— А посмотришь — похожи на волка. Если такая собачка встретит тебя у ворот, кем надо быть, чтобы идти напролом? — Антон прижался щекой к мохнатой щеке собаки. — Ах, какая ты ласковая…

— По-моему, это ты ласковый, — смеялся доктор. — Ты лезешь к ней с поцелуями. Но ей нра-а-вится, я вижу. Хаски вообще не любят одиночества, они млеют, улыбаются, когда их тискают, как ты, — говорил он.

— Так почему Аляска? — вернул его Антон к начатому разговору.

— Во времена «золотой лихорадки» на Аляске — она вон там, посмотри, через Берингов пролив, — доктор махнул рукой на заснеженную пустыню, — эти ездовые собаки помогли людям выжить. Рассказывают, их привез туда торговец пушниной со странным именем — Гусак. Собачки легко тащили груженые сани.

— Я думаю, окажись хаски не такими расторопными, — говорил Антон, — они все равно покорили бы людей — своей красотой. — Он стиснул шею хаски, а она закрыла глаза, млея от удовольствия. — Во-от она меня как покорила, — бормотал он.

— Ну и замечательно, — усмехнулся доктор, — теперь у тебя есть идеал. Осталось найти похожую особу в женском обличии. Ты ведь не женат?

— Нет, не довелось, — фыркнул он, а хаска ткнулась ему в губы. Перед глазами возникла Марина. Но она похожа на маленького терьера. — Он засмеялся. — А вы как, Николай Романович? Уже нашли?

— Ищу, но среди женщин хаски так же редки, как и среди огромного количества их сестер. — Он кивнул на хаску, которую все еще не выпускал из объятий Антон…

Наконец, турбулентность оставила в покое пассажиров, мысли Антона переместились в другую плоскость. Он посмотрел на часы: еще двадцать минут, не больше, и они приземлятся в Домодедово. Начнется другая, вернее, продолжится хорошо знакомая жизнь. Но теперь он знает, как ее разнообразить. Доктор дал ему телефон человека, который живет под Москвой, держит хасок. Он приезжает даже на соревнования на Чукотку, в Марково.

Антон почувствовал руками теплую шерсть — руки запоминают все, что в них побывало. Щека вспыхнула, словно заиндевевшие собачьи усы прошлись по ней.

Он стоял возле транспортера, ожидая багаж, скрестив руки на груди. День цвета хаски серел за окном, но сейчас он не нагонял на него печаль. Напротив, Антон видел белый снег, над которым летят грациозные остроухие голубоглазые собачки…

Наконец, черная дорожная сумка, перевернутая вверх колесами, подплыла на заезженной, затертой багажом ленте. Он подтащил ее к себе, поставил. Взять такси? Но… жалко денег. Антон решил прокатиться на электричке. Он слышал, что теперь это удобно.

На самом деле, сел под крышей в конце вагона и без остановки, без всяких дорожных пробок, вкатил под крышу Павелецкого вокзала. А дальше — метро и трамвай до улицы Пасечной.

Матери дома не было. Он помылся, переоделся, погрыз яблоко и позвонил.

— Нина Степановна, доброе утро. Ваш посыльный, с северов, прибыл, — шутливо проговорил он, стараясь подладиться под торопливый говор, которого наслушался в экспедиции.

— Все в порядке? — спросила мать. По ее сдержанному тону догадался: у нее кто-то есть.

— Да. Кое-что привез. Сейчас соберусь и приеду.

— Хорошо, я скоро освобожусь. — Мать положила трубку.

Антон был человеком быстрым, может быть, еще и поэтому так пришлись ему по сердцу хаски. Конечно, думал он, увальню понравились бы сонноглазые чау-чау.

Разница во времени сказывалась, по чукотским часам ему давно пора спать, и в метро мгновениями ему казалось, будто он на самом деле спит. А все, что вокруг, — сон.

Он шел по коридору Центра, испытывая странное желание: завернуть за угол — и увидеть то, что было перед глазами еще вчера.

«Сцену прощания?» — насмешливо спросил он себя. Доктор довез его на нартах до аэропорта. Антон поцеловал всех двенадцать хасок упряжки в заиндевевшие усы. Потом долго махал им рукой, а они, казалось ему, улыбались.

Антон повернул в коридор, в котором находилась лаборатория матери. Дверь открылась, и на пороге появилась…

Он покрутил головой, осуждая себя за торопливость. После такого перелета было бы лучше поспать. Особенно если учесть, что он не спал почти сутки до полета.

В общем, по коридору на него шла… хаска.

То есть, конечно… это женщина. Но если бы хаску поставить на две ноги и одеть как женщину, то это была бы она.

Антон вжался в стенку, чтобы удержаться и не произнести что-то неуместно-странное, оно вертелось на языке. Что-то вроде:

«А вы знаете, что произошли от хаски?»

Он прикусил язык. Женщина прошла мимо, едва взглянув на него. На ней был серый брючный костюм, жемчужного цвета блузка с острыми кончиками воротника поверх лацканов. Видимо, под пальто один примялся и загнулся вверх. Торчал, как кончик уха хаски.

У нее серо-голубые глаза, заметил он, русые, слегка волнистые волосы, они касались серого воротника пиджака. На плече чернел ремешок сумочки, похожий… на шлейку от упряжки…

Она простучала каблуками мимо него, а он стоял и смотрел вслед.

— Женщина-хаска, — пробормотал он. — Она есть, доктор прав.

Антон втянул носом воздух, когда она завернула за тот угол, из-за которого только что вышел он. Пахло морозом.

Но разве бывают духи с ароматом мороза? А вообще чем пахнет мороз?

Мороз пахнет хаской.

Он фыркнул. Так можно договориться черт знает до чего. Если хаски — собаки, то мороз пахнет собаками? А если от женщины пахнет хаской, то значит… собакой? Но если хаска пахнет морозом, не отступал он, то от этой женщины пахнет замечательно!

Антон отлепился от стены и пошел к двери комнаты, в которой работала мать.

14

— Привет, — сказал он, дернув на себя дверь.

Мать сидела за компьютером, кивнула, не отрываясь.

— Кто это у тебя был? — спросил Антон.

— Кто был? — переспросила Нина Степановна. Она была явно чем-то озабочена. — Ты видел, да? Женщина.

— Я заметил, — фыркнул он.

— Да. Ты лучше спроси, с чем она приходила?

— С чем же?

— С деньгами.

— Ого! С большими?

— Мы не договорились. — Мать наконец повернулась к нему.

— Рассказывайте, доктор Дубровина. Просто так денег не предлагают.

— По-всякому бывает, — усмехнулась она. — Хуже, когда кто-то хочет заработать на твоих идеях. Да еще привирает при этом, разводя, как теперь говорят, доверчивых на деньги.

— Ну что, что такое? — нетерпеливо спрашивал он. — Говори.

— Эта женщина сначала представилась журналисткой. Какого-то издания, не московского, — начала мать.

— А похожа на местную девушку, — не удержался Антон.

— Вот именно. Она сказала, что нашла в Интернете статью о моих разработках. Она захотела, чтобы я… продала ей формулу скорости старения. Когда я отказалась, она предложила хорошо платить за мои консультации.

— Ого. Ты вывела формулу скорости старения? — Антон подпрыгнул в кресле, в которое только что сел. — Почему мир молчит? Где крупная денежная премия?

Нина Степановна рассмеялась.

— Люди такие доверчивые, да? Прочитали что-то написанное кем-то — и пожалуйста. Дайте им то, чего в природе не существует. Даже деньгами готовы осыпать.

— Вы хотите сказать, доктор Дубровина, что у вас нет формулы? — Лицо Антона стало нарочито расстроенным. — Ах, какая доса-ада. А я-то думал, пока меня не было, ты, мать, заработала Нобелевку.

— Кончай паясничать. — Нина Степановна махнула рукой. — Я, может быть… точнее, мы с тобой, подошли к формуле, но не более того. Сам знаешь, сколько еще надо работать.

— Что-то я не заметил…

— Значит, не та квалификация, если не заметил очевидного.

— Все смеешься, все колешься, — улыбнулся Антон. — Но я покладистый сын.

— Главное, чтобы ты был неутомимым сотрудником, — заметила Нина Степановна.

— А я утоми-ился, — покачал головой Антон. — Но кое-что привез, для наполнения формулы.

Антон вздохнул. Ах, если бы мать знала, что еще он там нашел.

— Значит, удачно слетал? — Нина Степановна повернулась к нему всем корпусом. Рабочее кресло резко скрипнуло.

— Слетал удачно, — усмехнулся он.

— Да, ты приземлился, — снова усмехнулась она. — А поработал? Ладно, я вижу, ты еще не здесь. Выложишь мне на стол, как только акклиматизируешься.

— Так что ты сказала этой… — он хотел сказать — хаске, но вовремя сдержался, — женщине?

— Я сказала, что если бы я вывела эту формулу, то получила бы Нобелевку. Или хотя бы Демидовку, которую наши щедрые олигархи почему-то равняют с ней. — Она скривила губы. — Мне показалось, она не слишком огорчилась, что такой формулы нет. — Мать засмеялась.

— А может, она работает на тех, кто тоже ищет формулу? Помнишь, ты говорила, что какой-то богатый человек осыпал деньгами группу ученых, а они впопыхах уже отчитались об успехах? Тогда твой ответ мог привести ее в восторг!

— Не похоже. — Мать покачала головой. — Она предложила мне давать частные консультации. Ну, ладно, оставим это. Наше останется при нас, это главное. Рассказывай, что узнал в Марково.

— Долгими вечерами сидел, думал, вычислял, — с улыбкой говорил Антон. — Могу сказать — удивительное дело. Тридцать процентов детей-юкагиров опережают свой хронологический возраст. Твои смелые предположения о том, что биологический возраст тамошних жителей опережает хронологический, или календарный, подтверждаю. — Последнюю фразу он произнес торжественно.

— Понятно, — сказала Нина Степановна. — Ты тоже считаешь, что ранние с обыденной точки зрения смерти северных людей имеют свое объяснение? На самом деле они умирают… не раньше? Укладываются в статистические данные?

— Вероятно. Я где-то читал, что некоторые ученые пытались соединить раннюю смерть северных народов чуть ли не с эпидемией прогерии…