон. Уолтер внимательно осмотрел чек и сразу решил, что что-то произошло. «Что-то произошло» — было любимым выражением Уолтера. Оно имело значение, связанное с интригой и тайной, недостаток которых ощущался в осторожном ирландско-католическом образе жизни, который вел Уолтер со своей престарелой матерью и братом Фрэнком. Уолтер решил, что что-то произошло, потому что его брат Фрэнк работал мастером на фабрике и ничего не сказал дома о том, что Джон Андерсон получил огромную премию — двести пятьдесят долларов. Сначала Уолтера — любителя читать таинственные истории — осенила мысль, что Джон Андерсон по каким-то темным, загадочным причинам шантажировал Лесли Харрингтона, но Уолт покраснел сразу, как только эта идея сформировалась у него в голове. Мысль о том, что кто-то может шантажировать Харрингтона, была просто глупостью. Уолтер нервно улыбался, отсчитывая Андерсону двести пятьдесят долларов.

— Это большие деньги, Джон, — сказал Уолтер, стараясь говорить самым обычным тоном. — Собираешься взять небольшой отпуск?

У Джона Андерсона тоже было любимое выражение. Оно выглядело так: он, Джон Андерсон, не даст никому сделать из себя дурака. Он ожидал вопросов в банке, дружелюбных, проверяющих, но тем не менее требующих ответа. Джон Андерсон пришел в банк подготовленным. То, что он родился в большой столице-космополите Стокгольме и за тридцать лет так и не научился искусству жить в маленьком американском городке, была не его вина.

— Никаких отпусков для меня, — сказал Джон. — Эти деньги для моей дочери Бетти, она поедет на некоторое время к своей тетке в Вермонт. — Джон прожил в северной Новой Англии тридцать лет, но так и не избавился от акцента. — Эта тетка — сестра моей жены. Старшая сестра, сейчас она приболела. Бетти будет присматривать за ней какое-то время. Мистер Харрингтон — замечательный человек, он одолжил нам денег, чтобы мы могли послать Бетти ухаживать за больной одинокой теткой.

— О, — сказал Уолтер Барри, — какая жалость, Джон. И надолго Бетти уезжает?

— Нет, — сказал бедняга Джон, который не даст никому сделать из себя дурака, — не очень.

— Я понимаю, — приятным голосом сказал Уолтер. — Ну, вот, Джон. Двести пятьдесят долларов.

— Спасибо, — сказал Джон и вышел из банка в полной уверенности, что он отлично справился со своей задачей и в его историю о Бетти и ее больной тетушке поверили.

Он даже узнал название определенного места в Вермонте, на случай, если кто-нибудь поинтересуется. Рутленд, сказал бы он. Это было достаточно далеко и потому безопасно. Джон Андерсон не знал в Пейтон-Плейс ни одного человека, который бы бывал так далеко от дома.

Уолтер Барри подождал, пока вращающиеся двери, в которые вышел Андерсон, опустеют, и тут же направился к мисс Соамс, которая работала через две комнаты от него.

— Вы слышали о Бетти Андерсон? — спросил он. — Едет к своей незамужней тетке в Вермонт.

Стекла в очках в золотой оправе мисс Соамс засверкали.

— Что вы говорите! — воскликнула она.

Так как Джон Андерсон посетил банк во время ланча, к пяти часам того же дня эти слова дошли до ушей тех людей, которые помнили синяки на лице Бетти. Они дошли до Полины Брайант, сестры секретаря Лесли Харрингтона Эстер Брайант. Полина, которая работала клерком в магазине «Скобяные товары Мадгетта», позвонила сестре, и Эстер, гордясь тем, что она, как она выразилась, единственный человек, который в курсе реальных событий, с радостью поведала подлинную историю Бэтти Андерсон. В тот вечер в каждом доме в Пейтон-Плейс вместе с мясом и картошкой подавалась правда о Бетти Андерсон. Эллисон Маккензи узнала об этом от своей матери, которая использовала историю Бетти как своеобразный молоток, с помощью которого она вбивала дома свои рассуждения о целомудрии молоденьких девушек.

— Вот видишь, что получается, — говорила Констанс Маккензи — когда девочка позволяет парню лапать себя. Результат — то, что случилось с Бетти Андерсон. Теперь у нее проблемы — это расплата за легкомысленное поведение.