Винтовая лестница привела меня в маленькую комнатку, наполненную запахами сургуча и чернил. Я увидела столы, заваленные бумагами и нераспечатанными конвертами, пухлые папки, связки гусиных перьев и чернильницы…

– Это ваша контора? – спросила я разочарованно. Он расхохотался.

– Нет. Здесь обычно сидят мои секретари и клерки. Но сейчас я отпустил их.

Из-за двери, спрятанной за драпировкой, доносились звуки разговора. Клавьер жестом пригласил меня туда.

Я оказалась в огромной комнате, которую скорее можно было назвать залом. На первый взгляд она показалась мне почти пустой. Эстампы, вделанные в золоченые деревянные рамы, на стенах, подвешенная к потолку круглая желтая лампа, разливающая яркий золотистый свет, огромный светлый ковер, закрывающий почти весь пол, несколько удобных кресел, обитых персиковым бархатом, на гнутых ножках и большой стол из желтого гваделупского лавра. Несмотря на свою величину, стол был украшен лишь несколькими бутылками вина, хрустальными бокалами на золотом подносе и большим вертящимся глобусом.

В этой так называемой конторе я увидела гостей банкира Клавьера, спокойно попивающих вино. Ни одного из них я не знала. Впрочем, так показалось мне вначале… Приглядевшись, я узнала те самые черные, как терновые ягоды, глаза и кожаную портупею, принадлежащие, несомненно, барону де Батцу.

В комнате пьяняще пахло вином. Я вдохнула в себя воздух – пахло или портвейном, или малагой, в общем, чем-то десертным.

Клавьер заметил и мою досаду, и мое любопытство.

– Господа, вот и появилось украшение для нашего общества. Безусловно, украшение редчайшее. Садитесь, мадам. Уолтер, поухаживайте за дамой.

Полный, чопорно одетый мужчина с большим бриллиантовым перстнем на правой руке вежливо пододвинул мне стул. «Не француз», – отметила я про себя. Во-первых, что это за имя – Уолтер? Во-вторых, когда все они думают убраться отсюда?

Толстяк протянул мне бокал, наполненный розово-фиолетовым напитком. Я сделала несколько глотков и отставила его в сторону.

– Барон, я могу поговорить с вами? – спросила я напрямик, обращаясь к Батцу.

Он ничуть не удивился, словно давно ожидал моего вопроса.

– Разумеется, мадам. Наши интересы так связаны, что нам не обойтись без объяснений. Вы согласны со мной? Однако я не думаю, что сейчас наступило время для разговоров. Вам нужно отдохнуть.

– Я достаточно отдохнула.

– Отдохните еще, – властным тоном произнес барон. – Наш час еще не пробил.

Он наклонился к Клавьеру, и они стали тихо о чем-то беседовать. Я прикусила язык, понимая, что не Батц от меня зависит, а я от него. Только он, с его могуществом и вездесущностью, может достать мне пропуск. Но сколько же мне ждать, черт возьми?

Вскоре к беседующим присоединился и толстяк Уолтер, оставив меня с глазу на глаз с каким-то маленьким суетливым человеком, который то и дело прикладывал руку к груди, словно у него останавливалось сердце. По-видимому, он был столь ничтожен, что эти финансовые воротилы даже не принимали его во внимание.

Вдруг они перестали разговаривать, быстро подписали какую-то бумагу и стали прощаться. Барон подошел ко мне и даже поцеловал руку.

– Так сколько же мне ждать? – спросила я умоляюще. – Если вы в силах помочь мне, то помогите! Я так давно не видела своего сына… Я просто не выдержу.

– Я в силах помочь вам, – сухо сказал он. – Но теперь не бескорыстно, а в обмен на одну услугу.

– Какую? Вот уж не думала, что я что-то могу.

– Можете. Что вы скажете насчет салона мадам Амарант?

– Никогда не слышала о нем.

– Приезжайте туда на днях. Клавьер отвезет вас. Там мы с вами и побеседуем.

Недоумевая, я смотрела, как Клавьер провожает гостей до двери. Больше всего мне не нравилось то, что я должна посещать какие-то салоны. Что за услугу имел в виду этот проклятый барон? Я чувствовала – подсознательно, почти интуитивно, – что меня впутывают в опасное дело, пожалуй, даже слишком опасное. Эти люди, обладающие миллиардами, не собираются вместе, чтобы обсуждать пустячные вопросы. Они задумывают что-то весьма таинственное, на чем можно здорово обжечься. Подумав об этом, я снова ощутила приступ тоски. Меня считают игрушкой, орудием в своей непонятной игре. Я уже жалела, что оказалась такой доверчивой. Может быть, следовало идти напролом и, вместо того чтобы выклянчивать пропуск, попытаться уехать из Парижа тайком, с помощью обмана или подкупа гвардейцев, что охраняют заставы?

– Кто эти люди? – спросила я тревожно, когда Клавьер вернулся. – Какие дела вы обсуждаете?

– Мы? Ангел мой, мы обсуждаем всякие пустяки. Барон возглавляет Ост-Индскую компанию. Я решил войти в долю. Эта компания принесет мне не меньше четырех миллионов золотом. Вам это не может быть интересно.

Я недоверчиво посмотрела на банкира. Нет, я ему не верю. Конечно же, он не откроет мне всей правды…

– Так кто же эти люди?

– Одного вы знаете – это барон де Батц. Второй – Уолтер Бойд, английский банкир, личный финансист английского премьер-министра сэра Уильяма Питта-младшего. Бойд со своим компаньоном пылает желанием открыть в Париже филиал своего банка. Он нам очень полезен, этот Бойд.

«Сэр Уильям Питт-младший! – мелькнула у меня мысль. – Тот самый, что наводняет Францию шпионами…»

– Ну а третий?

– Третий? Это ничтожество? Этот бывший монах-капуцин? О нем даже не стоит задумываться… Его привел сюда Бойд. Правда, если это ничтожество по имени Шабо все-таки сумеет проникнуть в состав депутатов Конвента, цены на бывшего монаха сразу подскочат.

Он говорил так, словно сам намеревался купить этого Шабо вместе с потрохами.

– А какой у вас интерес во мне? Какое я имею отношение к вашим спекуляциям? Благодаря вам я бедна и не могу войти в долю, но, даже когда была богата, не интересовалась финансовыми махинациями и игрой на бирже.

Клавьер молчал, задумчиво разглядывая игру света в бокале с рубиново-красным вином, и я повторила свой вопрос:

– Так какой же у вас интерес во мне?

– У Батца – политический. А что касается меня…

«Все это нереально, фантастично! – твердила я себе. – Какие-то люди, обезумев от своего богатства, принялись играть в опасные и глупые игры. Не может быть, чтобы это было правдой. Неужели кто-то всерьез может устраивать политические заговоры да еще втягивать во все это меня?»

– А что касается меня, – услышала я голос Клавьера, – то мой интерес к вам сугубо личный, и вы его знаете.

Сначала я не совсем поняла его слова, а затем, уяснив, насмешливо улыбнулась.

– Если вы имеете в виду то давнее пари, то будьте уверены, вам никогда не одержать победы.

– Отчего же? Ведь вы уже моя содержанка.

– Но главное-то условие не выполнено. И не будет выполнено никогда. Я вас терпеть не могу, и, если бы не необходимость, я бы…

– Полно! – прервал он меня с улыбкой, в которой я не заметила насмешки. – Признавайтесь, что от победы меня отдаляет всего какой-то шаг, не более!

– Признаваться в том, чего нет и в помине? У вас горячка, сударь. Уж не думаете ли вы, что меня очаруют ваши липкие от спекуляций руки, ваши деньги, ваши бесчисленные ливры, доллары, ваши особняки и кареты? Все это отдельно от вас, возможно, и заслуживает внимания, но вместе с вашей особой никуда не годится.

– О, я восхищен вашей неподкупностью. Ваши принципы достойны Сенеки. И все-таки я удивлен тем, что вы непременным моим атрибутом считаете мои деньги, а не мои, к примеру, подлость, наглость и склонность к издевательству.

Я разозлилась, чувствуя, что наш разговор поворачивается снова совсем не в ту сторону.

– Эти ваши качества уже так ясны, что не нуждаются в повторении! Я не желаю разговаривать с вами о всяких глупостях, хотя ваша голова, похоже, только ими и набита. Я хочу знать все по порядку, и мне кажется, что я имею на это право.

– Выпейте сначала вина, – сказал Клавьер, с чарующей бесцеремонностью не замечая моих слов, – я заметил, что после этого вы становитесь более снисходительной к моей особе.

– Вам не удастся заставить меня пить, Рене Клавьер! Если вы не прекратите свои мерзкие шуточки, я уйду и вы больше меня не увидите!

Он с притворным вздохом поставил бокал на стол и окинул меня пристальным взглядом.

– Что же вы так свирепы, моя несравненная? Живете в лучшем парижском особняке, можете иметь сколько угодно платьев, но вас ничто не интересует, кроме дел. Даже наряды. Скажите, почему вы до сих пор носите это платье из тафты? Клодина предлагала вам много других.

– Я не собираюсь для вас наряжаться. Я хочу знать, в конце концов, каким образом вы и ваш дружок барон де Батц помогали мне в тюрьме, как вы потом нашли меня на набережной Сен-Луи и почему привезли именно сюда…

– Я? Я ничего не знал, дорогая. Я даже не подозревал, что барон так вами интересуется. Тюрьмой занялся я, это правда, но подтолкнул меня барон. По-видимому, он очень нуждается в вас. Впрочем, мы оба думали, что вы удерете из тюрьмы намного раньше. Как мы разыскали вас? Уходя в Тюильри, вы шепнули несколько слов вашему грязному мальчишке. Установив за ним наблюдение, нетрудно было найти и вас. Вы сами к нам пришли. Остальное, думается мне, вам понятно и без объяснений.

– Значит, вы сами никак к этому не причастны? – спросила я с надеждой.

– Дорогая, еще как причастен! – воскликнул он улыбаясь. – Как только я узнал, что мой друг барон интересуется вами, я тоже проявил подобный интерес. Ведь это естественно, не правда ли? Особенно если учесть предысторию наших с вами отношений. Именно я убедил барона поселить вас в моем доме. Вы должны быть довольны. Кроме того, вы же знаете, какое восхищение вы во мне вызываете.

Он снова насмехался, этот подлый торгаш! Я смотрела на него с нескрываемой неприязнью. Особенно раздражало меня то, что он был молод, красив и элегантен. Пожалуй, если бы он имел какие-то внешние недостатки, я бы меньше его ненавидела.