Эмма засмеялась. Эти странные, даже нелепые выходки Ромни ее забавляли. Она расхаживала по мастерской, вглядываясь в пейзажи, натюрморты и портреты людей, изображенных на полотнах. Мужчины тем временем прошли в соседнюю комнату, стали о чем-то разговаривать. Эмма даже не пыталась прислушиваться. Наверно, Гренвилль опять наставляет Ромни, чтобы тот не очень-то уж соблазнял Эмму своим желанием позировать ему. Ах, ладно. Она безмятежно отбросила эту мысль. Гренвилль просто переживает из-за нее.

На лестнице послышались чьи-то шаги — Эмма обернулась. Ромни и Гренвилль? Неужели пора уезжать? Она вздохнула, сделала шаг к двери и вдруг замерла. На пороге стоял человек, показавшийся Эмме до боли знакомым. От удивления она чуть не вскрикнула.

— Том? — Она не могла поверить своим глазам. — Это ты, Том?

Человек вошел в мастерскую — Эмма уже не сомневалась, кто перед ней.

— Да, мисс Эмма, это я, ваш верный Том.

Господи, это был действительно Том Кидд — Эмма чуть не заплакала и бросилась ему на шею.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросила она его.

— Я увидел ваш портрет, мисс Эмма. В магазине. Там мне сказали, где вас можно застать. И вот я пришел. Я шел наудачу, но, как видно, мне повезло.

— И вот ты пришел.

Она не могла опомниться. Том Кидд, ее верный друг, радостное напоминание прошлого, — она считала его пропавшим, и вот он теперь стоит перед ней в матросском одеянии.

— Расскажи мне, как ты жил, Том? — попросила она.

— О, я стал матросом, настоящим матросом. Попадал в такие передряги — едва живой остался. Однажды нас здорово потрепал шторм, к тому же «Эльбмерл», корабль, на котором я плыл, наскочил на скалы. Я оказался в воде с несколькими другими матросами. Троих так и не спасли, они нашли себе могилу в море, четвертого выудили матросы с «Бриллианта». Ну а мой капитан ухватился за канат, который ему бросили матросы с «Эльбмерла». Но когда они собрались вытаскивать капитана, он осмотрелся и заметил, что я захлебываюсь. Тогда он взял конец каната в зубы, поплыл ко мне и обвил мое тело канатом… Так нас вдвоем и втащили на борт. Ну а он опять посадил корабль на якорь, хотя «Эльбмерл». и был уже без бушприта и передней мачты. Ну да это никого не удивило: за что ни возьмется этот человек, все-то он сделает. Но ведь он только что оправился после тяжкой болезни… Да и всего-то ему двадцать четыре года. И ведь как только он вытащил меня из ледяной воды, тотчас же принялся командовать и работать, словно ему все нипочем! В нем словно огонь клокочет. Матросы так и говорят, что каждому будет хорошо, кто плавает с капитаном Нельсоном…

— Нельсон — твой капитан? — изумленно спросила Эмма. — Тот самый, который два года тому назад вернулся в Англию, сломленный жестокой лихорадкой?

— Он самый. Вы его знаете, мисс Эмма?

Эмма покраснела, вспомнив, при каких обстоятельствах она познакомилась с Нельсоном.

— Я случайно видела его однажды у врача. Только я не думаю, чтобы он помнил меня. Я спросила потому, что случай свел тебя с ним в ту ночь. Ведь в это самое время и я тоже была в опасности; так можно просто стать суеверной!

Том покачал головой:

— Суеверной? «Суеверие» — неподходящее слово, мисс Эмма. Нельзя смеяться над судьбой: она предопределена каждому человеку с момента рождения. Разве только случайность, что я как раз теперь приехал с капитаном Нельсоном в Лондон, увидал ваш портрет в витрине магазина и смог узнать, где вас искать? А в тот же день капитан Нельсон заявил мне, что мы отправляемся в Вест-Индию. И все это — только случайность? Нет, мисс Эмма, это — судьба!

Том говорил все это спокойно, но в его глазах горел такой огонь, который испугал Эмму.

— Я не понимаю тебя, Том! Что ты хочешь сказать этими рассуждениями о судьбе? И что общего у тебя с Вест-Индией?

Он склонился к ее уху:

— Он там! Он, мисс Эмма, он!..

Она вздрогнула, и ее лицо покрылось смертельной бледностью.

— Сэр Джон?

Страшная улыбка искривила лицо Тома.

— Да, сэр Джон Уоллет-Пайн! Ни разу не встречал я его с того дня, ну а теперь… теперь мы встанем лицом к лицу. Что произойдет из этого — знает судьба: все предопределено заранее!

Он смолк. Эмма сидела закрыв глаза. Буйным хороводом проносились воспоминания в ее голове. Теперь ей достаточно встать, нежно пожать Тому руку, улыбнуться ему, и она будет отомщена, а потом…

Ей представился корабль, на палубе которого мрачно выстроились матросы. На главную мачту вздернули человека, и у этого человека лицо Тома… Нет, это не должно было случиться!

Она взяла его руку и нежно пожала ее.

— Ты был в Гавардене у бабушки, Том? — медленно заговорила она, погружая свой взгляд в его глаза. — Не видел ли ты там маленькой девочки? Ей около двух лет, у нее голубые глаза и золотистые локончики?

— Видел, мисс Эмма. Девчушка с ангельским личиком. Это сирота. Бабушка взяла ее к себе из сострадания.

— Да, так она говорит любопытным. Только я признаюсь тебе, Том, что это неправда: это мой ребенок.

Том вздрогнул, его рука задрожала.

— Да, Том, и сэр Джон ее отец. Сэр Джон плохой человек и заслужил наказание. Но можешь ли ты теперь стать его судьей, Том? Можешь ли ты убить отца моего ребенка?

Том с диким видом уставился в лицо Эммы. Он искал слов, но не мог найти их.

Эмма встала и обернулась, отыскивая взором Ромни. Его не было в мастерской; сквозь неплотно прикрытую дверь она увидела, что он стоит у окна в соседней комнате.

— Теперь ты все знаешь, Том, и я прошу тебя, предоставь возмездие иному, Всевышнему. Сделаешь ли ты это из любви ко мне? Откажешься ли ты от своего намерения?

Он кивнул, словно смертельно усталый:

— Если вы этого хотите… Все эти годы я жил мыслью о возмездии… А теперь у меня на свете нет никого, кроме капитана Нельсона. Ведь вы, мисс Эмма… господин, с которым вы вошли сюда… ведь я ждал вас добрый час на улице…

— Это был сэр Гренвилль, Том! — сказала она не задумываясь. — Разве я не рассказывала тебе, как в театре Друри-Лейн мне оказал помощь господин, когда я упала в обморок? Это был он. С того времени я люблю его и теперь принадлежу ему.

— А он?

Эмма невольно отвела взор, но горячо сказала:

— И он тоже любит меня, Том, очень любит! Ради меня он принял в дом и мою мать. Он очень знатный человек, служит в министерстве иностранных дел. Мы живем в Эдгвер-роу. Если ты захочешь навестить нас…

Она запнулась. Что-то принудило ее в этот момент обернуться. В дверях стоял Гренвилль.

XXVI

Эмма, смеясь, пошла навстречу Гренвиллю, объяснила ему присутствие Тома и добавила, что она пригласила старого друга в Эдгвер-роу, разумеется, при условии, что Гренвилль разрешит это.

Гренвилль как будто не слыхал того, что она говорила. Его взгляд скользнул мимо Тома, как будто он не видел его. Он сказал, что внизу ожидает экипаж, в котором они должны отправиться домой, он нетерпеливо торопил Эмму переодеваться и ехать.

Том молча отошел в сторонку и оттуда наблюдал за всем происходящим. Когда же Эмма повернулась, чтобы выйти из комнаты, он подошел к ней проститься. Его голос дрожал, он с трудом подбирал слова.

— Ведь сегодня день вашего рождения, мисс Эмма, и, быть может, даже Том Кидд смеет пожелать вам счастья. На этот день, на этот год, на всю жизнь! Поклонитесь от меня вашей матушке. Я с удовольствием повидался бы с ней, да не придется.

Эмма сердечно пожала ему руку:

— А почему нет, Том? Отсюда до Эдгвер-роу недалеко!

— Нельзя, мисс Эмма! Мне уже завтра надо ехать с капитаном Нельсоном в Ирландию, где ждет флот. Через неделю мы будем в открытом море. Будьте здоровы, мисс Эмма, будьте здоровы! — Он еще раз долгим взглядом посмотрел на нее. Затем он обратился к Гренвиллю, и его голос, только что дрожавший и неуверенный, сразу стал твердым и суровым: — Том Кидд — простой человек, ваша милость, и не умеет подбирать слова по образцу благородных. Только одно знает он: что Эмми Лайон он знавал еще тогда, когда она училась ходить, и что она достойна высшего и прекраснейшего, что только существует на земле. Будьте добры с ней, сэр Гренвилль! Сделайте счастливой Эмми Лайон, чтобы и вы сами могли быть счастливым и чтобы и с вами не случилось того, что… что непременно случилось бы с другим, если бы… если бы за него не заступился ангел!

Он посмотрел Гренвиллю в глаза тем самым страшным взглядом, с которым до того назвал Эмме имя сэра Джона, а затем, словно требуя ответа, протянул Гренвиллю свою руку.

Одно мгновение они стояли так друг против друга. Затем Гренвилль отвернулся с надменной улыбкой. Рука Тома Кидда опустилась.

Медленно направился он к двери. Эмма поспешила за ним следом и обвила его руками за шею.

— Будь здоров! Том! Ты — милый, добрый, верный! Думай обо мне без злобы и… люби меня хоть немного!

Она потянулась, чтобы достать до его рта, поцеловала его долгим поцелуем. Ей казалось, будто она никогда-никогда не увидит его честное лицо.


Исчезло теплое, мягкое настроение всего утра, пропал весь день. Эмма предпочла бы остаться у Ромни, вовсе не возвращаться в Эдгвер-роу. Но там была ее мать… на эту смиренную женщину изольет Гренвилль всю свою злобу.

Эмма торопливо переоделась. Она думала, что, не будь здесь Ромни, Гренвилль осыпал бы ее упреками, и решила: пусть это случится, она уже не станет молчать, она ответит ему. Она жаждала этого. Чаша переполнилась; обращение Гренвилля с Томом исчерпало меру терпения.

В экипаже они сидели молча — очевидно, кучер мешал Гренвиллю начать. А в Эдгвер-роу их ждала мать. Ее улыбающееся лицо омрачилось, когда она увидела Гренвилля и Эмму. Она поспешно взяла из рук Гренвилля пакеты и унесла их в дом, пока он платил кучеру. Эмма сейчас же поднялась по лестнице на верхний этаж.