— Государь! — крикнул герцог, с силой отталкивая руку Фердинанда. — Вашему величеству угодно самому лишить себя вернейших слуг?

Его глаза метали искры, зубы скрипели, лицо горело под сединой волос.

Фердинанд отступал назад.

— Если бы ты был королем… — словно извиняясь, пробормотал он, — если бы ты был королем…

Мрачная улыбка скользнула по лицу Карачиолло.

— Если бы я был королем, я не стал бы настолько мешать своим друзьям и своему народу соблюдать мне верность… Да, да, я опять и опять повторяю и буду повторять до последнего вздоха: неаполитанский народ верен своему королю. Вашему величеству угодно проверить это? Ну так вот: покажитесь народу, скажите хоть несколько слов в успокоение, и тот же самый народ, который бьет королевских сбирров, чтобы добраться до своего государя, бросится перед вами на колени и слепо станет повиноваться малейшему жесту вашей руки… Государь!

Теперь Пиньятелли, Галло и другие тоже стали настаивать, чтобы король хоть на минуту вышел на балкон соседней комнаты.

— Разрешите, ваше величество, мне идти впереди вас и прикрыть вашу особу своим телом! — молил префект полиции.

Фердинанд ничего не ответил. Кусая губы, сжимая пальцами виски, он продолжал молчать в полном отчаянии.

Тогда Карачиолло стукнул шпагой о пол и сильным голосом крикнул:

— Неужели Неаполь должен быть потерян для дома Бурбонов! Его величество трусит?

Теперь Фердинанд сдался. Карачиолло, Пиньятелли, Кастельчикала, Галло защитным кольцом окружили его, впереди пошел префект полиции. Так вышли они на балкон соседней комнаты.

Они были встречены воплем ликования. Затем наступила мертвая тишина. И король-носач обратился с речью к своему народу…

Эмма взволновалась; у нее замелькали мысли: а что, если народ останется спокойным?.. если Карачиолло с друзьями удастся преодолеть страх Фердинанда?.. Ведь только страх и гнал его из Неаполя.

Эмма со страстным нетерпением прижалась к щелке в занавеси. Да, Руффо был прав: это были горожане, купцы, студенты. Они внимательно слушали Фердинанда, воодушевленно приветствовали его каждый раз, когда он делал паузу, били себя в грудь, умоляли остаться, предлагали все свое состояние и жизнь…

Кто это был? «Патриоты»? Богоотступники? Республиканцы? Или Карачиолло был прав, когда доказывал их преданность королю, когда говорил, что недоверие Марии-Каролины порождено ее болезненным состоянием, вскормлено политикой сэра Уильяма, взращено предательским карьеризмом Ванни? Что, если это было так?..

Мысли Эммы спутались. Тяжелым грузом легло ей на сердце сомнение, и в тот же момент в ней пробудилось что-то нечистое, страшное — желание… дикое, жестокое желание… Что, если бы кто-нибудь из этих людей поднял камень и швырнул им в этого болтливого, притворяющегося храбрым короля? Нельсон, Англия, Эмма были бы оправданы этим…

Кто-то коснулся ее руки. Эмма вздрогнула и обернулась: перед ней был Руффо.

— Не правда ли, странно, как покоен этот народ? Возможно, что Карачиолло еще выиграет партию… если только этим временем ничего не случится.

«Неужели он угадал мои мысли?» — подумала Эмма.

Вдруг дикий вопль заглушил голос Фердинанда. Он несся из-за угла дворца, оттуда, где начиналась улица, ведущая к гавани. Распахнув окно, Эмма высунулась наружу.

Вот из-за угла показалась кучка оборванцев, вооруженных палками, молотками, дубинками; над ними реяло нечто вроде знамени — черный крест на обрывке полотна. Впереди стремительно бежал человек. Он дважды поскользнулся, падал, снова поднимался и продолжал бежать. Выскочив на площадь, он увидел толпу перед дворцом, остановился в смущении, хотел свернуть в боковую улочку, но преследователи отрезали ему путь. Тогда с воплем отчаяния он бросился в свободное пространство между дворцом и толпой.

Со стороны преследователей раздался рев:

— Бейте его! Бейте! Шпион! Французский шпион!

Ответом на это был вопль толпы. Теперь все бросились на беглеца и настигли его у портала дворца. Ловко брошенный молоток поразил его в ногу, и, всплеснув руками, беглец рухнул на землю. Вся толпа устремилась на него, в его грудь втыкались ножи, раздавались крики:

— Долой якобинцев! Смерть врагам Неаполя! Да здравствует король!

Грубые руки схватили беглеца, подтащили под балкон, стали подбрасывать к Фердинанду. На одно мгновение над тесно сомкнувшимися головами показалось лицо умирающего.

— Феррери! — крикнула Эмма. — Феррери!

Не показался ли отсвет улыбки на бледном лице?

Но вот он снова исчез под ногами неистовствующей толпы. Воровские руки обыскали его, сорвали с него платье. Теперь он лежал совсем обнаженный, но так как еще вздрагивал, то к нему прокрался мальчик и камнем раздробил голову…


Около Эммы чей-то голос бормотал:

— Этого я не хотел… не хотел… не хотел…

С опущенными глазами, скрестив руки на груди, стоял Руффо. Его лицо оставалось неподвижным, и только губы судорожно двигались в страшном прерывистом шепоте:

— Этого я не хотел… не хотел… не хотел…

Эмма с ужасом взглянула на кардинала, и вдруг она вспомнила его совет, данный Феррери, и то, что только что кричала чернь [23].

Должно быть, Руффо угадал ее мысли. Дрожь пробежала по его лицу, губы замерли, но он поднял веки, заставил себя улыбнуться, посмотрел на Эмму и произнес:

— Счастье благоволит вам, миледи, а счастливые всегда правы. Не откажите передать мой привет сэру Уильяму и лорду Нельсону!

Он низко поклонился ей и ушел тихим, скользящим шагом, мрачный, словно призрак с того света.


Через час Эмма провела потайным ходом Нельсона и мужа к Марии-Каролине. Королева встретила их возгласом радости.

Фердинанд был у нее. Он примирился с нею и окончательно согласился на бегство в Сицилию. Приготовления, исполнение плана, назначение временного правительства — все было предоставлено Марии-Каролине; муж поставил только единственное условие: его состояние должно было быть спасено целиком.

Казалось, Мария-Каролина преисполнилась новыми надеждами. Ее взор горел восторгом власти, она со страстной энергией приступила к совещанию.

Позднее к ним присоединился Фердинанд. Он настоял, чтобы его лейб-медик произвел осмотр трупа Феррери в его присутствии, насчитал сорок две раны и воскликнул:

— Я вообще не понимаю, как это могло случиться. Дать захватить себя таким канальям, позволить, чтобы тебя изрешетили, словно быка! Наверное, он вел себя уж очень глупо, как идиот!

Продолжая ругать покойного, он кинул Эмме то, что лейб-медик нашел в горле Феррери. Это был разжеванный, слипшийся кусок бумаги… любовная записка горничной…

XXV

День и ночь народ теснился вокруг дворца. Лакеи сновали кругом с перепуганными лицами, приглядываясь к каждому взгляду, прислушиваясь к каждому слову. Разве им не приходилось опасаться, что их убьют так же, как Феррери, если только чернь заметит попытку Фердинанда бежать?

Бегство могло удаться только в том случае, если все приготовления будут совершены в величайшей тайне. Начался «поход трех храбрых», как окрестила Эмма план, выработанный ею совместно с мужем и Нельсоном и представлявший разительный контраст с общей трусливой растерянностью. Чтобы отвлечь общественное внимание, посланники дружественных Неаполю держав дали несколько празднеств, каждый раз ярко освещая фасады своих помещений и открывая настежь двери и окна, чтобы на улице были слышны звуки беззаботного веселья. Эмма тоже больше чем когда-либо показывалась в обществе, пела задорные песенки, танцевала помпейские танцы, придумывала новые пластические позы. Можно ли было заподозрить Марию-Каролину в отчаянном решении, если ее верная подруга беззаботно отдавалась развлечениям?

В часы, свободные от этой комедии, Эмма лихорадочно работала. Надо было выполнить условие, поставленное Фердинандом, то есть спасти все его состояние, иначе он мог в последний момент перейти на сторону Карачиолло или Руффо.

Вернувшись с празднества, еще одетая в прозрачный бальный туалет, в ночные часы Эмма читала тайную корреспонденцию от Марии-Каролины.

«Дорогая миледи, с четверга мы не имеем известий от Мака. Я умираю от сердцебиения и страха. Сегодня ночью я перешлю Вам наши испанские деньги, принадлежащие мне и королю. Всего — 60 m [24]. Это все наше состояние; к сожалению, мы никогда не копили. Драгоценности нашей семьи я пошлю завтра, доверяя их порядочности лорда Нельсона. Генерал Актон уже говорил с ним по поводу остальных денег, которые пойдут на уплату армии, флоту и т. п. Саверио, верный и надежный человек, доставит их.

До свидания, поклонитесь от меня шевалье, уважаемому милорду, нашему спасителю, его храброй нации. Сохраните мне их дружбу. Ах, сколько доказательств ее уже дали Вы мне! До свидания. На жизнь и смерть Ваша благодарная, верная подруга

Шарлотта».

Ночь за ночью новые посылки, новые записки. Непрерывно прибывали ящики, сундуки, баулы, в которые Мария-Каролина при помощи принцессы и посвященных в тайну придворных дам упаковывала все нужное для переезда.

«Моя дорогая миледи, при сем еще три сундука и маленький ящик. В первых трех находится немного белья моих детей для пользования в дороге; в ящике — несколько платьев. Надеюсь, что не очень утруждаю Вас! До свидания, дорогая моя. Вы обязываете меня на всю жизнь к неизменной признательности! Ваша верная

Шарлотта».

Все это надо было поместить в подвалах палаццо Сиесса и, надписав крупными буквами «СОБСТВЕННОСТЬ ЛОРДА НЕЛЬСОНА», вручить матросам. А тут еще подоспело то, что хотел спасти сам Фердинанд.

Все-то он хотел захватить с собой, ничего не соглашался оставить. И отказался от самых ничтожных пустяков лишь тогда, когда выяснилось, что на судах не хватит места. Он был вне себя от необходимости оставить собак и долго не хотел понимать, что трудно провести эту лающую стаю королевских фаворитов по улицам, не обратив внимания толпы.