– Ах, голубушка, такой был переполох! – прошептала она мне на ухо. – Тизон проведала, что вы новенькая. Она подозревает, что я нарочно себе руку порезала, я это по ее змеиным глазам вижу. Теперь за каждым вашим шагом будут следить… Пресвятая дева Мария, я уж вижу, как меня потянут на гильотину!

– Вы преувеличиваете, Бабетта, – сказала я мягко. – Даже если за мной и будут следить, то вы пока вне подозрения. Служите вы давно, к вам все привыкли. Скажите-ка лучше, вы знаете, где находится спальня королевы?

– Знаю, – пробормотала Бабетта, вытирая вспотевшее лицо передником.

Я наклонилась к ее уху и шепотом попросила принести мне записку, которую Мария Антуанетта передаст через камин. Ужас Бабетты вначале был неописуем, и она наотрез отказалась от поручения. Но когда я ее попросила подумать над тем, что будет, если записка будет лежать и ее обнаружит кто-то посторонний, Бабетта испугалась еще больше.

– Тогда, пожалуй, всех подряд начнут тормошить! – заметила она.

– Вот видите. А так никто и не узнает. Я бы и сама пошла, но вы же сами говорите, что за мной будут следить.

Вошел повар Ганье, красное довольное лицо которого свидетельствовало, что украденное им мясо превосходного качества.

– Что вы шепчетесь, болтушки? – крикнул он нам. – Все о кавалерах?

– Позвольте мне еще раз руку перевязать, – жалобно попросила Бабетта, – уж больно мазь щиплет.

– Гражданка Тизон знает, какую мазь предлагать! Ну да ладно, ладно, не дуйся! Так и быть, иди. Все равно сегодня от тебя мало толку на кухне…

Бабетта ушла, а меня Ганье заставил сварить ему чашку шоколада. Выпил он ее одним духом, предварительно добавив туда полрюмки коньяка, и сразу повеселел.

– Хочешь, я супом тебя угощу, а? – обратился он ко мне. – Ты вроде славная девушка, Алина! Нет, конечно, ты размазня, но на личико очень даже ничего. Хорошенькая девушка. Эх, люблю я стройных!

Он игриво ущипнул меня за талию. Его красное лицо и манеры отнюдь меня не прельщали, и я быстро отстранилась.

– Ты смотри, какая ловкая!.. Ну, давай-ка есть суп, приспело время обеда. Это только Австриячка со своими щенками обедает вечером, а мы, люди простые и настоящие санкюлоты, обедаем вовремя.

Вернулась Бабетта, и лицо ее было так спокойно, что я, поняла, что дело обошлось благополучно. Мы сели обедать, выслушивая бесконечные шутки мэтра Ганье и поминутно восхищаясь его грубым остроумием: чего только не сделаешь, чтобы понравиться дураку!

После обеда, снимая с плитки чайник с кипятком, я все же смогла развернуть записку. Бумага была бела, как снег, но, поднеся ее к горячей струе пара, вырывавшегося из носика чайника, я увидела, как на бумаге едва заметно проступают желтые буквы. Через некоторое время я могла прочесть письмо. Королева писала:

«Можете положиться на того, кто будет говорить с вами от моего имени. Я знаю, что у него на уме, вот уже пять месяцев, как он мне предан».

Потом буквы стали тускнеть и вскоре исчезли. Я бросила бумагу в огонь.

Слова письма я заучила на память, но они заставляли меня недоумевать. Неужели здесь, в стенах Тампля, у Марии Антуанетты был человек, которому она так доверяла? Доверие было безраздельным и полным, иначе королева никогда бы не стала об этом писать – у нее достаточно здравого смысла. Хорошо бы узнать имя этого таинственного роялиста! Но королева, опасаясь, что письмо может попасть в чужие руки, не желала подвергать его опасности и не назвала его имени.

Значит, надо ждать, когда кто-то заговорит со мной по поручению Марии Антуанетты. Для Батца это будет полной неожиданностью.

Остаток дня прошел благополучно, если не считать работы на кухне, которая вконец меня замучила. Дважды появлялась Тизон, впиваясь в меня пытливым взглядом, и я предчувствовала, что при выходе из Тампля меня обыщут особенно тщательно. Но разве можно обнаружить что-то там, где ничего нет.

В восемь вечера, когда Париж был окутан темнотой, нас с Бабеттой отпустили домой. Усталые и измученные, мы едва передвигали ноги. Мне было трудно даже поправить чепец на голове. Кроме того, мы были измучены душевно: весь день шла игра на нервах, то и дело приходилось опасаться подвоха, ловушки, разоблачения. Смогу ли я выдерживать такое нервное напряжение? Не сорвусь ли я, сделав таким образом верный шаг к эшафоту? За десятую часть того, чем я нынче занималась, грозит смертная казнь. Я чувствовала, что сознание этого измотает меня сильнее, чем любая другая усталость.

Бабетта выглядела еще более измученной, чем я, и едва передвигала ноги.

– Ох, я уж и не рада, что соблазнилась деньгами этого вашего барона! Чувствую я, что все это хорошо не кончится… После такой службы никакие деньги в радость не будут.

– Успокойтесь! – сказала я. – Дело начато, и барон уже никому не позволит отсиживаться в стороне.

Когда я подходила к дому на улице Мелэ, где меня ждали Валентина и прочие члены семейства, мне на мгновение показалось, что я слышу позади себя чьи-то шаги. Вскоре подозрение переросло в уверенность… Кто-то шел следом за мной, я даже слышала тихое поскрипывание сапог! Оглянувшись, я заметила только тень, метнувшуюся из-за угла.

В памяти сразу же проснулись много раз слышанные рассказы об участившихся грабежах и убийствах, о бандитах и маньяках, наводнивших Францию: последнее время об этом болтали везде, в любом обществе. Но ограбить меня явно нельзя, так как у меня ничего нет. Оглянувшись еще раз по сторонам и пытаясь заглушить страх, я ускорила шаг, чтобы скорее попасть домой. Во дворе было темно, как в аду, и я то и дело спотыкалась, попадая ногами в зловонные ямы с нечистотами.

– Мадам, остановитесь!

Этот хриплый, явно приглушенный голос раздался совсем рядом со мной. Я остановилась. Слева от меня вырисовывался расплывчатый абрис какой-то фигуры – настолько расплывчатый, что я ничего не могла разглядеть.

– Вас зовут Алина, не так ли?

– Да, – сказала я, немного успокоившись: было ясно, что незнакомец не собирается на меня нападать.

– Мне все равно, настоящее это имя или нет. Я-то знаю, что вы переодетая аристократка. Знаю потому, что послала меня к вам королева. Она сказала, что написала вам обо мне.

– Да, написала. – Но точно ли об этом человеке? И кто он такой, в конце концов? До сих пор я смогла заметить только тусклое поблескивание какой-то медали на груди у незнакомца.

Он предвидел мои вопросы:

– Мое имя Тулан, мадам, Блез Тулан. Вы видели меня сегодня, когда приносили королеве завтрак. Я тот самый офицер, что сидел за дверью и в самую нужную минуту вышел покурить, забрав с собой и гвардейца Тресетена, чтобы вы могли спокойно поговорить с королевой.

Теперь я вспомнила, что на груди того офицера, выбранного Коммуной стеречь Марию Антуанетту, тоже была медаль. Медаль за взятие Тюильри… Что, Савл превратился в Павла?

– Вы хотите доказательств? Вот вам доказательства!

Он вложил мне в руку два каких-то предмета. Это был какой-то массивный перстень и, кажется, ладанка, но из-за темноты я ничего не могла толком разглядеть.

– Что это? – спросила я после недолгой паузы.

– Пройдите к фонарю, и вы поймете.

Я решительно зашагала к фонарю. С помощью этого жалкого тусклого освещения я различила королевской вензель на перстне.

– Да это же перстень Людовика XVI!

Теперь я верила Тулану безгранично. Ведь я знала от Батца, что все вещи, принадлежавшие казненному королю, были изъяты и опечатаны Коммуной – на волю не попало ни перчатки, ни лоскутка одежды, ничего, что могло бы стать символом для роялистов. А этим перстнем покойный король запечатывал свои письма…

– А ладанка? Что в ладанке?

– Откройте ее, мадам.

Там была прядь волос. Я вопросительно посмотрела на Тулана.

– Эти вещи его величество в ночь перед казнью завещал передать королеве, – произнес он. – Но Коммуна это запретила. Вещи были опечатаны. Я взломал печати и передал эти реликвии королеве. Но она сказала мне: «Тулан, меня часто обыскивают, а эти вещи не должны попасть в руки революционеров. Забери их и передай в руки той женщине, к которой я тебя посылаю». То есть вам, мадам.

Он рисковал жизнью, взламывая эти печати, проявлял неслыханную дерзость и говорил об этом так просто! Я все же никак не могла понять, как он, участник штурма Тюильри и испытанный революционер, мог стать таким приверженцем Марии Антуанетты. Впрочем, Евангелие знает подобные примеры…

– Пойдемте, – сказала я горячо, хватая Тулана за руку. – Пойдемте найдем извозчика. Я отвезу вас… Отвезу туда, где вам скажут, как распорядиться своими силами.

Барон Батц узнал о Блезе Тулане уже в этот вечер.

2

Меня больше не допускали к Марии Антуанетте. Каждый день утром я являлась в Тампль, работала на кухне, выслушивая брань и придирки мэтра Ганье, и вскоре познала все тонкости приготовления пищи. Но дальше кухни я и шагу не смела ступить. Гражданка Тизон больше не цеплялась ко мне с подозрениями, но я чувствовала, что нахожусь под наблюдением – постоянным и неусыпным.

Честно говоря, я не знала, зачем необходимо мое присутствие в Тампле. Барон получил надежного человека – Тулана, причем последний был куда более надежен, чем я. Даже Тизон доверяла Тулану. Как же, горячий санкюлот, первый враг Марии Антуанетты, донимающий ее грубыми злыми шутками при любой возможности! На самом деле эта грубость лишь скрывала истинное положение дел. Уже в октябре, прослужив в Тампле всего два месяца, Тулан полностью перешел на сторону королевы. Так что теперь Батц мог почти беспрепятственно связываться с Марией Антуанеттой и получать от нее письма, в том числе и написанные обыкновенными чернилами, так как никому в голову не приходило обыскивать Тулана.

Так зачем была нужна я, если учесть, что королевы я не видела и ко мне, как к новенькой, относились с подозрением?

Этого я не понимала, а барон де Батц не удостаивал меня объяснениями на этот счет. Его ответ был прост: «Вы будете делать то, что скажут, иначе я не то что пропуска вам не дам, но и сдам вас в Комитет общей безопасности».