Эмма покачала головой:

— В захолустье? Там вы будете чувствовать себя очень несчастным, сэр Уильям, даже если я разделю с вами одиночество жизни в захолустье. Без блеска двора, без волнений политики вы не можете прожить, да и, говоря откровенно, я тоже!

— Это правда, из меня, наверное, вышел бы невыносимый мизантроп. Но что мне делать? Помогите мне, мисс Эмма! Дайте мне совет!

Эмма иронически посмотрела на его комичную беспомощность, а затем холодно сказала:

— Взглянем правде в глаза! Вы с удовольствием женились бы на мне, но боитесь короля Георга. Вы боитесь, что он не простит вам неравного брака. Разве это не так, сэр Уильям?

— Да, это так… Король очень расположен ко мне, но строго относится к обязанностям аристократии.

Эмма презрительно скривила губы:

— И все же он может снисходительно посмотреть на это, если сэр Уильям Питт объяснит ему выгоды, которые произойдут для Англии из брака сэра Уильяма Гамильтона с мисс Эммой Лайон-Харт.

Он удивленно взглянул на нее:

— Выгоды?

— Разве вы сами не говорили мне, что только женщина может проникнуть в тайны Марии-Каролины, в те самые, которые так важны для Англии? Но ведь Мария-Каролина очень «расположена» к мисс Харт и жаждет принять ко двору леди Гамильтон.

Сэр Уильям оживленно вскочил. Его глаза блестели.

— Вот это — разрешение! Питт всесилен у короля! Сегодня же я пошлю ему доклад обо всем!

Эмма покачала головой. Она подумала о Гренвилле и его связях в министерстве иностранных дел.

— Не будет ли слишком смело доверять такую вещь бумаге? Не лучше ли будет, если вы попросите разрешения лично приехать в Лондон, чтобы самому переговорить с Питтом?

Гамильтон с восторгом бросился целовать ее. Она спокойно отнеслась к этому. Наконец-то добралась она до той высоты, к которой так страстно стремилась!

Но все же почему ей было так холодно, хотя светило жаркое солнце?

XXXV

Лондон. 6 сентября 1791 года Эмма Лайон-Харт стала леди Гамильтон. Через три часа после венчания сэр Уильям был на аудиенции у короля.

— Слушай-ка, Уильям, — сказал Георг III, похлопывая указательным пальцем правой руки по плечу товарища своих детских игр. — Правда ли, что мне говорили? Ты хочешь сделать глупость и вторично жениться? Что, что? Глупость, да! Это правда? Что, что?

Сэр Уильям смущенно преклонил колено:

— Да простит мне мой всемилостивейший государь, но дело только что сделано: сегодня утром состоялось венчание…

— Что? Венчание?.. Ах да! Питт находит, что иначе нельзя! Гм… говорят, что девчонка очень красива. Очень красива, да. Только бы тебе не пришлось каяться потом, Уильям!.. Что, что?.. Ну так можешь привести свою жену сюда! Я тоже хочу разочек посмотреть на нее… на эту… ну как ее звали? Геба Вестина? Что? Что?.. Ну для Неаполя и это хорошо… Нет? Может быть, самое правильное. Что, что? Ха-ха! Ну так при веди ее, приведи!


Неаполь. Камер-лакей торжественно распахнул двери аудиенц-зала, церемониймейстер стукнул жезлом по полу.

— Ее высокопревосходительство леди Эмма Гамильтон, супруга его высокопревосходительства сэра Уильяма Гамильтона, полномочного посланника и министра его королевского величества короля Великобритании, Ирландии и Индии!

Эмма вошла под руку с премьер-министром сэром Актоном и была встречена восхищенными взорами придворных. Перед троном она почти упала на колени, низко-низко склонив голову.

Королева протянула ей руку для поцелуя. Когда же леди Гамильтон прижалась губами к королевской руке, до ее слуха донесся тихий шепот Марии-Каролины:

— Наконец-то!

Их взоры встретились… они улыбнулись друг другу.

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ НЕЛЬСОНА

I

Резким поворотом корабль обогнул Кап-Мизеро. Скользя в Неаполитанский залив на своих белоснежных парусах, он оставлял серебристую полоску в глубокой синеве Тирренского моря, быстро приближаясь к городу.

— Черт знает что сталось с моими глазами! — сердито крикнул сэр Уильям Гамильтон и побежал с балкона в комнату за подзорной трубой. — Я не могу разглядеть флаг! А что, если это француз!

Эмма на мгновение оторвалась от книги, которую читала.

— Откуда ему взяться? Ты сам говорил, что Гибралтар не пропускает ни одного корабля французов из Бреста или Гавра. А раз Гуд запер их средиземноморский флот в Тулонской гавани, то…

— Но если с ним приключилось несчастье? Самый лучший флотоводец может потерпеть поражение!

— С Фридрихом Великим это случалось не раз, но Пруссия все же не погибла от этого. Так и Англия не исчезнет с лица земли только потому, что один из ее адмиралов потерпел урон! Так не выставляться же из-за этого на солнце! Наверное, это один из новых кораблей Марии-Каролины. К их виду ты должен был привыкнуть: ведь она достаточно часто показывает тебе их!

Сэр Уильям остановился около нее и насмешливо улыбнулся:

— Ты заметила это? Она хочет подчеркнуть чистоту своих союзнических намерений, а ее офицеры мечтают о том, чтобы превратить Неаполь во вторую Венецию. Весь народ только и бредит постройкой кораблей и морским учением. С тех пор как Мария-Каролина возложила на алтарь отечества материнское наследство — бриллианты Марии-Терезии, — государственные чины позволяют расхищать казну, а богачи жертвуют на флот половину своего состояния…

— А бедняки несут последние гроши! Я видела нищего, больного, искалеченного, полумертвого от голода. Когда я проезжала мимо него с Марией-Каролиной, он вырвал из уха тоненькую серебряную серьгу и бросил ей на колени. Он отдал единственное, что имел!

Голос Эммы дрожал. Сэр Уильям кивнул и сказал с глубокой иронией:

— Они взбесились… наполовину из патриотизма, наполовину из ненависти к королеве. Они предпочли бы отдать последний грош, чтобы выкупить ее ожерелье и вернуть ей его. Только чтобы в их кораблях не было ничего от австриячки и чтобы Мария-Каролина не могла похвалиться истинно королевским поступком!

Эмма выпустила книгу из рук и встала. Она усталой походкой прошлась по комнате и бросилась в кресло, стоявшее у открытой балконной двери.

— Истинно королевский поступок! — протяжно повторила она. — В этом все дело. Она чванится им и старается, чтобы все узнали: Мария-Каролина продала свое ожерелье и носит поддельные бриллианты, чтобы у Неаполя был линейный корабль!

Сэр Уильям внимательно посмотрел на Эмму:

— Ты говоришь это так… разве это не правда?

— Это правда. И народ верит… как дети в сказку…

— Ничего не понимаю! Это правда и все-таки — сказка?

Губы Эммы дрогнули, ее лицо приняло выражение бесконечной горечи.

— Недавно… помнишь? Она опять побоялась спать одна и удержала меня у себя. Среди ночи ей вдруг пришла мысль разыграть целое театральное представление. Она хотела быть Титом, а я должна была стать Береникой, которая обольщает его, чтобы стать римской императрицей. Она сама принесла костюмы, стала одевать нас. Я должна была надеть все ее фальшивые драгоценности, но они показались ей недостаточно роскошными для восточной принцессы. Она опять сорвала с меня их, подбежала к шкафу, открыла тайник, достала подлинное ожерелье…

— Ожерелье Марии-Терезии?

— В полной сохранности! Заметив мое удивление, она расхохоталась, назвала всю эту историю сказкой для выманивания денег у больших детей… А тот нищий, который вырвал серьгу из уха, думал, будто королевы не лгут!

Сэр Уильям пожал плечами:

— Что поделаешь? В политике совсем как на войне: все средства дозволены. Между прочим, эта сказка… ею можно было бы отлично воспользоваться в том случае, если бы Мария-Каролина вздумала пойти нам наперекор…

— Вы пригрозите ей разоблачением?

— Это было бы слишком грубо. Она мстительна и никогда не простила бы нам этого. Но мы можем сыграть на руку парижским якобинцам. Со времени казни Людовика XVI и заключения Марии-Антуанетты они видят в Марии-Каролине своего смертельного врага. Из этой сказочки они сочинят очаровательно-ядовитый памфлет, а неаполитанские друзья-патриоты уж постараются, чтобы королева прочла его. Она страстная натура и исповедует, как все женщины, политику темперамента. Она непременно захочет отомстить, а мы окажемся единственными, кто сможет помочь ей в мести. Следовательно, она окончательно отдастся нам в руки. Но самая прелесть в нем… Кто поможет нам в этом? Наши противники-французы, мнящие себя умнейшим народом в мире! Восхитительно, не правда ли? Питт будет очень потешаться над этим!

Сэр Уильям подсел к письменному столу и взялся за перо. Эмма вскочила:

— Ты хочешь сообщить об этом Питту? Но ведь я единственная, кому Мария-Каролина рассказала об этом…

— Дай только мне сделать дело. Ты останешься совершенно в стороне. Король знает об этой истории?

— Он поручился честью, что будет молчать!

— Своей честью? — Сэр Уильям просто умирал от хохота. — Честью короля-носача! Хочешь держать пари, что я заставлю его проболтаться в какой-нибудь час? Между прочим, идея!

Наверное, он выболтал обо всем кардиналу Руффо. Этот интриган косится на нас, англичан, он старается спихнуть нашего Актона и стать премьер-министром. Если Фердинанд рассказал ему об этом, подозрение о памфлете падет на Руффо, и мы навсегда отделаемся от него, тогда как доверие Марии-Каролины к тебе останется непоколебимым.

— Да, она доверяет мне. Я единственный человек, с которым она совершенно откровенна. Это потому, что она любит меня, считает бескорыстной. А я… я обманываю ее каждым словом, каждой улыбкой…

— Опять раскаяние? — сказал сэр Уильям, нетерпеливо дернув плечами. — Но прошу тебя… ты моя жена, англичанка… твоя обязанность — служить на пользу родине. Кроме того, ты сама сгорала жаждой помогать мне, играть роль в политике. Именно сокровенное, тайное привлекало тебя. Ты хотела направлять случай, скрываясь, словно богиня за облаками. А теперь, когда случай представился, ты начинаешь призадумываться? И почему? Только потому, что дело коснулось королей и народов? Не будь смешной, милая моя! Ведь это — мировой турнир ума, тончайшее искусство, какое только бывает. Да, если бы ты была каким-нибудь ничтожеством… Но ведь ты — мастер, художник широкого размаха…