— Глупость какая-то, — не выдержал Дермот. — И никто из присутствующих не попытался унять дебоширов.

— Люди вели себя вполне разумно. Никто не может воспротивиться нацистам, они у власти.

— И что же, им все дозволено?

— Это трудно понять, но это Германия.

— Ты хочешь сказать, что они могут явиться сюда вечером и снова устроить погром? — спросил Эдвард.

— Нет, я не думаю, что они сделают это, — ответил Курт. — Мы мелкий люд. Они пойдут куда-нибудь еще. Они нас предупредили и считают, что этого пока достаточно, чтобы мы поняли, что нам пора убираться отсюда. Но мы не можем этого сделать. Мы живем здесь очень давно. Наши деды и прадеды жили здесь. Но молодчикам-нацистам нет до этого дела. Они ненавидят евреев.

Мы сочувствовали Курту. Но никто из нас не мог хоть что-то сказать ему в утешение.

Мы все находились в подавленном настроении. Не хотелось выходить ни на какие прогулки. Сказочные деревеньки утратили для меня все свое очарование. За прекрасными фасадами домов могло скрываться зло. Мне хотелось уехать домой. Я не могла забыть выражения глаз Эльзиного ухажера. Он вел себя как обыкновенный бандит. У него не было ни капли жалости невинным людям, на которых он напал. С ним никто не ссорился, его никто не злил. Он действовал хладнокровно и расчетливо. Это было заранее продуманное нападение на людей, которые отличались от него лишь тем, что принадлежали к иной расе.

Я сказала Эдварду, что зачинщиком разбоя был Эльзин друг, и объяснила ему, откуда знаю это.

— Как ты думаешь, знала ли Эльза о его намерении совершить погром? — спросила я.

— Вполне вероятно, — ответил Эдвард. — Это объясняет то, что произошло. Наверное, ей каким-то образом стало известно, что Брандты — евреи. Вспомни их деда, который сидит в одиночестве и читает Библию. Он мог проговориться.

Немного погодя Эдвард сказал, что поделился моими соображениями с Куртом и тот ничуть не удивился. Они живут среди доносчиков. Если Эльза выдала их, им остается только смириться с этим. Они не могут уволить ее. Это грозило бы им большей бедой.

Эдвард не удержался от разговора с Эльзой, который потом пересказал мне.

— Я спросил ее: «Скажи мне — тот, кто устроил вчера здесь погром, — он твой приятель?» — Она с вызовом ответила мне: «Да, он мой друг». — Я спросил ее: «А как ты относишься к тому, что произошло?» — «Это было сделано ради Германии и фюрера, — ответила девушка. — Мы хотим, чтобы Германия стала арийской страной. Мы хотим избавиться от евреев». — Я напомнил ей о том, что она работает у евреев. — «Я хотела бы работать у арийцев», — ответила Эльза. — «Тогда почему ты работаешь здесь?» — спросил я. — «Так получилось, — ответила она. — В городке рядом живет мой друг». — Я понял, что разговаривать с ней бесполезно.

— Ах, Эдвард, — сказала я, — это так ужасно. Семье Брандтов грозит опасность.

— Я разговаривал с Куртом, — сказал он. — Они должны уехать отсюда.

— Но смогут ли они это сделать?

— Не знаю. Но они должны подумать об этом.

— Скоро мы уедем в Англию, — сказала я. — Как мы покинем их, зная о том, что здесь творится такое?

У Эдварда был озабоченный вид. Я угадала его мысли: он беспокоился за Гретхен.

— Гретхен чуть старше тебя, — сказал он. — Представь себе, что она должна чувствовать.

— А каково Хельмуту и Курту? — добавила я. — Мне кажется, им стыдно перед нами за то, что мы увидели.

— Я могу их понять. Когда в стране происходят такие вещи, нельзя не испытывать стыда. Виолетта, я не могу их бросить и уехать.

— А что делать?

— Видишь ли, я думаю о Гретхен, — признался Эдвард. — Мы могли бы увезти ее с собой.

— Увезти с нами? — удивилась я.

— Надо сказать ей, что мы приглашаем её в гости. Она могла бы пожить у вас. Я уверен, что твоя мама поймет меня. Гретхен нельзя оставить здесь.

— Кажется, ты к ней неравнодушен, — сказала я. Эдвард кивнул головой.

— Ты хорошо знаешь мою маму, — улыбнулась я. — Она всегда приходит на помощь тем, кому грозит беда.

— Кому, как не мне, это знать? — ответил он. — Виолетта, поговори с сестрой. Пригласите Гретхен погостить у вас. Я не могу этого сделать сам.

— Я понимаю тебя, — сказала я. — Хорошо, я поговорю с Дорабеллой.

Я пересказала Дорабелле наш разговор.

— Бедный Эдвард, мне жаль его, — наигранно вздохнула сестра.

— Почему же? Гретхен чудесная девушка, — возразила я.

— Он хочет жениться на ней?

— Похоже, что так. Он влюблен в нее.

— Неужели? Какая неожиданность… — Дорабелла состроила удивленное лицо.

Она пребывала в хорошем настроении. Минувший вечер был ужасен, но он сблизил ее с Дермотом Трегарлендом. Теперь она, по всей вероятности, думала о Предстоящих помолвках: Эдварда с Гретхен и ее с Дермотом. Я знала Дорабеллу настолько хорошо, что часто угадывала ее мысли.

Не теряя времени, я предложила Гретхен поехать вместе с нами и пожить в нашем доме. Она открыла глаза от удивления.

Я сказала:

— Тебе будет полезно на время уехать отсюда и познакомиться с Англией.

Ее лицо осветилось радостью, но тут же стало озабоченным. Мне стало понятно, о чем она думает. Она избежит неприятности и бед, но ее семья останется здесь и будет находиться под угрозой уничтожений. В этот момент я прониклась симпатией к Гретхен. Она полюбила Эдварда и могла уехать с ним в его страну, избежав зловещей тени, которая надвигалась на ее жизнь. Но здесь оставалась ее семья…

Бедняжка Гретхен! Она не знала, как поступить, и ее родным пришлось решить это за нее. Курт, Хельмут и вся семья Гретхен переполнились благодарности к нам. Было решено, что мы увезем девушку погостить в Англию.

Это был наш последний день в замке, утром мы уезжали. Курту предстояло отвезти нас на станцию и посадить на поезд, идущий к побережью. Мы изменились за время, которое пробыли здесь. Я чувствовала, что не смогу снова стать прежней. Теперь во всем прекрасном я искала изъян.

Мы пошли попрощаться с бабушкой и дедушкой Курта, с которыми редко виделись за время своего пребывания здесь, так как они почти не выходили из своих комнат. Дедушка сидел, читая Библию, он оторвался от книги и посмотрел на меня мутным взглядом. Я сказала ему, что мы скоро уезжаем, и он благожелательно улыбнулся мне и благословил меня.

Затем я подошла к бабушке, которая сидела в кресле-качалке и вязала. Она также одарила меня теплой улыбкой.

— Хорошо, что ты пришла, — сказала она. Меня удивило, что она говорит по-английски. — Мы с дедом совсем старые и торчим в наших комнатах, будто старая мебель, которой давно уже не пользуются.

Я хотела возразить ей, но она опередила меня.

— Да, да. Мы как пара старых кресел, которыми не пользуются, но которые нельзя выбросить на свалку. — Она взяла меня за локоть и спросила: — Это верно, что Гретхен едет с вами?

— Да, мы подумали, что это было бы неплохо.

— То, что ты увидела здесь… — старуха наклонилась ко мне. — Что ты об этом скажешь?

— Меня это потрясло.

Она кивнула:

— Теперь ты знаешь…

— Все это случилось неожиданно и было так бессмысленно…

— Так было всегда, — сказала старуха мрачно. — Мне говорили, что здесь все иначе, и действительно долгое время в Германии ничего такого не происходило… Видишь ли, эта страна мне не родная. Я ношу фамилию Брандт по мужу, а сама я из России — меня привезли сюда, когда мне исполнилось восемь лет.

— Так значит, вы родились в России? Она кивнула.

— Там было то же самое. Это называлось «погром». Мы никогда не знали заранее, когда это может случиться. Но рано или поздно это все равно случалось… Мы уходили и устраивались на новом месте, так что для меня это не ново… хотя почти забылось.

— Это жестокое гонение… я не вижу в нем смысла.

— Они ненавидят нас — вот и весь смысл.

— Но почему?

— Спроси у Господа Бога. Только Он знает. Так было всегда. В. моей семье все думали, что с переездом в Германию все изменится. Но ты видишь — нас преследуют и здесь. Мы приехали в эту страну, бросив все. Я была маленькой девочкой. Сейчас я уже и не помню подробностей. Помню только большую тачку, на ней мы и везли свои пожитки. Мы очень уставали, ночевали где попало. Иногда люди были добры к нам. Я не помню, как долго мы добирались сюда. Когда тебе мало лет, ты многое забываешь. Память хранит не все. Забывается то, о чем не хочется вспоминать.

— Вам неприятно вспоминать об этом? Старуха отрицательно покачала головой.

— Нет, не совсем так, — ответила она. — Это помогает жить. То, что случилось тогда… То, что происходит сейчас. У жизни есть определенный узор. Что-то было в начале жизни — и теперь это возвращается. Это жизнь. Мы поселились в Германии и думали, это великая страна. Так нам казалось. Тот, кто усердно трудился, получал вознаграждение за труд. Мой отец был портным. Очень хорошим портным. Он трудился не покладая рук. Сначала мы жили бедно… но потом он купил швейную мастерскую… две мастерских, а может быть, три. У меня были братья. Мы все работали вместе. Однажды в мастерскую пришел красивый молодой человек. Мой отец взялся сшить ему костюм. Мы встретились с ним и полюбили друг друга.

— Вы были счастливы с вашим мужем?

— Очень. Он привез меня в замок, и с тех пор мы тут и живем. Сначала все было спокойно, потом началась война. Стало плохо. Поражение и катастрофа. Мы потеряли то, что нажили. Но мы продолжали жить в замке, и наше положение постепенно становилось лучше. Мы снова стали зажиточными, и вот…

— …Начались беспорядки, — сказала я. — Но для вас они не были неожиданностью…Старуха покачала головой:

— Я этого ждала. Мой сын держался от всего в стороне… он не имел никаких чинов. Мы старались жить незаметно. Скрывали, что мы евреи, но кто-то донес.