Вирджиния Эндрюс - Паутина грез

— Нормально, пап, только скучаю без тебя. — Мой голос предательски дрогнул.

— И я скучаю. Ничего, через недельку-другую мы с тобой выберемся куда-нибудь вместе.

— Тогда я уже буду в школе, папа. Тебе придется приезжать ко мне в Уинтерхевен. Отсюда это совсем недалеко.

Когда я рассказала ему о жизни в Фартинггейле, он заметил печально:

— Похоже, там как во дворце.

— Лучше бы я жила дома с тобой, папа.

— Знаю, девочка моя, знаю. Мы скоро увидимся. Обещаю. А теперь хочу пожелать тебе счастливого Нового года. Прошедший год был не очень радостным, зато следующий наверняка будет лучше.

— И тебе счастья в Новом году, папа. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, принцесса. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, папа.

Разговор закончился, а я все стояла, прижав до боли трубку к груди. Я отключилась от реальности, пока по телевизору не начался отсчет… «десять, девять…». Трой вздохнул во сне и устроился на диване поудобнее, «…пять, четыре…»

Я увидела, что за окном снова идет снег. Падали мягкие, большие, кружевные снежинки. Некоторые оставались на стекле, но быстро таяли и дорожками слез бежали вниз.

«…три, два…»

Я быстро открыла медальон и поцеловала папин портрет, представляя, что наяву целую его прохладную щеку.

«…один! С НОВЫМ ГОДОМ!» — раздались ликующие вопли в далеком Нью-Йорке. Камера оператора выхватывала десятки лиц в толпе — смеющиеся, кричащие, даже озорничающие люди. Как мне хотелось оказаться среди этих незнакомцев, чтобы незаметно растаять.

Половина страниц моего дневника уже исписана. Что же, в самый раз сейчас пожелать себе счастья в Новом году. Особенно если начинается не просто Новый год, а новая жизнь.

Поздравляю тебя, Ли ван Ворин!

В первый день Нового года Трой проснулся в жесточайшем жару, и как раз в этот день мы ждали возвращения мамы и Тони из свадебного путешествия.

В восемь утра миссис Хэстингс послала за доктором. Но я и так знала, что мальчик всерьез болен, ибо он даже попытки не делал выбраться из кроватки и поиграть. Когда приехал врач, меня отправили в коридор. Из-за двери я вслушивалась в его приглушенный голос. Через некоторое время они с миссис Хэстингс вышли, и по их лицам я поняла, что дело плохо. Доктор был сосредоточен и нахмурен, а няня вся в слезах. Прижав к губам носовой платок, она посмотрела на меня и только головой покачала.

— Что? Что с ним? — бросилась я к ней, когда мы остались одни.

— Доктор предполагает скоротечное развитие пневмонии. О Господи, Господи! Он хочет вызвать «скорую». Придется ехать в больницу на рентген, а может быть, и остаться там для лечения. Мистер Таттертон предупреждал, что Трой очень подвержен инфекциям, но… он прекрасно себя чувствовал, был так бодр… просто счастлив… Неужели я что-то просмотрела? — сокрушалась она.

— Нет, миссис Хэстингс, вы ни в чем не виноваты. Вспомните, мы отправляли его домой при малейших признаках озноба, он всегда был одет по погоде и каждый раз, кроме вчерашнего — но ведь это особая ночь, праздничная, — рано ложился спать, ел с аппетитом. Ведь не заболел Трой после того, как мы с ним заблудились в лабиринте. Так что, оберегай не оберегай…

— Да, да. И все же у меня так скверно на душе. Ладно, Ли, пойду займусь делами. Мистер и миссис Таттертон раньше полудня не появятся, а доктор сказал, что дожидаться их не следует.

Она снова сокрушенно покачала головой.

— Можно мне к нему? — спросила я.

— Да, только не подходи слишком близко. О Господи, Господи, — опять вздохнула миссис Хэстингс и торопливо вышла.

Трой показался мне пугающе маленьким в огромной кровати. Он был до самого подбородка плотно укрыт одеялом. А его головка на пышной белой подушке походила на кукольную — такой она была неподвижной и маленькой. Маленькие ушки, маленький носик, закрытые глаза под голубоватыми веками, маленький рот, чуть приоткрытый из-за того, что нос плохо дышал, — все это наводило на мысль, что в постели лежит хрупкая игрушка.

Только вот щеки пылали болезненным румянцем и губы обметаны. Из-под одеяла виднелись его худенькие сжатые кулачки. Я подошла ближе, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить беднягу, но он вдруг заметался в горячке.

— Папа, проснись, папа, проснись, — забормотал Трой, личико его исказилось страданием. — Тони! Тони! — слабым голосом начал звать он.

Я не выдержала и взяла его почти игрушечную ручку.

— Все хорошо, Трой, все в порядке. Я здесь.

— Тони… Где Тони…

— Это я, Ли. Хочешь, я дам тебе воды, Трой?

— Тони… — простонал малыш, покачав головой, и вдруг зажмурился, будто хотел избавиться от преследовавших его видений. Я прикоснулась к его щеке и вздрогнула от ужаса — такой горячей и сухой была она на ощупь. Сердце у меня заколотилось. Где же доктор, в отчаянии думала я, поглядывая на дверь, как он мог оставить ребенка в таком состоянии. А малыш заметался по подушке, хрипло постанывая.

— Трой! — позвала я его со слезами в голосе. — Трой! О Господи…

Я выбежала из комнаты, чтобы разыскать миссис Хэстингс. Она была внизу, разговаривала с доктором, Майлсом и Куртисом.

— Доктор, он горит, мечется, стонет, как от боли! — выкрикнула я.

Доктор недоуменно взглянул на меня. Миссис Хэстингс шепотом пояснила ему, кто я такая. Доктор кивнул, обернулся ко мне и заговорил:

— Да, дитя мое, я знаю. Только что мы приняли решение не дожидаться «скорой помощи». Повезем его на вашем лимузине прямо в клинику. Миссис Хэстингс только соберет самое необходимое.

— Можно мне помочь ей?

— Не думаю. И вообще тебе стоит держаться подальше. Зачем мне два пациента? Достаточно и одного! — улыбнулся доктор.

Как можно шутить в такую минуту, изумилась я. Няня поспешно отправилась наверх, а я впала в такое подавленно-нервное состояние, что могла только сидеть сложа руки и ждать. Спустя некоторое время на лестнице показался Майлс. Он нес на руках Троя. Малыш был плотно закутан в одеяла, откуда выглядывало лишь пылающее личико. Сзади семенила миссис Хэстингс и все приговаривала: «О Господи, о Господи…»

Прошло несколько часов, прежде чем миссис Хэстингс с Майлсом вернулись из клиники. Едва услышав шаги у входной двери, я бросилась вниз.

— Диагноз подтвердили. Пневмония. Ему дали кислород. — Ее губы дрожали, говорила она отрывисто, еле сдерживая рыдания. — Картина удручающая. Это ужасно. О Господи, Господи…

Я, как могла, пыталась утешить ее:

— Миссис Хэстингс, вам надо поесть и обязательно выпить горячего чаю. Не надо винить себя. Честное слово, это не ваша ошибка.

— Да, да, — рассеянно повторяла она. — Поесть и выпить чаю. Спасибо, Ли. Ты права. — И няня отправилась на кухню.

— Скажи, Майлс, как он на самом деле? — спросила я, уверенная в том, что молодой человек скажет всю правду.

— Температура очень высокая, очень. Трой и раньше часто болел, так что сопротивляемость организма низкая. Боюсь, это серьезно.

Сердце ухнуло в пятки. В висках застучала кровь. Под ложечкой будто бабочки затрепетали, и каждый взмах их невидимых крылышек отдавался острой болью.

— Но ведь он не умрет, а, Майлс?

Затаив дыхание, я ждала, что он ответит.

— Дело плохо, мисс, — сказал шофер и взглянул на часы. — Мне пора в аэропорт. Мистер и миссис Таттертон скоро прилетают. Полагаю, они сразу поедут в больницу, — добавил он.

— Боже, какой удар для Тони, для мамы, — произнесла я.

Майлс кивнул и быстро вышел.

Весь день я пребывала в страшном волнении. При каждом телефонном звонке в груди замирало сердце. Однако из больницы новостей не было. Изнеможденная ожиданием, я упросила миссис Хэстингс позвонить в клинику и расспросить дежурного врача. Состояние Троя не улучшилось. Более того, по лицу няни Троя, по ее потемневшим глазам и запавшему рту я поняла, что малышу становилось хуже. Наконец из холла донеслись какие-то голоса, и я спешно покинула музыкальный салон, где все время сидела. Домой вернулась мать: слуги вносили с улицы ее бесконечные чемоданы, а она направо и налево отдавала приказания, одновременно жалуясь на усталость и плохую погоду. Тони с ней рядом не было.

— Мама! — закричала я. — СЛАВА БОГУ, ЧТО ТЫ ПРИЕХАЛА.

— Воистину, слава Богу, — сказала мать и рассмеялась негромким хрустальным смехом. Она стягивала с рук перчатки. Несмотря на жалобы и вздохи, выглядела она прекрасно — свежая, красивая, молодая. Ей очень шла новая черная норковая шапочка и такая же шубка. В ушах поблескивали длинные золотые сережки. Мать посторонилась, пропуская Майлса с лыжным снаряжением, и наконец заметила меня.

— Ты не поверишь, Ли, но медовый месяц оказался необыкновенно утомительным, — обнимая меня, шепотом произнесла мама. — Я измучена и опустошена до последней капли. Сил нет совершенно. Не могу дождаться, когда лягу в постель и спокойно отдохну.

— Но где же Тони, мама? Ты ведь слышала о Трое?

— Конечно. Тони прямиком поехал в клинику. Мы завезли его туда, — сообщила она. — Подожди немного, Ли, и мы с тобой посмотрим, какую красоту я накупила в Европе, — не переводя дыхания говорила мать. — Но прежде я отдохну, а уж потом все покажу и все расскажу. Аб-со-лют-но все, — с расстановкой добавила она, наклоняясь ко мне поближе. — А сейчас… сейчас ванна… и сон.

Она начала подниматься по лестнице.

— Но, мама, а как же Трой?

Мать обернулась и в замешательстве посмотрела на меня.

— А что?

— Он так тяжело болен и…

— Да, но он уже в клинике. Что мы еще можем сделать?

— Ты видела его?

— Разумеется, нет. Не стоит лишний раз подвергать себя опасности, если в этом нет жизненной необходимости.