— Я уверен, что школьный комитет полностью примет ваши условия, — сказал Лесли Харрингтон. К концу разговора он весь вспотел, а когда повесил трубку, почувствовал себя ослабшим и выжатым, как лимон.

«Я вам устрою, мистер Независимый Грек Росси», подумал Харрингтон. Но впервые в жизни он испугался, и сам не знал почему.

— Квалифицирован или нет, — сказал Джаред Кларк, — а на этот раз ты вляпался.

Мнение Джареда разделял весь Пейтон-Плейс, за исключением Мэтью Свейна и мисс Элси Тронтон.

— Для ребят хорошо иметь у руля такого молодого парня, — сказал Док. — Это их немного встряхнет.

«Магистр из Колумбийского университета», — подумала мисс Тронтон. Молодой человек, образован и не боится. Она вспомнила декана Смит-колледжа. Вы еще увидите, восторженная мисс Тронтон. Вы увидите!

Старики у Татла, у которых школа всегда вызывала наименьший интерес, теперь без конца обсуждали назначение нового директора.

— Ты говоришь, парень из Нью-Йорка?

— Да. Грек из Нью-Йорка.

— Да уж, черт меня подери!

— Не очень-то справедливо по отношению к учителям, которые проработали здесь так долго, отдать такое место пришлому греку.

— О, я не думаю, — сказал Клейтон Фрейзер. — Может, для нас будет лучше, если появится новая физиономия.

Эллисон Маккензи специально пришла в «Трифти Корнер», чтобы сообщить своей маме о прибытии нового директора.

— Росси? — переспросила Констанс. — Странное имя. Откуда он?

— Из Нью-Йорка, — ответила Эллисон.

У Констанс бешено заколотилось сердце.

— Из Нью-Йорка? — переспросила она.

— Так в школе говорят.

Констанс занялась развешиванием новой партии юбок, и Эллисон не заметила, как разволновалась ее мама. Эллисон сама была слишком взволнована, чтобы что-нибудь заметить: истинная причина, по которой она зашла в «Трифти Корнер», заключалась вовсе не в назначении нового директора.

— Я хочу новое платье, — быстро сказала она.

— О, — удивилась Констанс. — Ты уже придумала, какое именно?

— Вечернее платье, — сказала Эллисон. — Я приглашена на весенний танец в следующем месяце.

— Приглашена? — изумилась Констанс и выронила две юбки, которые держала в руках. — Кем?

— Родни Харрингтоном, — спокойно сказала Эллисон. — Он пригласил меня сегодня днем.

Но она не была спокойна. Эллисон помнила свой день рождения и то, как ее поцеловал Родни.


ГЛАВА XXII


Через несколько дней Майкл Росси сошел с поезда на платформу вокзала Пейтон-Плейс. Кроме него из поезда на этой станции никто не вышел. Майкл постоял на платформе, внимательно оглядывая все вокруг. У него была такая привычка — запечатлевать в памяти картину нового места, так чтобы никогда ее не забыть. Стоя на платформе с двумя тяжелыми чемоданами в руках, он подумал, что здесь особенно не на что смотреть, как, собственно, и нечего слушать. Был вечер, начало восьмого, но, судя по царящей вокруг активности, с таким же успехом это могла быть полночь или раннее утро. За спиной у Майкла, кроме двух извивающихся железнодорожных путей, ничего не было. Пересекая реку Коннектикут, жалобно загудел поезд. Было холодно.

«Чертовски холодно для апреля», — подумал Росси передернув плечами.

Он стоял прямо напротив вокзала. Старое, деревянное, обшарпанное здание с узкими готическими окнами напоминало заброшенную церковь. Белая с синим эмалированная табличка, прибитая к дверям здания, гласила: ПЕЙТОН ПЛЕЙС, население — 3675.

«Тридцать шесть семьдесят пять, — подумал Росси, открывая узкую дверь, — звучит как цена дешевого костюма».

Внутри здание освещалось несколькими тусклыми лампочками, свисающими с арматуры, которая когда-то явно использовалась для газовых рожков. На скамьях, сработанных из самого отвратительного дуба, никто не сидел. Коричневые, грубо оштукатуренные стены были отделаны рейками из того же желтого дерева, пол же был из черно-белого мрамора. Из железной будки у стены на Росси смотрел худой человек с тонким носом, в очках в стальной оправе и в узком галстуке.

— Есть здесь место, где я могу это оставить? — спросил новый директор, указывая на свой багаж.

— В соседнем помещении, — ответил человек из будки.

— Спасибо, — сказал Росси и прошел через узкий коридор в маленькую комнату.

Это была точная копия предыдущего помещения, тот же желтый дуб и черно-белый мрамор плюс еще две двери, на каждой — по табличке: «Мужской», «Женский». Вдоль стены — ряд серых, металлических шкафчиков, — для Росси они выглядели почти дружелюбно. Эти шкафчики были единственным в здании вокзала, что имело хоть слабое, но сходство с тем, что Майклу приходилось видеть в своей жизни.

— Ну, просто «Гранд Централ», — усмехнувшись, пробормотал он и поставил свои чемоданы в один из шкафчиков. Оставив десять центов и взяв ключ, Майкл обратил внимание, что он единственный человек, воспользовавшийся камерой хранения.

«Бойкое местечко», — подумал он и вернулся в главный зал. Звук его шагов по мраморному полу раздавался по всему зданию.

Лесли Харрингтон попросил Росси по прибытии в Пейтон-Плейс сразу позвонить ему домой, но Росси прошел мимо единственной на станции телефонной будки. Ему хотелось для начала самому взглянуть на город, увидеть его своими глазами. Кроме того, в ночь, когда он разговаривал с Харрингтоном по телефону, Майкл решил, что председатель школьного комитета Пейтон-Плейс напыщенный, самодовольный тип и, следовательно, очень нудный.

— Скажи-ка, папаша, — обратился Росси к человеку в будке.

— Меня зовут Родес, — сказал старик.

— Мистер Родес, — снова начал Росси. — Не могли бы вы подсказать, как отсюда выбраться в центр города. Снаружи я обнаружил крайнюю нехватку такси.

— Было бы чертовски странно, если бы я не мог.

— Не мог что?

— Сказать вам, как выбраться в центр. Живу здесь уже больше шестидесяти лет.

— Очень интересно.

— Вы мистер Росси, да?

— Признаю.

— Вы что, не собираетесь позвонить Лесли Харрингтону?

— Позже. Хочу сначала выпить чашечку кофе. Послушайте, здесь можно где-нибудь поймать такси?

— Нет.

Майкл Росси сдержался, чтобы не расхохотаться. Ему начинало казаться, что все, что он слышал о мрачных жителях Новой Англии, — правда. У этого старика за стойкой был такой вид, будто он уже годы сосет лимон. Конечно, угрюмость не была характерной чертой маленькой секретарши из Питсбурга, которая утверждала, что приехала из Бостона, — правда, она также говорила, что является ирландкой из восточного Бостона и, следовательно, не является реальным представителем Новой Англии.

— Ну, тогда не могли бы вы подсказать мне, как отсюда пройти в центр города, мистер Родес? — спросил Росси.

— Конечно, мог бы, — ответил станционный смотритель, и Майкл обратил внимание, что он три слова произносит как одно. — Выйдите отсюда, обойдите станцию, пройдите пару кварталов по улице, она приведет вас на улицу Вязов.

— Улица Вязов? Это главная улица?

— Да.

— А мне всегда казалось, что главные улицы в маленьких городках Новой Англии называют «Главная улица».

— Может в других маленьких городах и называют главные улицы «Главная улица», но не в Пейтон-Плейс. Здесь главная улица называется улицей Вязов.

«Пропуск. Абзац, — подумал Майкл Росси. — Следующий вопрос».

— Пейтон-Плейс — странное название, — сказал он. — Как получилось, что выбрали именно его?

Мистер Родес потянулся к деревянной панели, которая служила дверцей его будки.

— Я закрываюсь, мистер Росси, — сказал он. — И вам советую поторопиться, если вы еще хотите получить свою чашку кофе. Заведение Кори Хайда закрывается через полчаса.

— Спасибо, — сказал Росси деревянной панели, которая неожиданно оказалась между ним и Родесом.

«Дружелюбный подлец», — подумал он, проходя по улице под названием Железнодорожная.

Майкл Росси был массивным, широкоплечим мужчиной с отменной мускулатурой. Как выразилась одна пораженная секретарша из Питсбурга, он был похож на изображение колоритного сталевара. Из-под засученных рукавов резко выделялись бицепсы, пуговицы на его рабочей рубашке, казалось, вот-вот оторвутся, не в силах стянуть ее на мощной груди. Майкл был шести футов и четырех дюймов ростом, весил он сто двадцать фунтов без одежды и был похож на кого угодно, только не на директора школы. Как сказала дружелюбно настроенная секретарша из Питсбурга — в темно-синем костюме, белой рубашке и черном галстуке он был похож на сталевара, переодевшегося в учителя. Этот факт не вызвал бы доверия ни в одном из жителей Новой Англии.

Смуглый, черноволосый Майкл Росси был по-мужски красив и сексуален, и мужчины и женщины были склонны отмечать именно это его достоинство, а не интеллектуальные качества. И это было ошибкой, так как Росси обладал аналитическим умом математика и любознательностью философа. Именно любознательность подтолкнула его бросить учительскую работу и отправиться поработать в Питсбург. За год работы на сталелитейном заводе он узнал об экономике, рабочих и капитале больше, чем за десять лет чтения книг. Майклу Росси было тридцать шесть лет, и он никогда не сожалел, что не задерживался подолгу на одном месте. Он был честен, абсолютно незнаком с дипломатией и был жертвой собственного необузданного темперамента, из-за которого часто срывался и переходил на язык, которому обучился в Ист-Сайде в Нью-Йорке.

Росси уже шел второй квартал Железнодорожной улицы, ведущей на улицу Вязов, когда мимо него проехал на древнем «седане» Паркер Родес. Станционный смотритель посмотрел в окно прямо сквозь нового директора школ.