Барбара Картленд - Парижский поцелуй

Поезд медленно подходил к Северному вокзалу. Из окна вагона Шина смотрела на носильщиков в синих комбинезонах, которые бежали по платформе, крича и подавая знаки пассажирам.

Она была в Париже! Сердце Шины забилось от радости. Но на смену радости пришло состояние ошеломленности. Вокруг было так шумно и необычно, что даже жажда приключений, не угасавшая в ней во время всего путешествия, померкла теперь от той растерянности, которую она ощутила. Шина поднялась и потянулась к багажной сетке над головой, куда носильщик в Кале положил часть ее багажа. И тут взгляд девушки упал на золотое кольцо на безымянном пальце левой руки, и она вздрогнула. Увидев его, она вспомнила, что не имеет права забывать о нем ни на секунду.

— Ты не забыла, что должна надеть кольцо? — спросил ее дядя Патрик О’Донован за два дня до отъезда.

— Кольцо, дядя Патрик? — удивилась Шина.

— Конечно, моя дорогая девочка, замужней женщине полагается носить обручальное кольцо, — улыбнулся он.

— Да, я забыла.

— Я куплю его тебе в ювелирном магазине. Раньше мне никогда не приходилось этого делать, несмотря на весь мой многолетний опыт общения с женщинами. Черт возьми, вот уж не думал, что когда-нибудь придется это делать! — Он засмеялся своей собственной шутке.

Но лицо Шины оставалось серьезным, и она тихо сказала:

— Я не подумала о кольце.

— Согласись, могло бы показаться странным, если бы ты явилась без него, — благодушно заметил Патрик О’Донован. Но затем ее внутренняя напряженность передалась ему, и он спросил тихим и ласковым голосом, так хорошо ей знакомым: — Ведь это не смущает тебя, Меворнин?

— Нет, нет… правда нет, — солгала Шина, не желая показаться глупой из-за того, что ее волнуют такие пустяки.

— Ну вот и хорошо, — с облегчением ответил дядя. — Я отлучусь, чтобы выбрать тебе символ счастливого брака. Ты бы лучше дала мне что-нибудь, чтобы можно было показать размер твоего пальца.

Шина достала из шкатулки клубок шелковых ниток и, обернув нитку вокруг пальца, отмерила кусочек, который соответствовал его размеру, Патрик О’Донован сунул нитку в карман жилетки и ушел насвистывая.

Оставшись одна в сыром полуподвале кухни, Шина посмотрела на свой палец и, вздохнув, с явной неохотой вернулась к раковине, где ее, как всегда, ждала гора немытой посуды…

— Носильщик! Носильщик!

Шина подозвала невысокого мужчину средних лет с обвисшими усами в небрежно сдвинутом набок берете. Передав ему несколько пакетов через окно, она прошла по коридору к проводнику, который выдавал багаж пассажирам.

Женщина, стоящая перед Шиной, дала проводнику на чай, и девушка поняла, что от нее ждут того же. Она порылась в сумке. У нее почти не осталось франков. Перед отъездом, когда она сказала, что у нее слишком мало денег на дорогу, дядя Патрик успокоил ее.

— Они встретят тебя в Париже, — сказал он уверенно.

И теперь Шина надеялась, что его слова не останутся пустым звуком, в противном случае она не знала даже, как оплатить такси. С несвойственной ей откровенностью она призналась носильщику, что будет ждать частную машину, которая должна прийти за ней.

— Пойдемте со мной, мадемуазель, — пригласил тот и начал быстро спускаться по платформе.

Внезапно до сознания Шины дошло, что он назвал ее мадемуазель.

Неужели она так не похожа на замужнюю даму, что даже носильщик не смог поверить в вероятность существования мужа? Она бросила взгляд на свой багаж. На ярлыках было старательно выведено ее рукой печатными буквами подтверждение легенды: «Миссис Лоусон».

— Почему Лоусон? — спросила она дядю, когда он назвал ее будущую фамилию.

— А почему бы и нет?

— Это слишком просто. Ты мог бы выбрать что-нибудь поинтересней.

— Но, Меворнин, именно этого нам и не надо — ничего, что будет привлекать внимание и отложится в памяти. Лоусон — простая фамилия. Ее носят сотни тысяч англичан; о такой никогда и не вспомнишь, понимаешь?

— Да, возможно, ты и прав, — согласилась Шина. — Но если у меня есть возможность выбора…

— Придет день, моя дорогая, и ты выберешь себе фамилию по вкусу, — улыбнулся Патрик О’Донован. — У тебя будет новая фамилия и мужчина в придачу, и слава богу. Разве Париж не самое подходящее место для романтических встреч?

— Ты и правда думаешь, что я выйду замуж за француза? — спросила Шина.

— Надеюсь, нет, во всяком случае, до тех пор, пока ты заботишься обо мне. А я так в этом нуждаюсь, моя милая девочка.

— Однако ты отсылаешь меня от себя, — заметила она с укором.

Патрик О’Донован отвернулся. Шина давно заметила, что иногда ему трудно было смотреть ей в глаза.

— Что поделаешь, — медленно произнес он. — Да, что поделаешь.

Он вздохнул и поднялся с намерением выйти из комнаты, но Шина остановила его:

— Послушай, дядя Патрик, ты знаешь, что я не хочу ехать в Париж. Знаешь, что мне не нужна эта работа. Вдруг твое сердце не выдержит. И если мы оба хотим, чтобы я осталась, тогда давай откажемся от этого предприятия.

— Есть основания, не позволяющие мне так поступить, дорогая.

— Что за основания? Что это за друзья, требующие от тебя таких жертв. И друзья ли они?

Патрик О’Донован прошелся по кухне и встал спиной к огню. Всегда, когда он останавливался там, Шина знала по выражению его лица, что сейчас он входит в роль и начнет произносить слова, навязшие на зубах, слова, которые уже автоматически слетали с его губ.

— Ты должна довериться своему бедному старому дяде, — начал он. — Ведь я всегда делаю то, что лучше для тебя. С тех пор как у тебя никого не осталось, кроме меня, и твои бедные отец и мать — пусть земля им будет пухом — утонули, я заботился о тебе как о собственном ребенке. Малышка Шина — бедная сиротка, у которой никого не осталось, кроме дяди. Я делал все, что было нужно тогда, моя дорогая, и я отстаиваю твои интересы сейчас. И поверь мне, Бог — свидетель, я думаю о тебе и теперь.

Шина вздохнула. Знакомые слова. Дядя всегда так говорил, когда хотел настоять на своем и поступить так, как считал нужным.

— Очень хорошо, — коротко сказала она. — Пусть будет Лоусон. И когда я еду?

— Через две недели, — ответил он.

Никогда две недели не пролетали для Шины так быстро. И вот она здесь, в Париже. Приключения начинаются. Это наполнило ее тревогой, перерастающей в страх.

Все было так неожиданно, так не похоже на то, что она когда-либо себе представляла.

«Я пропаду», — не однажды это приходило ей в голову за две прошедшие недели. Но теперь, шагая за носильщиками, она неожиданно воспряла духом. В кои-то веки еще доведется увидеть Париж.

Даже запахи станции были для нее непривычны. Было что-то волнующее в том, насколько отличались попадающиеся ей по пути люди, в их голосах, взлетающих до раздражающе высоких нот, и даже в том, как внезапно выглядывало солнце, освещая улицу.

Шину снова начало тревожить то обстоятельство, что у нее осталось так мало денег. Приедет ли машина? Носильщик остановил свою тележку. Теперь они оба стояли, и девушка не представляла, что ей делать дальше. Она бросала тревожные взгляды на вереницу подъезжающих машин. Внезапно она обратила внимание на высокого мужчину, который направлялся к ней. И когда он, подойдя, снял шляпу, ее поразила выразительность его серых глаз, которые выделялись на фоне смуглой кожи.

— Миссис Лоусон?

Этот вопрос был обращен к ней.

— Нет… то есть да, я миссис Лоусон. — ответила она поспешно.

— Здравствуйте. Я Люсьен Мансфильд. Мадам Пелейо попросила меня встретить вас.

— Как мило… Я надеялась, что кто-нибудь встретит меня.

— Машина вон там, — указал он.

И носильщик, не требуя дальнейших пояснений, отправился к ней со своей тележкой.

— Хорошо ли прошло путешествие?

— Да, спасибо.

Вопрос был чисто формальным, и Шина, проследовав за своим багажом к большому дорогому лимузину, подумала, что ее провожатый скован и нерешителен. И еще в нем было что-то такое, что заставляло ее быть начеку и следить за каждым своим словом.

Наконец, она решила, что он, должно быть, англичанин, и это очень удивило ее.

Ее вещи быстро уложили в багажник автомобиля, и, прежде чем Шина смогла достать свои жалкие остатки франков, ее спутник успел дать на чай носильщику и отпустил его. А Шина оказалась на заднем сиденье машины, с укутанными в мягкий плед ногами. Шофер в фуражке с кокардой захлопнул дверь, и они поехали по освещенным яркими лучами солнца улицам с высокими серыми домами, с магазинами, полными красочных товаров, и людьми, сидящими в маленьких кафе за столиками, вынесенными на тротуар.

На какое то время Шина забыла о себе, о своих проблемах и спутнике. Она только смотрела в окно и впитывала первые впечатления от Парижа. Затем она заметила, что ее спутник наблюдает за ней.

— Вы впервые за границей? — спросил он.

— Да… да, впервые.

— А до этого все время жили в Англии?

Шина хотела возразить ему, объяснив, что ее домом всегда была Ирландия, но вспомнила о предупреждении дяди Патрика: «Говори как можно меньше об Ирландии, дорогая. Запомни, какими бы толстокожими ни были англичане, они все-таки сознают, что мы, жители Южной Ирландии, ненавидим их».

— Да, и жила в Англии, — сдержанно ответила она.

— Вы говорите по-французски?

«Это допрос? — подумала она внезапно. — И если так, то какое право он имеет допрашивать ее?» Она гордо вскинула голову. Кровь О’Донованов моментально взыграла в ней.

— Я говорю свободно, — холодно ответила она. — Хотя не могу, конечно, быть уверена в безупречности своего произношения.