В Теде никогда не было ничего детского, подумала Роберта, окуная тарелку в мыльную воду. Когда-то это ей даже нравилось. Ей доставляло удовольствие то, что Тед пошел и начал говорить раньше других детей. Ей льстило, когда учителя говорили о том, как он способен, как легко ему дается учеба, и о том, что он очень развитой для своих лет мальчик. Ее переполняло гордостью то, что он в шесть уже умел плавать, в семь — кататься на лыжах, а в восемь — играть в бейсбол. Они с мужем были худые и невысокие люди — Роберта с удивлением смотрела на своего крепкого, высокого сына и была полностью удовлетворена выполненной работой. Теда они сделали как надо. Он был не только крепкий и высокий, он был здоровым мальчиком. У него были безупречные зубы, хорошая кожа и отличное зрение. Тед был добрым, деликатным и любознательным, он никогда не повышал голос и редко раздражался. К любой поставленной перед ним задаче он подходил энергично и здраво, что всегда было редкостью для шестнадцатилетних парней. Даже владелец птицефермы, где летом работал Тед, мистер Шапиро, который славился тем, что ему трудно угодить, хвалил Теда за трудолюбие и прилежание.

— Симпатичный парень, Тедди, — говорил он Роберте. — Хороший парень, в свои годы он работает как мужчина.

Ей было приятно это слышать, пока она не поняла, что и отношение ее сына к Селене Кросс нельзя назвать детской, преходящей любовью.

Поняв, что вопрос с Селеной больше не вопрос, а установленный факт, Роберта и Гармон Картер просто не могли смириться с этим. Если бы они могли это сделать, возможно, в их доме спало бы напряжение и появилось бы какое-то подобие дружелюбия. Они хотели, чтобы Тед был ребенком, которым он никогда не был, — с быстро меняющимся настроением и легко забывающимися привязанностями. К сыну, который связался с девчонкой из хижин, они относились как к собственной неудаче. Эта девчонка — падчерица пьяницы лесоруба и плоть и кровь неряшливой, полусумасшедшей матери.

— Чем ты занят, Тед? — спросила Роберта, хотя и она и Гармон оба прекрасно знали, чем он занят.

— Пытаюсь завернуть коробку конфет для Селены, — ответил он.

— О? — Роберта произнесла всего один звук, но умудрилась им одним продемонстрировать и язвительный сарказм, и дразнящий смех. — О? — повторила она, но Тед не среагировал на это своеобразное замечание, и Роберта почувствовала, как в ней закипает злость.

— Как я понимаю, она все еще в больнице, — сказала Роберта, сумев своим тоном выразить низкое мнение о людях, которые больше чем на неделю остаются в больнице после такой простой операции, как удаление аппендицита.

— Да, — сказал Тед.

В гостиной Гармон в очередной раз встряхнул газету.

— Ну, — сказала Роберта, — и сколько еще она планирует оставаться там и занимать место, которое мог бы занять действительно больной человек?

— Я думаю, пока доктор Свейн не скажет, что она может идти домой, — резко ответил Тед.

— Теодор!

— Да, Па?

— Изволь выражаться прилично, когда разговариваешь с матерью.

— Я и выражался прилично, я ответил на ее вопрос.

— Но каким тоном, Тед, — сказала Роберта. — Мне совсем не все равно, как ты разговариваешь.

— Какая глупость, — сказал Гармон из гостиной. — Каждый вечер бегать навещать эту потаскушку.

— Селена не потаскушка, — спокойно сказал Тед. — И, ты это знаешь.

Гармон действительно знал это, но его взбесило, что сын сказал ему, что он это знает.

— Черт возьми! — проорал он, встал и подошел к дверям между гостиной и кухней. — Я говорил тебе, чтобы ты разговаривал прилично. Иди в свою комнату и оставайся там, пока не научишься следить за своей речью.

Тед закончил заворачивать коробку и ничего не ответил отцу.

— Ты не слышал, что сказал твой отец, Тед? — спросила Роберта. — Он сказал, чтобы ты отправлялся в свою комнату. Твой маленький друг выживет, если не увидит тебя сегодня.

Тед встал, расстегнул зиппер на брюках и заправил рубашку. Он по-прежнему ничего не отвечал.

— Ты слышал меня? — рявкнул Гармон.

— Да, Па, — сказал Тед и взял коробку с конфетами. — Я слышал тебя.

— Ну? — Гармон произнес это подчеркнуто угрожающим тоном — Ну? — потребовал он, растягивая слово.

Тед спокойно открыл дверь, ведущую на задний двор.

— Спокойной ночи, Па, — сказал он. — Пока, мама.

Какое-то время после того, как дверь за их сыном мягко закрылась, Роберта и Гармон просто стояли и смотрели друг на друга. Потом Роберта вытащила руки из воды, в которой мыла посуду и, не вытирая их, села на табуретку и заплакала. Гармон швырнул газету на пол и с силой стукнул кулаком о раскрытую ладонь.

— Наглый, — сказал он. — Вот что это такое. Он просто наглый.

— После всего, что мы ему дали. Хорошее, достойное воспитание, приличный дом, — да все.

— В будущем — высшее образование, — подхватил Гармон. — Любой парень ухватился бы за такой шанс.

Гармон Картер закончил восемь классов в начальной школе и отучился еще два года в средней, прежде чем пойти работать на фабрику.

— Я не собираюсь обливаться потом на фабрике, чтобы дать ему образование, если он будет так себя вести, — сказал Гармон.

Картер не обливался потом на фабрике. Он был бухгалтером, и если когда-то и покрывался легкой испариной, так это, когда молоденькая секретарша наклонялась над его столом, чтобы задать какой-нибудь вопрос.

Насчет денег на образование сыну ему тоже не приходилось беспокоиться. Деньги лежали в городском банке со дня рождения Теда. То есть они лежали там еще с тех пор, когда Гармон не был женат на Роберте.

— У него есть все, — всхлипывала Роберта, вытирая мокрые руки о фартук.

В каком-то смысле это действительно было так. И хотя Картеры не жили на Каштановой улице, считая, что для бухгалтера с фабрики было бы слишком — жить на одной улице с Лесли Харрингтоном, тем не менее они жили в очень хорошем доме и у них были вполне достойные соседи. Их дом стоял в двух кварталах от школ, на Кленовой улице, которая считалась «второй лучшей» улицей Пейтон-Плейс. Они жили в хорошо обставленном, хорошо отапливаемом зимой, прохладном летом и безупречно содержащемся доме. Его красили раз в три года, а Кенни Стернс присматривал за территорией вокруг. Помимо «прекрасного» дома, которым его обеспечили родители, Тед Картер также имел социальные преимущества — хорошую одежду и дорогое спортивное снаряжение. Ему был обещан колледж и гарантирована определенная сумма денег, на которую он по окончании колледжа сможет открыть адвокатскую контору в Пейтон-Плейс. И в обмен на все это родители Теда не просили ничего, кроме стопроцентной верности, безраздельной любви и беспрекословного подчинения.

— Я никогда его ни о чем не просила, — сморкаясь, сказала Роберта. — Когда он работал, я никогда не брала у него денег за питание, хотя он буквально настаивал на том, чтобы я брала часть его зарплаты. Кроме того, чтобы он оставил Селену Кросс, я никогда его ни о чем не просила, и он не может сделать даже этого. После всего, что мы для него сделали.

Все, что Роберта и Гармон сделали для Теда, было сделано ими для самих себя еще до его появления на свет. Долгое время в Пейтон-Плейс не утихали разговоры о том, что сделали для себя Роберта и Гармон, и даже теперь, по прошествии стольких лет, еще были те, кто вспоминал и говорил.

Чтобы поднять себя из разряда простых фабричных рабочих, Роберта и Гармон совершили большое и трудное восхождение. Дом на Каштановой улице, счет в банке, хорошая машина, меховая шуба для Роберты, солидные, золотые карманные часы для Гармона, — чтобы достичь всего этого, потребовалось немало времени и жертв, Многие рабочие на то, чтобы приобрести хотя бы часть того, что имели Картеры к тридцати годам, тратили всю жизнь.

Когда Гармону Картеру исполнилось восемнадцать и он задумал свой план, Роберте было семнадцать, и звали ее Бобби Уэлч. В то время Гармон уже три года, с тех пор как он в пятнадцать лет покинул среднюю школу, работал рассыльным на фабрике. Бобби работала на доктора Джеральда Квимби как секретарь на неполный рабочий день и уборщица. В тот год молодой д-р Мэтью Свейн служил в Ганновере в больнице Тери Хитчкок. Предполагалось, что молодой Свейн, как тогда звали Дока, отработав в Ганновере, вернется в Пейтон-Плейс и будет работать в офисе старого доктора Джеральда Квимби. Старому Квимби тогда уже было семьдесят четыре года, и он очень нуждался в молодом помощнике.

Бобби и Гармон встречались, и было понятно, что они поженятся, как только Гармон получит повышение и из рассыльного превратится в клерка. Молодые люди прогуливались вместе или проводили вечера, сидя на увитой виноградом террасе Бобби, так как у Гармона не было денег на более дорогие развлечения. Они обсуждали друг с другом работу, и Гармон часто смеялся над старым Квимби и над тем, насколько он во всем зависит от Бобби. В один прекрасный вечер он перестал над этим смеяться и тогда же задумал свой великий план. Гармон осторожно, так чтобы не напугать Бобби дерзостью своего замысла, посвятил ее в свой план. Для начала он пробудил в ней недовольство тем будущим, которое ждало их впереди. Гармон особенно подчеркнул постоянную нехватку денег, которая сопровождала их жизнь, жизнь их родителей, бабушек и дедушек.

— Чтобы делать деньги, нужно тратить деньги, — говорил он.

И:

— Лучший способ получить деньги — получить наследство от богатого родственника.

И:

— От зарплаты до зарплаты — это жизнь семьи клерка.

И:

— Ты так прекрасна. У тебя должно быть все. Меха, драгоценности, шикарная одежда. Я не могу дать тебе это и никогда не смогу, из-за моей работы.

Наконец, семена были посеяны и начали давать всходы. Белокурая толстушка Бобби, всегда довольная собой, начала представлять себя высокой, грациозной женщиной, которая должна одеваться в меха и носить дорогие парижские туалеты. Довольство собой сменили неудовлетворенность и ощущение обмана судьбой Гармон сделал второй шаг.