Предрассветная свежесть слегка приглушала боль, вызванную известием об аресте Рене. Мне дышалось свободнее. Я успокаивала себя тем, что лично от меня ничто в этом мире не зависит. Еще неизвестно, смогу ли я добраться до Сент-Элуа… Во всяком случае, Жанно – первейшая моя обязанность. Как бы ни было это больно, но я знала, что всегда предпочту сына возлюбленному. Кроме того, меня ждет не только Жанно. А Шарло, Аврора? Они нуждаются во мне, они маленькие и беспомощные. А Рене… При всем своем желании я бессильна помочь ему.

Я столько надежд возлагала на свою любовь, на наше будущее счастье! И все вдруг полетело кувырком. Рене в тюрьме по приказу Комитета, я убегаю из Парижа, пользуясь первой же возможностью, так как знаю, что другой может и не быть. И почему все так случилось? Потому, что во Франции идет революция, и санкюлоты беснуются от злобы, вымещая свою ярость на тех, кто давно уже свергнут с пьедестала!

Я сжала зубы от бешенства. Мне почти двадцать три года, а я еще и не жила! Что это за жизнь? За последние четыре года – сплошные восстания, потоки крови, преследования, побеги и страх, судорожный постоянный страх. Я боялась всегда, даже во сне, это стало моей привычкой. Я забыла, как чувствует себя человек, когда может расправить плечи и поднять голову. Когда не нужно ежеминутно думать, как бы вывернуться, сохранить жизнь и не попасть на гильотину только за то, что моей матери в свое время взбрело в голову полюбить аристократа!

– Надо помолиться, – прошептала я, чувствуя, как сильно захлестывает меня отчаяние.

Но слова замерли у меня на устах. Молиться? Я не была уверена, что Он существует. А если и существует, то не для меня. Никогда Он не являлся мне – ни в радости, ни в отчаянии. И я не могла Ему молиться.

Занималась заря. Мы достигли Бельвю, и отсюда, с холма, было видно предместье столицы. Парижские огни понемногу гасли. Город лежал молочно-розовый в предрассветном сиянии, как младенец в люльке. Сена выглядела как поток расплавленного серебра. С утреннего светлеющего неба на Париж лились лучи золотистого света, в котором, как в золотой пене, плавали аметистовые крыши домов и шпили парижских церквей. Я вздохнула. В этом городе я все же пережила много счастливых минут. Что ожидает меня в будущем?

– Мадам, мадам! – восклицал Брике. – Здесь поблизости есть монастырь капуцинов. Там всегда продают молоко. Вот бы напиться.

– Ты уверен, что этот монастырь не закрыли? Монастырь капуцинов действительно закрыли вскоре после штурма Тюильри. Мы с Брике безуспешно побродили вокруг ограды и отправились к Севрскому мосту. Там, в маленьком кабачке на берегу реки, была остановка дилижанса, идущего в Ренн. Я заплатила кучеру за себя и за Брике, и, устроившись на жестких скамьях поудобнее, мы допили крынку молока, купленного в таверне. Дилижанс был полностью забит пассажирами: видно, многие люди чувствовали необходимость уехать из Парижа в провинцию.

– Меня зовут Паскаль, граждане, – заявил старый кучер, с виду очень добродушный, но решительный. – Перед дорогой не мешает познакомиться, не так ли? Вот что, граждане. Мы отправляемся в те края, где нынче так и рыскают банды «поджаривателей».

– А кто это еще такие? – выкрикнул Брике.

– Разбойники! Самые отъявленные негодяи. Они хватают путешественников и поджаривают им пятки у камина, вымогая деньги. Или просто убивают. Я бы всякому посоветовал иметь при себе пистолет. Да еще теплое одеяло. Ночи сейчас холодные…

Ни пистолета, ни одеяла у меня не было, но я над этим не задумывалась. Не хотела я забивать себе голову и всякими разбойниками. Я еду домой, в Ренн, в Сент-Элуа! Родные края всегда встречали меня приветливо…

Дилижанс тронулся, звонко зацокали копыта лошадей по каменистой дороге. Я оглядела своих соседей: два судейских, один мелкий торговец с женой и тремя маленькими дочками, скромно одетая дама со служанкой, два пожилых солдата, видимо, возвращающихся из госпиталя. Похоже, нет ни шпионов Комитета, ни слишком рьяных революционеров. Путешествие обещало быть сносным.

Было уже, наверное, восемь часов утра. Я чувствовала, как золотится и теплеет утренний воздух, как звенит в нем трепетная заря. Теплый пар поднимался от черной влажной земли. Под кустами бегали грачи. Кое-где уже цвели подснежники, окутанные голубоватым нерассеявшимся туманом. Казалось, слышно журчание ручьев, заваленных прошлогодней черной листвой. Я смотрела и удивлялась – откуда столько радости вокруг? И лишь через минуту поняла…

Весна! Наступает весна! Ведь сегодня 1 марта!

Улыбка впервые за всю дорогу показалась на моих губах. Мартовское солнце проникло в темные внутренности дилижанса, осветило лица пассажиров. Магия весеннего утра сделала все вокруг светлее, чище.

Я еду к своему сыну, в те края, где была так счастлива. Мой Жанно, мое дитя… Я скоро приеду, и целый год разлуки будет смыт, забудется под радостью встречи.

– Бретань! – прошептала я. – Ты поможешь мне?

Париж оставался далеко позади.