Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона

Он низко поклонился Эмме и ждал ответа. Она с удивлением слушала его. Теперь, когда он кончил, по ее лицу скользнула усмешка иронического недоверия.

— А кто может поручиться мне, что вы не пресытитесь мной ко времени своего совершеннолетия и не бросите меня, как истасканную перчатку?

Фэншо молча подал ей бумагу, засвидетельствованную нотариусом. В этом документе он обязывался своей честью мужчины и английского баронета жениться на Эмме в день своего совершеннолетия; если же он не сдержит слова, то каждый вправе обращаться с ним как с негодяем, клятвопреступником, лжецом и бесчестным человеком. Кроме того, в этом случае Эмма получала в вознаграждение двадцать тысяч фунтов, причем могла получить их без судебного приговора. Ту же сумму она получала в случае смерти лорда Фэншо до исполнения брачного обещания.

Эмма дала документ Ромни. Он долго и тщательно рассматривал бумагу. Все было в порядке; Эмме достаточно было сказать «да», чтобы стать через два года леди Фэншо.

Цель честолюбивых грез Эммы была перед ней, и все же она колебалась. Что-то восставало внутри ее против этого шага, что-то, похожее на тихий голос, который плакал в ее душе.

— Значит, вы будете относиться ко мне как к своей невесте, милорд, — спросила она Фэншо через некоторое время, — и вы не потребуете от меня ничего, чего я не захочу дать вам добровольно?

Фэншо смущенно заколебался на мгновение, а затем ответил с поклоном:

— Все будет так, как вы пожелаете, миледи.

Он опять обратился к ней с этим гордым титулом, и опять это слово опьяняюще зазвучало для Эммы. Она уже хотела сказать «да», но в этот момент Ромни подошел к ней и увлек ее в отдаленный угол мастерской.

— Не соглашайтесь, мисс Эмма! — озабоченно сказал он. — Разве вы не видите, сэр Фэншо — просто незрелый мальчишка? Он сам не знает, что делает.

Что-то сверкнуло во взоре Эммы.

— И я была незрелой девчонкой, и я не знала, что делала, а все-таки сэр Джон взял меня как желанную добычу!

— Сэр Джон поступил с вами как негодяй, но его поступок не был совершен хладнокровно. Он любил вас, а вы… — Он запнулся.

— Ну а я? — медленно повторила Эмма. — Почем вы знаете, что я не люблю сэра Фэншо?

Она улыбнулась, и ее взор проник в самую глубину глаз Ромни. Он смертельно побледнел, хотел ответить, но не находил слов. Поникнув головой, он отвернулся.

Теперь она знала, что он любит ее. Поэтому он и был слабым. Но ее сердце было мертво, и в этом была ее сила.

Она спокойно протянула руку сэру Фэншо:

— Как мне называть вас, милорд?

Он прикоснулся губами к ее изящным пальцам, прикоснулся почтительно, как кавалер двора Марии-Антуанетты.

— Гарри, миледи!

— А когда мы отправимся в Ап-парк?

— Через три дня, леди Эмма.

— Через три дня, сэр Гарри.

Ап-парк. Необъятные бархатисто-зеленые луга, прорезываемые серебристо-прозрачными, рокочущими ручьями; тенистые купы деревьев, мощеные дороги, разбегающиеся во все стороны от близкого морского берега к лесистым холмам Сассекса.

Каждый раз, когда Эмма стояла на высоком балконе замка, все открывавшееся перед ней приводило ее в восхищение. Вместе с тем вид далекого моря воскрешал в ее душе детскую тоску по необъятной, таинственной дали. Она убегала на берег, окунала босые ноги в воду, зарывалась в песок и оттуда смотрела на голубое небо или наблюдала за полетом птиц. Опьяненная воздухом и солнцем, возвращалась она обратно в замок…

Сэр Гарри вел в Ап-парке роскошный образ жизни. Рой гостей наполнял жизнью замок, парк и леса. Пиры чередовались с охотничьими прогулками, парфорсными выездами со спортивными играми и скачками, когда ставились колоссальные суммы денег. По ночам шла игра.

Эмма скоро стала царицей общества. Сам сэр Гарри учил ее ездить верхом и подарил ей лучшую верховую лошадь своей конюшни. Во главе ликующих лордов она неслась вслед за сворой собак, гнавших лису по полям и лугам. Ни одно препятствие не останавливало ее; она перелетала через самые высокие заборы и самые широкие рвы, и все это — смеясь, со сверкающим взором и разрумянившимся лицом.

Ночью она руководила пирушками. За игорными столами она проигрывала большие суммы со спокойствием лорда Балтимора и принимала участие в разговорах мужчин об охоте и спорте, как будто сама выросла в седле и провела всю свою юность на игровых полях аристократической молодежи.

Неистощима была ее изобретательность в придумывании новых увеселений. Со слов сэра Гарри она устраивала в парке представление пасторалей или неслась из леса во главе шумливой толпы, преследуемая сатирами и фавнами, которые с факелами в руках наполняли ночной воздух криками и танцевали дикие танцы. Рейнольдс с Ромни, приглашенные сэром Гарри в Ап-парк, наперебой домогались чести зарисовать Эмму в качестве «вакханки», которая казалась им символом неисчерпаемой жизнерадостности.

Слава об этих празднествах распространилась по всему Сассексу и Гемпширу. Вначале на них появлялись только молодые люди — друзья и школьные товарищи сэра Гарри, — тогда как их дамы боязливо избегали всякого соприкосновения с «Гебой Вестиной божественной кровати». Но мало-помалу их сопротивление заманчивым увеселениям стало таять, особенно когда они узнали, как строго соблюдает Эмма границы приличий. Никто никогда не мог заметить ни малейшего следа интимности в отношениях ее к сэру Гарри, и никто никогда не осмеливался приблизиться к ней иначе как с выражением величайшего почтения. А последние остатки сопротивления рассеял сам сэр Гарри, когда однажды открыто объявил, что в Эмме гости видят будущую леди Фэншо.

Когда ей сказали это, она улыбнулась: так хотела она. Сэр Гарри преклонялся перед ней и нетерпеливо считал часы, отделявшие его от того времени, когда он будет вправе назвать ее всецело своей.

И всего этого она достигла с помощью улыбающегося лица и холодного сердца, без тени лжи.

Цирцея, волшебница!

Только один из соседей сэра Гарри упорно отклонял всякое приглашение в Ап-парк. В прежнее время лорд Галифакс был самым сумасшедшим и неистовым из юных кутил графства, но в последнее время все более и более отдалялся от развлечений молодежи своего круга. Он находился всецело под влиянием своей супруги, которая так гордилась происхождением, что к ней в дом имел доступ только тот, кто мог насчитать целый ряд беспорочных предков.

Свою отчужденность лорд Галифакс объяснял тем, что леди Джейн чувствует себя слишком плохо. Сэр Гарри, казалось, верил этому, но Эмма знала лучше, где правда.

Леди Галифакс… Джейн Мидльтон…

С середины июля на большом поле около Ап-парка начались небольшие конные состязания. Здесь любители спорта тренировали лошадей, которые должны были принять участие в больших апсомских скачках. В этих упражнениях принимало участие все дворянство округи. Появлялись и дамы, которые смотрели из экипажей, затем все собирались на опушке леса на пикник, смеялись, флиртовали, забавлялись, пока солнце не скрывалось за горизонтом и не наступала пора разъезжаться по домам.

Эмма ни разу не появлялась там: она поступала, как леди Галифакс, ссылаясь на нездоровье. Но она не допускала, чтобы сэр Гарри оставался с ней; она гнала его на поле, чтобы он мог поддержать честь своей конюшни. Каждый вечер он сообщал ей о всех дневных событиях. И то, чего ждала Эмма, наконец случилось: Галифаксы появились там и обещались быть и на следующий день.

Эту ночь Эмма не могла спать. С самого раннего утра она погнала сэра Гарри на ипподром, сама же притворилась больной. Но, как только он уехал, она приказала запрячь экипаж и велела одевать себя. Она выбрала дорогое платье, словно ей предстоял прием у королевы. На ипподром она послала грума, который должен был известить ее, как только там появится леди Галифакс.

Но она успела одеться, а грума все еще не было. Эмма нетерпеливо прошлась по двору и села в готовый экипаж. Наконец грум прискакал. Задыхаясь от быстрой скачки, он мог ответить на нетерпеливый вопрос лишь кивком головы; в тот же момент кучер погнал лошадей.

Доехав до вереницы остановившихся экипажей, Эмма приказала ехать медленнее. Она направлялась вдоль экипажей, томно откинувшись на спинку и с улыбкой отвечая на поклоны знакомых; но с затаенным нетерпением она искала среди лиц, лошадей, экипажей то, зачем она сюда попала.

Наконец она заметила-таки искомые гербы. На высоких козлах рядом с кучером восседал лорд Галифакс в сером костюме; в его руках были вожжи. В глубине экипажа сидел какой-то господин. Эмма не видела его лица, да и не интересовалась им; ее сверкающие глаза уставились на изящную фигуру дамы, которая сидела рядом с этим господином и улыбалась ему.

Рядом с экипажем лорда Галифакса было свободное место. По приказанию Эммы ее кучер подъехал туда. Подъезжая, он задел колесами экипаж Галифаксов. Все обернулись к Эмме.

Гордо выпрямившись, придерживаясь за козлы, стояла Эмма в экипаже, впиваясь пламенным взором в лицо леди. Вдруг она побледнела и дрожа опустилась на свое сиденье. Она даже закрыла глаза, словно ослепленная.

Это лицо… лицо мужчины, сидевшего рядом с Джейн Мидльтон!

Шум колес вывел Эмму из оцепенения. Лорд Галифакс осадил лошадей, не дотрагиваясь до экипажа Эммы. Леди Джейн лежала, откинувшись на спинку, и весело разговаривала с Овертоном, повернувшимся спиной к Эмме. Проезжая мимо, леди Джейн безучастно скользнула взором по фигуре Эммы, словно не видя ее. На ее губах играла все та же высокомерная улыбка, с которой она однажды обращалась у миссис Беркер к Эмме с вопросами о происхождении…

Забывая все на свете, Эмма вскочила.