И хоть грустным был повод, с которого пошел этот разговор, все же папины слова наполнили мое сердце теплом и радостью.

Отец сел в кожаное кресло.

— Твоя мама до сих пор остается молодой девушкой, Ли. Много лет назад, когда я встретил ее в Техасе, мне и в голову не приходило, что когда-нибудь разница в возрасте может стать помехой для нас. Правы люди. Любовь ослепляет. Любовь, знаешь ли, как солнечные блики на воде. Ты не можешь смотреть прямо на них, тебе приходится отводить глаза, зажмуриваться, надевать темные очки, и тогда ты видишь то, что тебе хочется видеть. Понимаешь, Ли? Ты ведь уже достаточно взрослая, чтобы понять это, правда?

Я молча кивнула. Мы с папой редко говорили на такие серьезные житейские темы. Если и начинался подобный разговор, отец чаще умолкал на полуслове, добавляя: «Ну, обо всем этом мама тебе скоро расскажет».

— Думаю, ты все понимаешь, — улыбнулся папа. — У тебя светлая голова. Ты и маму свою, и меня обойдешь.

— Но какое все это имеет отношение к маминому отъезду?

— Как я говорил, твоя мама до сих пор молода. Даже слишком молода для своих лет. А я, можно считать, старик. И уже многие годы такой. Мужчинам очень трудно измениться, почти невозможно. Она же хотела, чтобы я менялся вместе с ней. Конечно, я пытался пойти навстречу, но это не в моем характере. Боюсь, именно поэтому она чувствует себя несчастной.

— То есть как, папа?

— Очень просто. Например, ей хотелось бы, чтобы в наших круизах я вел себя как беззаботный турист… спал до полудня, ел до отвала, бродил бы по палубам, сидел бы в баре… чтобы вечерами сопровождал ее на танцах, наливался бы шампанским, веселился бы до зари… и снова спал бы до полудня… чтобы я даже слова не смел молвить о работе, о нуждах команды, о двигателях и так далее. — Он улыбнулся. — Иногда она ведет себя как ребенок, как жадная до чудес и развлечений девочка. Да, никогда я не встречал женщины с такими аппетитами, когда речь идет о подарках, праздниках и сюрпризах… Ей всегда не хватает бриллиантов, ужинов в ресторанах, нарядов… Ее можно понять. Она молода, красива, жизнерадостна. С другой стороны, рядом с ней я — работаю круглые сутки, с головой ушел в тяжелое предприятие… где уж тут веселиться. А будь ее воля, она за каждый час работы заставляла бы меня пять часов развлекаться. Боюсь, это не по мне. Даже если бы мог, не стал бы. Я не только староват для этого. Главное, мне это не по нутру. Вот почему твоя мама и чувствует себя несчастной. Не знаю, ответил ли я на твой вопрос.

Я уже не могла сдержать слез. Заметив на моих щеках прозрачные бусины, папа встал и подошел ко мне.

— Ну, будет, будет. А то я пожалею, что завел с тобой этот разговор.

— Все, папочка, не буду. — Я быстренько промокнула глаза. Сердце щемило, но я постаралась улыбнуться. — И что же теперь будет, а, пап?

— Посмотрим. Мама хотела, чтобы у нее было время подумать. Ну а нам с тобой надо руководить круизом. Ясно?

— Да, папа.

— Тогда вот мой первый приказ: ты должна все время проводить с друзьями — обедать, гулять, развлекаться с ними.

— А если они будут спрашивать о маме?

Отец на секунду задумался.

— Можешь сказать, что непредвиденные домашние обстоятельства вынудили ее вернуться. После этого никто ничего спрашивать не будет. В крайнем случае, добавь, что тебе родители не объяснили причину. На том и порешим. — Отец звонко хлопнул в ладоши. — Завтра отправляйся на берег, пройдись по магазинам, выбери сувениры для своих подружек. Днем все будут на пляже, а вот вечер проведем вместе: поедем в традиционный местный ресторан. Там подают цыпленка на вертеле. Я уже столько наслышан об этом. Ну, как программа?

— Здорово!

— Вот и славно. Ну, беги! Потом все расскажешь в подробностях. Кстати, как там новый «судовой журнал»?

— О, пишу каждый день.

— Вот и молодец.

Папа поцеловал меня в щеку, я крепко обняла его, с удовольствием вдыхая родные запахи — старомодный одеколон, трубочный табак и солоноватый запах моря.

Почаще бы вот так беседовать с папой.

Я понимала маму, которая обижалась, что все свое время он посвящает работе. И мне хотелось, чтобы он больше бывал со мной, больше рассказывал мне о своем детстве, о молодости. Я вдруг сообразила, что ни разу не слышала его версии знакомства с Золушкой по имени Джиллиан. Надо будет обязательно расспросить его. Хотя папа такой сдержанный… Станет ли он описывать свои чувства, вспоминать свою любовь с первого взгляда? Захочет ли признаться, что на коленях просил ее руки и сердца? Папа никогда не высказывался о бабушке Джане и о маминых сестрах. Какие бы тирады ни произносила мама в их адрес, как бы ни бранила их, отец всегда молчал, отводил взгляд… Сколько же мне еще предстоит узнать о своей семье! К счастью, теперь папа понял, что я повзрослела, может быть, он будет больше рассказывать мне…

Разговор с отцом настолько ободрил меня, что появилось настроение присоединиться к Спенсерам. Слава Богу, я успела их догнать. Мы отправились в замечательный итальянский ресторанчик под названием «Касабланка». Столики стояли прямо на улице. Благоухали цветы, улыбались с неба звезды, а музыканты играли романтические мелодии. Мистер и миссис Спенсер танцевали, обнявшись, и были так нежны друг с другом, что их девчонки начали хихикать. Наверное, они смущались откровенных чувств своих родителей, и напрасно, думала я. Ведь это чудо, когда муж и жена, прожившие не один год, так любят друг друга. Я даже закрыла глаза и попыталась представить, что на этом пятачке в объятиях ласковой ночи танцуют мои мама и папа.

Отец сказал, что любовь ослепляет. Но когда приходит любовь, мыслимо ли думать о чем-либо другом? Возможно ли представить, во что превратится это чувство спустя годы? То, как мама сейчас говорила об отце, наводило на размышления: а не стоило ли ей в свое время отказать ему, пусть даже это грозило безрадостным прозябанием в обществе сестер и матери?

— Если уж любовь, то только как у ваших родителей, — заявила я девчонкам Спенсер. Они переглянулись, не зная, смеяться или нет. Вообще они хихикают постоянно, но тут их удержала серьезность моих слов. Они только глупо заулыбались, а я подумала, что наверняка стану предметом их вечернего обсуждения. Мы хоть и были сверстницами, но я чувствовала себя намного старше.

В душе у меня царило полнейшее смятение. Наверное, не в возрасте дело. Может быть, это имел в виду отец, когда говорил, что мама слишком молода для своих лет.

Снова подступила грусть. С облегчением я вернулась на «Джиллиан». Мы с папой поблагодарили Спенсеров, попрощались с ними, и он начал расспрашивать меня об ужине.

— Все замечательно. — Это была полуправда. — Жду не дождусь, когда завтра меня в ресторан поведешь ты.

— О-о, — сокрушенно протянул отец, — увы, ничего не выйдет. Выяснилось, что завтра на судно приезжает с визитом сам господин губернатор. Так-то вот, моя принцесса.

Я проглотила разочарование и искусственно улыбнулась — совсем как мама.

— Ничего страшного, папа. А теперь спокойной ночи. Что-то я устала.

Он поцеловал меня и снова углубился в служебные дела. А я бросилась в каюту, захлопнула дверь, рухнула на кровать и разрыдалась. Я плакала обо всем — о том, что уехала мама, о том, что у кого-то родители живут в любви и согласии, о том, что страдает папа, что несчастлива мама, о том, что я сейчас одна.

Я выплакала, наверное, море слез и, наконец, обессилев, свернулась клубочком, крепко обняв плюшевого мишку. Сверху доносились приглушенные звуки музыки, снизу — тихий шелест спокойной воды. А громче всего слышалось биение сердца.

И от этого одиночество ощущалось еще сильнее.

Только сон принес мне успокоение.

Глава 5

Почти сирота

Все три дня стоянки в Монтего-Бее я усиленно искала занятий и развлечений, иначе тут же вспоминался мамин отъезд и на глазах появлялись слезы. Мы с сестрами Спенсер познакомились с двумя мальчиками, которые сначала, правда, совершенно не обращали на нас внимания. Наверное, оттого что были немного старше и считали зазорным иметь дело с маленькими девочками. Ребята эти ходили в частную школу в предместье Бостона и в связи с этим здорово задирали нос. На судне они предпочитали лежать с книгой в шезлонге или играть друг с другом в шахматы. Нас они лишь изредка одаривали вниманием.

Один представился как Фултон Уиттингтон-младший. Это был высокий кареглазый парень с густыми каштановыми волосами. Товарища его звали Рэймонд Хант. Он был пониже, покоренастее, но более раскованный и непосредственный. Думаю, я ему понравилась, потому что именно он начал первым разговор, когда мы с Кларой и Мелани играли в шафлборд[3].

— Ты будто метлой метешь по полю, — поддразнил он меня, наблюдая за нашими ходами. Красивым его никак нельзя было назвать — слишком широкий рот, слишком длинный нос, — зато улыбался Рэймонд открыто и добродушно. Если, конечно, позволял себе улыбнуться.

— Чего не знаю, того не знаю. Я метлы в руках не держала, — парировала я и повернулась спиной.

Мальчишки засмеялись.

— Лучше бы вам не дразнить ее, — воинственно заявила Клара. — Ее отец — владелец этого судна.

— Да? — Фултон вдруг заинтересовался.

Очень скоро оба вступили в игру — сначала советы давали, потом загорелись азартом сами. На ленч мы уже ходили все вместе. Договорились и на пляж отправиться компанией. Клара и Мелани постоянно шептались и хихикали, что, по-моему, было совсем по-детски, а главное, невежливо. На пляже девчонки совсем расшалились, начали пронзительно визжать и плескаться. А мы с мальчиками солидно сидели на песке и разговаривали.

День выдался безоблачный, но свежий бриз обманчиво уменьшал солнечный жар. Я предусмотрительно намазалась маминым защитным кремом. Мы с Фултоном и Рэймондом увлеченно рассказывали друг другу о школе, о новых фильмах, книжках, о своих вкусах и пристрастиях. У нас нашлось много общих интересов.