— А земля, на которой ферма? — спросила Ирина.

— Она ничего не стоила, когда дочь купила ее. Там когда-то жила наша дальняя родственница. Я знала только одно — там хорошая энергетика.

Ирина поморщилась. Она терпеть не могла это слово, его произносят сегодня с придыханием все кому не лень, а вкладывают собственный смысл.

— Нет, не в том смысле, в котором вы подумали. — Мария Сергеевна покачала головой. — Там очень хорошо с электричеством.

— А-а-а… — начала Ирина, но Савельева перебила ее:

— В Рязанской области в глубинке многие провода украли и сдали — это дорогостоящий алюминий. А у них все в порядке. Для птиц электричество важнее всего.

Ирина кивнула.

— Следует понять, — продолжала Мария Сергеевна, — что сегодня женщины живут не инстинктами, мы все больше включаем разум. Но найти партнера, который это понимает, трудно.

Ирина вздрогнула. Почти то же она говорила Кириллу, когда он уверял ее, будто всякая женщина хочет выйти замуж и родить ребенка. Он не верил, что она не слышит в себе такого инстинкта.

— Это правда, не всякая женщина горит желанием раствориться в мужчине, отказаться от самой себя. Что значит быть замужем сегодня? Совсем не то, что вчера. Но когда жена на шаг впереди, мужчина готов схватить ее за юбку!

Ирина засмеялась.

— И вовсе не с той целью, которая ее, возможно, заставила бы задержаться, — улыбнулась Мария Сергеевна. — Если женщина одна, это не значит, что она никому не нравится. Настоящий брак возможен только в том случае, когда она готова поделиться с мужчиной не только телом, но и душой. Если нет этого — женщина уходит. А он… что делает он? Спросить меня, я бы советовала мужчине не устраивать истерику и, уж конечно, не мстить.

Ирина не сводила глаз с лица Савельевой. Она что, читает ее мысли?

Простившись с хозяйкой, Ирина не поехала домой. Ей захотелось музыки. Не важно, кто будет играть, она не великий ценитель. Не важно, что будут играть, ей нужно впустить в себя живой звук. Ощутить аромат хороших духов, услышать негромкие голоса людей, увидеть сдержанные улыбки. Взглянуть на себя в высокое зеркало не под мертвенным светом люминесцентных ламп, а настоящих хрустальных светильников. Увидеть себя во весь рост — снова.

Ирина никогда никого не приглашала на концерты в консерваторию. Она пробовала, но подруги, придя туда, начинали рассказывать новости, а ей нужна только музыка и больше ничего.

Она замечала, что есть люди, которые кидаются в музыку, как в баню, и выходят после концерта чистыми. Готовые снова запачкаться. От этих взлохмаченных она держалась подальше. Не любила ощущение тревоги, исходящее от них. Ирина садилась в четвертый ряд. Только зал и музыка.

В малом зале консерватории вечером давали органный концерт. Было время, когда звук органа казался чрезмерным, слишком громким, слишком густым и мощным. Давил на нее. Возбуждал.

Сегодня она поняла почему. Орган призывал очнуться. Осмотреться. Понять, что она делает.

Ирина чувствовала себя как после массажа. Это было почти физическое ощущение. Точно так массажист приводил тело отца в чувство после перенапряжения. Сейчас был массаж не мышц, а души.

Она ехала домой и больше не сомневалась, чем наполнит свою жизнь.

31

— Мне мерещится или это вы? — Антон хотел говорить как можно спокойней, но губы прыгали, разъезжаясь от радости.

— Это я, — кивнула она. — Здравствуйте. А вы-то что тут делаете? Личные дела?

Он огляделся, чувствуя, как сердце гонит кровь с бешеной скоростью. Если сейчас сделать кардиограмму, то наверняка обнаружится аритмия. Пульс сотня, не меньше.

Никого больше не было у торцевой стены метро «Боровицкая» в этот час. Он специально выбрал это место, чтобы не ошибиться, — давно не спускался в метро.

Значит, все-таки она? Предчувствие не обмануло? Женщина, похожая на хаску, и его попутчица в поезде — перед ним.

— Я вам позвонил, Ирина, — говорил он, — потому что меня разобрало любопытство… насчет вашего любопытства… — Язык плохо слушался.

Она хмыкнула, но не улыбнулась, а напряженно смотрела в его лицо.

Антон засмеялся, услышав себя.

— Вы интересовались формулой старения. Почему?

Он решил успокоить ее — разговор на серьезную тему, считал он, заставит отбросить подозрения и предположения.

Он ожидал, что сейчас Ирина улыбнется, понимающе кивнет. Его губы приготовились отозваться на улыбку. Но вместо этого Антон услышал резкий голос, увидел, как побледнели ее щеки.

— Простите, а почему вас это интересует? — Она сделала ударение на слове «вас».

Антон приподнял брови. Действительно, как он не подумал. Она ведь не знает, кто он. Для нее он — человек, который ехал с ней в одном купе.

— Потому что именно этим я занимаюсь, — ответил он, придавая голосу всю возможную теплоту.

— Вы занимаетесь… этим?

Антон смотрел на нее и видел, как расхожая фраза «лицо каменеет» обретает реальность. Круглые свежие щеки Ирины стали бледными, потом сероватыми и, странное дело, утратили прежние очертания. Словно вся мягкость овала пропала. Само лицо затвердело и заострилось. Глаза сощурились, а из их глубины его сверлили темные зрачки.

— А почему вас это удивляет? — спросил он, пытаясь говорить по-прежнему мягко.

— По меньшей мере, заниматься этим непорядочно. — Ирина попятилась от него, бросила взгляд на уходящий поезд.

— Это еще почему?

В его голосе слышалось такое неприкрытое изумление, что Ирина повернулась к нему снова.

Антон заметил, что ее глаза вернулись в прежние берега — казалось, сомнение пробивается сквозь… сквозь что? Он быстро оглядел ее, увидел, как пальцы подрагивают на ремешке сумочки. Да она боится! Неужели она боится его?

— Так что же? Вы полагаете… — Руки дернулись к груди, сумочка — следом. Черная кожаная торбочка на длинном ремешке закачалась перед грудью. Как маятник больших часов. — Вы полагаете, это порядочно — следить за мной?

Она вдруг заметила свою странную позу, быстро опустила руки. Ремешок сумочки накинула на воинственно выставленное и потому острое плечо.

— Вам хорошо платят? — Ярость с новой силой вспыхнула в ней, страх, от которого дрожали пальцы, сгорел. — Если вы согласились заниматься грязным делом?

Антон сощурился, сложил руки на груди. Чего-то он не понимает, думал он, наблюдая за Ириной.

— Да. Мне платят, — спокойно ответил он. — Хорошо? — повторил он за ней. — Как вам сказать. — Он говорил медленно, словно убаюкивал ее ярость. — Не отказался, если бы платили больше. Но почему вы называете науку грязным делом, Ирина?

— Науку! Хороша наука!

Она снова рассердилась, но, похоже, прежнего накала уже нет, отметил Антон.

— Следить за мной! По чужому заданию!

— Если то, что я делаю, вы называете «следить», — все тем же тихим невозмутимым голосом продолжал Антон, — то я на самом деле делаю по заданию.

Проходящий поезд ядовито проскрежетал тормозными колодками по рельсам, Антон умолк, пережидая.

— По заданию Кирилла Вахрушева, да? — Ирина воспользовалась паузой. — Вы думаете, что он…

— Стоп! Стоп! — Антон поднял руку. — Кто такой Кирилл Вахрушев?

— Неужели не знаете? — В свой вопрос она вложила столько сарказма, что Антону стало жаль неведомого Кирилла Вахрушева. — Кто же нанял вас следить за мной, если не он? Он обещал, и он это сделал! Я никому больше не интересна, кроме него!

— Мне. Вы интересны мне, — просто сказал Антон. Он улыбнулся, глядя в ее удивленное лицо. — Я вас выследил, потому что сам так захотел. Вы понимаете?

Ирина смотрела на него, глаза становились больше, круглее. Лицу возвращались прежние краски, но не в том порядке и не с той скоростью, как уходили. Щеки вспыхнули, словно внутри зажегся костер. Овал лица сразу стал прежним.

— Вы… вы на самом деле не от Кирилла? — все еще не веря, спросила она.

Антон заметил, что длинные пальцы с ногтями, покрытыми бледно-розовым лаком, больше не дрожали. Страх прошел.

— Вы искали меня?

— Искал. Долго, — тихо ответил он. — Я так жалел, что не взял у вас номер телефона. Тогда, в купе.

— Но вы нашли его. — Она усмехнулась. — А я… — начала она, но осеклась, потом плотно сжала губы.

— Я даже ездил на выставку, искал вас среди перчаток. — Он засмеялся.

Снова заметил, как ее губы стиснулись еще сильнее. Будто упоминание о перчатках доставляло боль.

— Но если вы нашли мой билет у той милой проводницы, — она хмыкнула, — которая смотрела на вас, как… как кошка на сметану…

Он расхохотался, но не стал спорить.

— Там нет телефона…

— Не трудитесь, Ирина. Все не так. Я видел вас еще раз, в коридоре геронтологического Центра.

— Вот как? — Она с сомнением смотрела на него, морщила лоб, пытаясь вспомнить. — Нет, я вас не видела.

— Не видели? Конечно, я так искусно вжался в стенку, пропуская вас… Вы могли подумать, что это просто барельеф.

Она фыркнула, оглядела его. Будто оценивала — может ли такая фигура украсить ученый коридор.

Ирина помнила тот день, тот коридор. Солнце, светившее сквозь широкое торцевое окно, превратило его в длинный тоннель, наполненный расплавленным золотом. А ведь правда, был мужчина. Она не рассмотрела его, укрытого солнечными лучами. Впрочем, если бы даже рассмотрела, вряд ли запомнила бы. В тот миг она думала, как лучше сказать Кириллу то, чего он не хочет услышать.

— Это были вы? — спросила Ирина. — В коридоре было слишком много солнца. — Она улыбнулась.

— Ну, наконец-то, — облегченно вздохнул Антон.

— Что «наконец-то»? — спросила она, оглядывая его довольное лицо.

— Вы улыбаетесь. Вы любите солнце.