Она отстегнула ремень, открыла дверь и вышла.

Лося на дороге не было, он убежал в лес. Но, как говорил ей отец, подбитое животное все равно погибнет.

Значит, она убила лося?

Ирина засунула дрожащие руки в карманы куртки, обошла машину. Все так, как она думала. И фара, и бампер. Голая лампочка слепила глаза, Ирина опустила козырек черной бейсболки еще ниже…

Да, думала она сейчас, шагая в сторону Театральной площади, убила живое существо. Впервые в жизни. Не нарочно, случайно. Оно вышло не туда, куда должно. Или ходило через шоссе туда, куда должно? Куда звала… любовь? Ведь сейчас гон у лосей, значит, любовь? Страсть?

А ее что погнало на шоссе? Тоже любовь?

— Ха-ха-ха! — расхохоталась она. А потом вздрогнула от громкого шороха. Кошка белой стрелой метнулась через дорогу. Не черная, и на том спасибо. Можно подумать, что увидела бы черную, одернула она себя, в такой темноте.

Значит, любовь ее погнала на шоссе, да? Та самая любовь, которая ей выставит счет за ремонт джипа?

Театральная площадь не скупилась на огни. Подсвечен фонтан, над зданием администрации сияла гирлянда, театральная афиша возле парадного подъезда драмтеатра предлагала прочитать себя без дополнительных усилий — лампочки светили во всю мощь.

Ирина подошла к автобусной остановке. Нет, она не пойдет на Московскую, к Кириллу. Без колебаний, быстро, пересекла площадь. Она поедет к отцу, в Коминтерн. Отца нет в городе, и это хорошо.

Автобус катил мягко, кондукторша болтала с водителем. По мосту через Вятку Ирина давно не ездила в этот час, следила за огнями лодок. Рыбаки — свободные духом люди, говорил о них отец, он и сам был таким.

А она? Что делает она со своей жизнью? Зачем-то закончила пединститут, зачем-то учится в аспирантуре.

Зачем-то, усмехнулась она. Все предусмотрено при рождении. Бабушка сумела не только свою дочь держать на коротком поводке, она и на нее сворку накинула. Ирина помнит, как отдала матери диплом и решила, что свободна для жизни.

Но мать сказала:

— Мне жаль, но бабушка видела тебя кандидатом наук.

— Ме-ня! — ахнула Ирина.

— Да, тебя, — подтвердила мать.

— А если нет? — Ирина помнит, как загорелись ее щеки.

— Если нет, то у тебя тогда… — она вздохнула, — многого нет.

— Например? — спросила Ирина, наблюдая за лицом матери. Оно было бесстрастным, как у теледиктора, который читает чужой текст.

— Бабушка оставила тебе деньги на поездку в Англию. Подучить английский перед экзаменом в аспирантуру. Ты ведь всегда хотела в Англию?

— Хотела, — сказала Ирина.

— Ну и еще. — Мать вздохнула. — Снова деньги. Бабушка завещала тебе счет в банке.

— С каких это доходов? — недоверчиво фыркнула Ирина.

— Это не важно. Но, если хочешь знать, скажу.

— Конечно, хочу.

— Ты знаешь, что в бабушкином роду много бездетных. Она сумела объяснить им: ты тот человек, который не пустит по ветру то, что они накопили. В общем, на счету в банке деньги за два дома, неплохих, за две квартиры в Екатеринбурге и за одну в Челябинске.

Ирина хлопала глазами.

— И что же? — наконец спросила она. — Какое отношение все это имеет…

— А такое, что все это ты можешь получить только после защиты диссертации.

— А если нет?

— Тогда счет останется в банке. Невостребованным.

— А ты не сможешь им воспользоваться?

— Нет, Ирина. Я сделаю так, как сказала мама.

— Круто, — выдохнула Ирина. — Послушная дочь. До… до потери пульса. — Ирина сначала фыркнула, а потом захохотала. — Ох, наша бабушка! Наш гениальный инженер-конструктор. Скажите, кто-нибудь, что вечных людей нет! Есть, потому что даже с того света они могут руководить нашей жизнью! — Она качала головой.

— Можешь говорить все что угодно, кричать, визжать, кривляться. Но все будет так и только так.

— Ладно, за сколько же я должна стараться? Можно узнать?

— Тайна, — ответила мать. — Она откроется в обмен на диплом кандидата исторических наук.

— Понятно. Но то, что ты перечислила, должно быть, не хило, — сквозь зубы процедила Ирина. — Мне предлагают выучиться в аспирантуре за большие деньги. Причем плачу не я, а мне. Гм-м-м… А вообще-то, какие у меня варианты? — продолжала она. — В школу я не хочу. Бегать по частным урокам — туфли жалко. Идти в музей Царицыно, как ты мне предлагала…

Мать перебила ее:

— Я ей предлагала! Я просила, чтобы тебя туда взяли хоть кем-то! Там перспектива, его восстановят, там нужны люди. Ты понимаешь?

— Понимаю. Это. Но не понимаю, мама, почему я. Ты сама знаешь, я хотела пойти на биофак.

Зоя Павловна махнула рукой:

— Только не говори мне в сто первый раз, что ты хочешь чистить клетки в зоопарке.

Ирина фыркнула, как дикая кошка.

— Чистить клетки? Нет. Они пахнут. А вот кормить зверей, наблюдать за ними… В конце концов, выращивать для них еду, морковку, свеклу… — Ирина улыбалась. Она видела, как мать морщится. Но представляла себе, что это не мать, а бабушка.

— А должность, которую тебе могут дать без специального образования в зоопарке? — Мать, кажется, не могла оставить эту тему. — Ты что, истории будешь учить львов, тигров, кто там еще…

— Тапиры, носороги, верблюды, ежи, лисицы, волки…

— Можешь не перечислять. — Мать снова махнула рукой.

— Мама, но я говорила, чего я хочу…

Мать вздохнула:

— Ну что мы как на сайгонском базаре? Мы живем в тех обстоятельствах, в которых живем. А значит, из них и следует исходить.

Когда мать вспоминала о чем-то вьетнамском, это означало: она сказала все, что могла. Значит, не отступит ни на шаг.

Ирина тоже вздохнула.

— Лады, — бросила она. Мать знала, что это означает. — Покоряюсь, хотя я против.

Зоя Павловна усмехнулась:

— Итак, стороны обменялись речами. Что дальше?

— А дальше, — сказала Ирина, — ты сама знаешь, — в Москве в бесплатную аспирантуру мне не поступить. А если в платную, то жаба давит. Ей-богу.

— Согласна. Варианты?

— Один. Ехать к отцу и учиться в Вятке.

Мать поджала губы. Но это ее первая реакция. Вторая быстро перекрыла первую. Мать сказала:

— Что ж, логично. Жилье есть. Отца дома не бывает. Значит, мы подошли к этапу номер один твоего приближения…

— …к бабушкиной морковке, — засмеялась Ирина.

— Я должна отправить тебя в Англию. — Мать не обратила внимания на выпад дочери. А чтобы подчеркнуть, что сделала это намеренно, добавила: — Я не могу ослушаться маму.

В Вятке все вышло так, как и должно было. Она легко сдала экзамены, написала работу по странной для нее теме: «Особенности преподавания в старших классах социалистического периода истории». Отец Кирилла уже поговорил с кем надо, проблем с защитой не будет.

Но все остальное становилось проблемой, причем более серьезной, чем ей казалось. Она все глубже врастала в дела Вахрушевых, а роль, которую ей отвели, начинала тяготить.

Автобус нырнул в полуспящее село, отделявшее город от поселка Коминтерн. Когда-то этот поселок не входил в черту Вятки, но потом росчерком пера его облагодетельствовали. Построили панельные дома, которые своей эфемерностью придавали особенную основательность старым кирпичным. Отец жил в таком, в старой бабушкиной квартире. Она предусмотрительно не продала ее, переехав в Москву к дочери Зое после смерти своего мужа. Она знала, семья всегда сумеет выгодно распорядиться площадью.

Довольно долго здесь жила старшая бабушкина сестра, потом еще кто-то. Отец захотел переселиться сюда по своей воле. Что и сделал.

Ирина прошла от остановки в глубь квартала, к дому. Набрала код «38», который, похоже, в этом городе на каждой двери. В подъезде, как и месяц назад, та же труба с лохматыми слоями разной краски, вынутая из ванной чьей-то квартиры, стоит в углу. Почтовый ящик забит бумагой — рекламщики трудились зря, отец давно в полях. Потом выну, подумала Ирина и пошла вверх. Между вторым и третьим этажами на широком подоконнике сверкали глазами непугливые кошки — серая и белая. Лестница, как всегда, чисто вымытая, и такой же привычный запах вареной картошки.

На четвертом этаже Ирина открыла дверь своим ключом и вошла.

9

В квартире было все привычно — тот же урчащий холодильник в коридоре, тот же коричневый шкаф, в котором, знала она, висят еще бабушкины старинные пальто, плащи, шляпы.

Она сбросила ботинки в прихожей, куртку повесила на стоячую рогатую вешалку — все равно в шкафу нет места.

В желудке заурчало так громко и требовательно, что Ирина не решилась отказать ему. Холодильник включен, значит, там что-то есть.

Конечно, есть. Она увидела литровую банку соленых грибов. Достала, покрутила. Похоже на валуи, значит, соседка угостила отца. Еще там стояла трехлитровая банка соленых узкотелых помидоров. Тоже чей-нибудь дар. В овощном корытце она обнаружила морковь, покрывшуюся белыми тонкими ростками, как шерстью: утомилась ждать внимания.

Ирина поставила чайник на газовую плиту, чтобы запить грибы и помидоры. А в ожидании думала.

Конечно, не просто так она налетела на лося. Ее гнало по шоссе то, что она увидела на фабрике. Ей хотелось поскорее рассказать и в который раз предупредить Кирилла: вот-вот он потеряет фабрику.

В том не ее вина. Хотя Кирилл постоянно внушает ей, что именно она ею занимается. Но фабрика — не ее. И она сама — не Вахрушева. Хотя работает на эту семью с утра до вечера.

Разве она согласилась соединиться с ними навсегда? То есть остаться с Кириллом… навсегда?

Она смотрела на чайник, в блестящем боку видела кривую фигуру со сложенными длиннющими руками. Она покачала головой, и голова, отраженная в шлифованном алюминии, заколебалась.