— Он взял их сегодня утром, — сказала Нелли. — Я видела. Он взял их из-под матраса Селены. Я видела, как он их брал, сукин сын.

У Селены от злости сжались кулаки.

— Почему ты не остановила его? — требовательно спросила она, понимая, что задает глупый вопрос. — Ты могла бы сказать ему, что это мои деньги.

Нелли будто и не слышала свою дочь.

— Сукины дети, — сказала она. — Все они — сукины дети.

Дверь в хижину распахнулась, на пороге, улыбаясь и слегка покачиваясь, стоял Лукас Кросс.

— Это кто сукин сын? — спросил он.

— Ты, — ни секунды не раздумывая, ответила Селена. — Но ты не простой сукин сын, ты тупой сукин сын. Ты был в больнице, тебе мерещились всякие жуки, пока весь город смеялся над тобой и все называли тебя свихнувшимся, но это тебя ничему не научило. Тебе все равно, ты видел, как Кенни Стернс чуть не умер от потери крови, даже Док думал, что он не выживет. И ты все равно пьянствуешь с этим придурком Кенни, а теперь ты дошел до того, что стал воровать деньги. Отдай мне то, что от них осталось, Па.

Лукас посмотрел на ее протянутую руку.

— О чем ты говоришь, милая? — невинно спросил он.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, Па. Конверт, который ты украл у меня из-под матраса. Я хочу получить его обратно.

— Думай, что ты говоришь своему Па, Селена. Лукас никогда ни у кого ничего не украл. Последний, кто меня в этом обвинил, — твой брат Пол, и я задал ему за это чертовски хорошую порку. Будь осторожна.

— Где конверт который был у меня под матрасом? Тот, в котором лежали десять долларов?

— Ты об этом? — спросил Лукас и достал из кармана грязный, измятый конверт.

Селена бросилась к нему, Лукас, хохоча, поднял конверт над головой.

— Отдай мне его, — сказала Селена.

— Стоп, стоп, подожди минутку — сказал Лукас, противно растягивая слова. — Подожди, милая. Мне кажется, если птичка начала работать, она должна платить за харч. Нехорошо так вести себя с Па, Селена.

— Это мои деньги, — сказала Селена. — Я заработала их, отдай.

Лукас отошел от двери и сел на стул у кухонного стола.

— С тех пор как ушел твой брат, мне приходится нелегко, — фальшиво вздохнул Лукас. — Я-то думал, ты будешь помогать своему Па, такая большая девочка.

— После того как ты работал в лесу последний раз, у тебя было полно денег, — сказала Селена. — Не надо было все тратить на пьянку. Ты не будешь пить на мои деньги, Па. Я работала каждый день после школы. Верни мне их.

— Стыдно тратить столько денег, чтобы покрасоваться перед Тедом Картером, — сказал Лукас. — Пустая трата денег, скажу я тебе. Эти Картеры — дерьмо, вот кто они. И всегда были дерьмом. Она ничем не лучше обыкновенной шлюхи, а он ее сутенер.

— При чем здесь Картеры и мои деньги, — закричала Селена и бросилась к отцу, надеясь вырвать конверт у него из рук, но он быстро вместе со стулом отодвинулся в сторону, и Селена чуть не упала. Лукас расхохотался.

— Кажется, эта птичка, — сказал он, — уже достаточно большая, чтобы так разговаривать со своим Па, такая большая, что пойдет на танцы с сыном шлюхи и сутенера. Такая большая, что может взять у своего Па то, что она хочет, как конфетку у ребенка, если, конечно, правильно будет себя вести.

Селена долго смотрела на отца. Только секунду ее глаза просили о жалости, потом она все поняла. Лукас заулыбался, лоб у него задвигался и покрылся капельками пота.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — ты не против понежничать с Тедом Картером, когда он пытается получить желаемое. Теперь ты должна понежничать со мной, чтобы получить то, что хочешь.

Не отрывая глаз от отца, Селена обратилась к брату:

— Выйди из дома, Джо.

Мальчишка удивленно посмотрел на сестру.

— Но там темно, — возразил он, — и холодно.

— Выйди и побудь во дворе, пока я тебя не позову.

Пока за младшим братом не захлопнулась дверь, она не проронила ни слова.

— Я не собираюсь даже близко подходить к тебе, Па. Отдай мне мои деньги.

— Иди сюда и возьми, — хрипло сказал Лукас. — Попробуй, подойди и возьми их у меня.

Нелли Кросс тупо разглядывала дырявые шлепанцы.

— Сукины дети, — сказала она. — Все — сукины дети.

Хотя она говорила тихо, Лукас встрепенулся, будто только в этот момент понял, что она в комнате. Он посмотрел на жену, потом на падчерицу.

— На, — сказал он, еще раз посмотрев на Нелли. — Бери свои проклятые деньги.

Лукас швырнул измятый конверт, и он упал к ногам Селены.

— Сукины дети, — повторила Нелли. — Все они — сукины дети.


ГЛАВА XXV


Родни Харрингтон в белом пиджаке с прилизанными черными кудрями сидел на краешке кресла в гостиной Маккензи. Констанс оставила его в комнате и пошла проверить, готова ли Эллисон. Родни мрачно разглядывал плетеный ковер у себя под ногами.

«И зачем, — спрашивал он себя, — я пригласил Эллисон Маккензи на самый главный вечер в году?» Особенно на этот, первый в его жизни. Бетти Андерсон горела желанием пойти с ним, она только ждала, когда Родни ее пригласит, а он взял и пригласил Эллисон Маккензи. Пригласи хорошую девочку, приказал отец, и вот чем это закончилось. Сиди теперь в этом кресле и жди эту костлявую Эллисон. А мог бы здорово провести время с Бетти, будь проклято все на свете.

Родни почувствовал, что краснеет, и украдкой оглядел пустую комнату. Он не хотел вспоминать тот день, который он провел с Бетти в лесу у «Конца дороги», если рядом кто-нибудь был, но, когда Родни оставался один, он не мог не думать об этом.

«Эта Бетти! — предаваясь воспоминаниям, подумал Родни. — Она действительно нечто, приятель. Не какая-нибудь девчонка! И в том, что она ему показывала в тот день, не было ничего детского. Она и говорит не как маленькая и выглядит не так, как они. Мой Бог, работяга ее отец или нет, а она просто нечто!»

Родни закрыл глаза и учащенно задышал, вспоминая Бетти.

«Нет, — одернул он себя, — не здесь. Подожду до вечера, когда вернусь домой».

Он оглядел гостиную Маккензи и снова начал терзать себя.

Мог бы так круто повеселиться с Бетти на танцах, и вот — сидит тут и ждет Эллисон. И мало этого, Бетти взъестся на него за то, что он не пригласил ее. И она будет права. В конце концов, когда девчонка делится с тобой чем-то по секрету, она имеет право ожидать, что ты пригласишь ее на самый главный вечер в году. Лишь бы она пришла на вечер, надеялся Родни. Может, ему удастся поговорить с ней и узнать: злится она на него еще или нет. Черт возьми, если бы он уговорил отца не быть слишком строгим к Бетти, если бы он действительно постарался. А тут еще эта Эллисон все время смотрит на него коровьими глазами, а папа сказал пригласить хорошую девочку.

«Дурак! — сказал себе Родни. — Чертов кретин!»

Потом на лестнице послышался какой-то шум, и он понял, что это наконец спускается Эллисон. Он лишь надеялся, что она будет выглядеть достойно и не станет на танцах смотреть на него как корова, не хватало, чтобы кто-нибудь из ребят заметил. Родни не мог позволить, чтобы кто-нибудь при Бетти дразнил его из-за Эллисон или еще из-за какой-нибудь девчонки.

— А вот и Эллисон, Родни, — сказала Констанс.

Родни встал.

— Привет, Эллисон.

— Привет.

— Ну, мой папа ждет в машине.

— Хорошо.

— Ты берешь пальто или что-нибудь?

— Я возьму это. Это вечернее пальто.

— Ну, пошли.

— Я готова.

— До свидания, миссис Маккензи.

— До свидания, мама.

— До свидания. — Констанс поймала себя как раз вовремя: она чуть не сказала «дети». — До свидания, Эллисон. До свидания, Родни. Желаю хорошо повеселиться, — сказала она.

Они ушли, и Констанс устало опустилась в кресло. Это была тяжелая неделя. Эллисон то была вся в нетерпении, то целыми часами страшно паниковала. Проснувшись утром в день выпускного вечера и обнаружив у себя на подбородке ужасный красный прыщик, она разрыдалась и потребовала, чтобы Констанс немедленно позвонила Родии и сказала, что Эллисон заболела и не может пойти на вечер. Констанс прикурила сигарету и посмотрела на фотографию на камине.

— Ну, Эллисон, — сказала она вслух. — Вот, наконец, мы и одни.

«Твоя сирота дочь намылась, завилась, надушилась, сделала маникюр, одела вечернее платье, и вот, Эллисон, ты и я ждем ее возвращения с ее первого официального свидания».

Констанс испугалась того, как она думает об этом, — с горечью и жалостью к себе. Она вдруг поняла, что последнее время злится не только из-за того, в каком положении ее оставил Маккензи четырнадцать лет назад. Последние недели она с горечью думала о том, что осталась один на один с подрастающей дочерью, и всю вину за это складывала на плечи своего покойного любовника. Мысль о том, что с ней может случиться, должна была возникнуть у него раньше желания поскорей уложить ее в постель. Он подумал об этом, когда было уже слишком поздно, и Констанс закончила тем, что позволила себе привыкнуть к нему. Она знала, что не любит его, иначе их отношения складывались бы по-другому. Любовь и брак были для Констанс синонимами. А брак, как она считала, основывается на общности вкусов и интересов, сходстве происхождения и точек зрения. Все это вместе взятое и называется «любовь», а секс совсем не входит в это понятие. Следовательно, рассуждала Констанс, она никогда не любила Эллисона Маккензи. Она снова посмотрела на фото на камине и подумала: где она найдет нужные слова, когда придет время объяснить все Эллисон? Раздавшийся в эту секунду звонок прервал цепочку ее рассуждений. Констанс глубоко вздохнула, потерла занемевшую шею. Эллисон, предположила она, наверное, забыла в спешке носовой платок.