Габриэлла Пирс - Парк-авеню 665

Они припарковались справа от ветхого крыльца, с которого полосками сходила белая краска. Свет в окнах не горел, и единственным ответом на ее робкий стук была тишина.

Внутри Джейн все сжалось, кончики пальцев покалывало. Она поджала губы и толкнула деревянную дверь. Та оказалась не заперта. Из коридора повеяло затхлым холодом. Девушка поежилась.

— Малкольм, что-то не так.

— Может, она пошла в гости?

В тишине опустелого дома голос Малкольма прозвучал неестественно громко. У Джейн побежали мурашки по спине.

— Она не ходит в гости, — уверенно ответила девушка, но все же почувствовала слабый проблеск надежды. Может, теперь ходит; или она переехала, и мы только что ворвались в чужие владения…

Джейн свернула в коридор. На стене мелькнула знакомая репродукция «Красной комнаты» Матисса, под ногами шуршал все тот же потертый персидский ковер. Когда она перешагнула порог гостиной — той самой гостиной, где в четыре года строила крепости из подушек и шерстяных одеял, — последняя надежда, что Селин Бойл отправилась в гости или переехала, растаяла. Потому что бабушка была здесь — сидела в любимом кресле с цветочным узором, строго сложив руки на коленях. Ее кожа была землистого оттенка, глаза глядели куда-то мимо Джейн, а темные зрачки подернула белесая пленка.

— О боже, — девушка инстинктивно задержала дыхание, стараясь не думать, чем пахнет в комнате.

— Джейн!

Малкольм сжал ее локоть и попытался увести из гостиной, но она словно вросла в землю, не в силах поверить, что происходящее — правда. Она попыталась что-то сказать, но слова комком застряли в горле. Сейчас она чувствовала себя кораблем, которому обрубили канаты. Разум словно бесцельно дрейфовал в открытом море. Ее бабушки, человека, который ее вырастил, ее якоря в этом мире и единственной неизменной части мира, — больше не было.

— Джейн, пойдем отсюда. Надо кому-нибудь позвонить.

— Здесь нет телефона, — механически ответила девушка. Слова прозвучали глухо, будто голос принадлежал кому-то другому. — Ей некому было звонить. Придется идти к соседям.

— Позвоним с моего мобильного, — в голосе Малкольма прорезалась нехарактерная раздражительность. — Только давай выйдем наружу, — девушка не двинулась с места, и он снова сжал ее руку. — Джейн, я тебя тут не оставлю.

Какое это теперь имело значение. Тело она уже увидела — от чего еще он мог ее защитить? Малкольм мог остаться, уйти, говорить, молчать… Джейн просто хотела быть здесь. Как в тумане, она подумала, что не была в этом доме непростительно долго.

Джейн услышала, как Малкольм хлопает по карманам пиджака в поисках телефона, и прикрыла глаза. Она ждала, когда он поймет бессмысленность попыток поймать сеть. Малкольм тихо выругался — слова прозвучали в спертом воздухе глухо и странно. Он наконец осознал, какая пропасть лежит между этой деревушкой и остальным миром.

— Я схожу за помощью и сразу же вернусь, — пообещал он, и Джейн отстраненно подумала, что стоило хотя бы кивнуть. Через несколько секунд она услышала знакомый скрип двери, и вот она осталась наедине с телом последнего члена ее семьи.

Бабушкины глаза смотрели в пустоту, и на мгновение Джейн вообразила, что Ба до сих пор способна ее видеть. Казалось, бабушка всегда за ней присматривала — даже когда ее не было рядом. Джейн повернулась и вышла из комнаты.

Она остановилась у входа в тесную кухню. Время словно забыло этот дом, оставив деревянную мебель коротать свой век в неизменном виде. Все те же полинялые красные шторы обрамляли металлические окна. Пошедший волнами линолеум по-прежнему был безукоризненно чист. Точно по центру круглого обеденного стола стояла бабушкина любимая ваза из голубой глазури. Цветы в ней побурели и засохли. Наверное, это были маргаритки — хотя сейчас Джейн не взялась бы утверждать наверняка. Судя по виду, они погибли не вчера и даже не позавчера. Эта мысль заставила девушку содрогнуться, и она вышла из кухни, не оборачиваясь.

Лестница на второй этаж привела Джейн к порогу бабушкиной спальни. Девушка скользнула взглядом по идеально заправленной кровати и, поддавшись внезапному порыву, захлопнула дверь. Ее хозяйка уже не вернется. Теперь оставалась только одна комната в конце длинного узкого коридора.

Первое, что поразило Джейн в прежней спальне, — ее непомерная теснота. Низкий потолок поддерживали темные деревянные балки; по белой стене расплылось влажное пятно, очертаниями напоминающее слона. Подростком Джейн как могла обустроила эту каморку: развесила по периметру зеркала — единственный способ подольше удержать редкое здесь солнце; выбрала самую простую мебель и решительно пресекла бабушкины попытки навязать ей пару безвкусных безделушек. Крутое подножье горы, видневшееся за единственным окном, все так же заслоняло свет и даже днем погружало комнату в сизые сумерки.

Всё как прежде…

Впрочем, нет, не всё. На дальней стене, чуть правее пятна, появилось маленькое круглое зеркало в толстой оправе из темного дерева. «Она же знала, что я такие ненавижу, — озадаченно подумала Джейн. — Зачем она его сюда повесила?» Ба могла не разделять вкусы внучки, но никогда не вмешивалась в убранство ее комнаты. Если не считать этой единственной странности, к спальне явно не притрагивались добрые шесть лет — разве что вытирали пыль. Джейн машинально провела пальцами по непривычно толстой раме, даже не понимая, что ищет.

— Ай!

В палец впилось что-то острое, и девушка поспешно отдернула руку.

Джейн посмотрела на набухающую на коже красную каплю, а потом снова просунула руку за зеркало, на этот раз осторожнее. Наконец пальцы нащупали что-то твердое, с острыми краями. Конверт. На лицевой стороне значилось единственное слово, написанное бабушкиной рукой: «Джейн». По центру конверт странно оттопыривался.

По коридору пронесся шорох, за окном раздался зловещий собачий лай.

— Что ты мне оставила, Ба? — прошептала девушка, вскрывая конверт. Внутри был пожелтевший лист бумаги и серебряное кольцо, которое блеснуло в тусклом свете спальни, прежде чем упасть Джейн на ладонь. Она моргнула. На какую-то секунду она могла поклясться, что металл был покрыт старинным орнаментом, но проведя по нему пальцем, поняла, что это гладкое серебряное кольцо с чуть скошенными краями. «Вполне в моем стиле», — подумала девушка с легким удивлением. Она быстро надела кольцо на средний палец левой руки и поднесла к глазам, чтобы разглядеть получше.

В тот же момент руку пронзил разряд — будто она сунула палец в розетку.

— Что за…

Джейн попыталась стащить кольцо, но оно задрожало, словно живое. В ушах раздался звон. Перед глазами все поплыло, углы комнаты заткались белесой, чуть светящейся дымкой. Разум бился в истерике, требуя немедленно снять кольцо, но прежде чем девушка успела к нему притронуться, руки снова пронзил разряд, и по венам пробежала волна адреналина. Отчаянные команды мозга пропадали впустую: конечности словно зажили собственной, отдельной от хозяйки жизнью. Затем туловище и ноги скрутило резкой болью, и Джейн показалось, будто она горит изнутри. Она судорожно вздохнула и попыталась закричать, но поздно: пульсирующий жар добрался до горла, и голосовые связки отказались ей подчиняться — как и остальное тело.

На побеленных стенах замелькали призрачные образы: поднявшийся на дыбы конь со всадником в полном боевом облачении; кудрявая девочка в викторианском платье, захлопывающая за собой дверь чулана; семь звезд, составившие эллипс вокруг Земли; кренящийся и тонущий под ясным голубым небом корабль. В углу вспыхнуло видение бледной женщины с печальным взглядом и в короне из листьев, которая молитвенно сложила руки с длинными пальцами.

Джейн казалось, что ее тянет в сотню сторон одновременно, она не могла не только двигаться или говорить, но даже думать. Невидимый огонь, словно вознамерившийся разорвать ее на части, внезапно сменился другим, уже знакомым жжением в груди. Джейн успела подумать, сколько времени уже не дышит, как вдруг увидела себя десятилетней девочкой, тонущей в мутном пруду месье Пеннетта. Она яростно колотила по воде руками, но на дне было так темно, а ил поднимался такой густой стеной, что она не могла разобрать, где верх, а где низ. Ба чуть ли не каждый день говорила ей держаться подальше от воды, но ей так хотелось узнать, что скрывается под влажными лилиями. Когда легкие наполнились нестерпимым жаром, а руки безвольно обмякли, Джейн изо всех сил пожелала, чтобы бабушка услышала ее мысленный зов и пришла на помощь. И Ба появилась — словно по волшебству. Она вытащила девочку из илистой воды, а потом всю дорогу до дома отчитывала за непослушание.

И вот Джейн тонула снова — на этот раз в жаркой темноте, — но теперь рядом не было бабушки, которая вывела бы ее обратно к свету. В последнюю секунду перед тем, как девушка рухнула на пол спальни без чувств, ее разум наконец сдался под натиском этой дикой пламенной силы — и она вдруг все поняла.

Джейн кое-как села на полу и провела онемевшей рукой по спутавшимся светлым волосам. Мышцы казались резиновыми, будто она только что бежала промарафон, а предметы вокруг выглядели чересчур ярко, как бывает после долгого сна. Джейн настороженно взглянула на левую руку, но кольцо смирно сидело на пальце — воплощенная невинность. Хотя рука до сих пор дрожала, дыхание девушки было ровным, а мысли — на удивление спокойными.

Письмо, выпавшее из конверта вместе с бабушкиным подарком, лежало в нескольких дюймах от нее на полу. Джейн бережно разгладила лист. Теперь торопиться было некуда: она уже знала его содержание. Судя по дате, письмо было написано шесть лет назад, но чернила лишь слегка потускнели.