– Узнай меня, пожалуйста. Ты должен узнать. Ведь я теперь снова такая, как ты. Как все остальные лаццарони…

Он вздрогнул, услышав это слово, с усилием глотнул, лицо странно искривилось.

– Лаццарони? Я десять лет не слышал этого слова.

– Я тоже не вспоминала о нем, Джакомино. Фея Кренского озера, которая мне покровительствовала, теперь улетела. И в моих Ниольских горах уже давно царствует мрак…

Он порывисто протянул вперед руки, на ощупь нашел мои плечи, привлек к себе. Его колючая щека прикоснулась к моей. А пальцы – проворные ловкие пальцы – напомнили мне то, о чем я давно позабыла: они быстро пробежали по лицу, волосам, шее.

– Ты… ты…

Он наклонился, и я с удивлением ощутила, как он дрожит.

– Ритта! – хрипло вырвалось у него. – Настоящая Ритта! О, я узнал. Этот аромат волос – я бы узнал его из тысячи… Ты стала совсем другой. Но это все же ты…

Он узнал меня, и это главное. Больше мне ничего не нужно было. Какое-то мгновение я дрожала в его объятиях, приглушенно всхлипывая, а потом решительно отстранилась:

– Все, Джакомо. Теперь нам нужно проститься.

– Проститься? Теперь, когда ты пришла?

– Мое нынешнее появление не принесет тебе радости. Я вернусь, когда буду более счастлива.

Я неуверенно отступала, а он шел за мной, вытянув руки.

– Ритта! Ты не должна так поступать. Я столько ждал тебя.

– Знаю. Спасибо. Я люблю тебя, Джакомино. Сердитый взгляд Стефании напомнил мне, что я должна уйти. К тому же мне уже самой было стыдно: она думает, что я пришла за деньгами…

Я вернулась, порывисто обняла брата и поцеловала.

– Храни тебя Господь, Джакомо. Я еще вернусь, если буду жива.

А потом круто повернулась и скрылась в сумраке ночи.

…Брике бежал за мной, не отставая ни на шаг. Уже несколько часов он хныкал и донимал меня вопросами о том, где мы поужинаем и куда пойдем ночевать. Именно потому, что я сама не знала, я почувствовала раздражение.

– Сегодня будем спать на улице! – сказала я гневно. – На Королевской площади есть скамейки, а ночи сейчас теплые. В конце концов, если это тебе не по вкусу, можешь убираться ко всем чертям.

Возвращаться к гражданке Дюбрей мне почему-то было стыдно. Я вела себя так самоуверенно, как хозяйка положения, и считала своих спутников совершенно никчемными. А теперь оказалось, что я сама ничем не лучше.

Брике замолчал, и по его молчанию я определила, что сорванец вовсе не пылает желанием расстаться со мной. У меня отлегло от сердца. Но на всякий случай я заявила:

– Знай, что нынче у меня совсем нет денег. Ни одной монеты. А тех денег, которые ты украл у Бельтрами, не хватит даже на фунт хлеба.

– Но вы же заработаете, правда, ваше сиятельство? – с надеждой спросил он.

Я вздохнула. Заработаю, конечно! Когда-нибудь! Но как?

Мы не пошли на Королевскую площадь. Брике вывел меня на набережную Сен-Луи у моста Дамьетт. Вздыхая, я смотрела на воды Сены, поблескивающие тусклым серебром в свете фонарей. Луна еще не взошла, но на небе уже вспыхивали осенние звезды. Близилось время, когда часы на Ратуше пробьют полночь. Дул сильный ветер, но холода я не чувствовала. Глазом циклопа вырисовывалась в ночи гигантская розетка собора Парижской богоматери, возвышающегося рядом, на острове Сите.

Брике уснул на скамейке, свернувшись калачиком. Мне спать не хотелось. Я стояла и думала, что мне делать дальше. Пропуск у меня есть, но без денег уехать невозможно. Кажется, за каждое лье в дилижансе берут двенадцать су. У меня же нет денег даже на еду, даже на хлеб… Как поступить в таком случае?

Я вспомнила, как когда-то ездила по этой набережной в роскошной карете. Это был мой любимый маршрут. Я выглядывала из окна и с удовольствием ловила заинтересованные взгляды молодых людей – это удовлетворяло мое шестнадцатилетнее тщеславие. Как я была глупа тогда! И тем не менее я считала себя достаточно умной.

– Эй, красотка, уж не ищешь ли ты заработка?

Я вздрогнула от этого окрика, прервавшего мои мысли, и стремительно обернулась, чувствуя, как лицо заливает краска.

– Я готов провести этот вечер с тобой. Ну, что ты скажешь на это?

Этот голос раздавался из кареты, сделанной из чудесного мореного дуба. Пассажир был, несомненно, богат, но, кажется, не хотел быть слишком заметным. Лица говорившего я не видела, да и мне, в сущности, было безразлично, какое у него лицо. Я видела, что он богат. Следовательно, вот он – способ заработка. Он унизителен, но ничуть не хуже другого. Я слышала, шлюхи много зарабатывают. В таком случае у меня уже завтра будет достаточно денег, чтобы уехать к Жанно. Да, уехать и забыть обо всем!

– Хорошо, – сказала я неуверенно, – я поеду с вами. Но я здесь не одна, со мной четырнадцатилетний мальчик.

– Пусть ваш мальчик садится на запятки. Ну, дорогая моя, поспешите, ведь в Париже много красоток!

Проклиная этого незнакомца на чем свет стоит, я устало упала на мягкие бархатные подушки кареты. Дверца таинственно звякнула: видимо, закрылась на невидимую пружину… Да, давно я не ездила с таким комфортом. Если бы не этот спутник…

Это был рослый, сильный мужчина в полумаске – после маскарада, что ли? Он явно не хотел, чтобы его узнали, и низко надвинул на лицо шляпу. От него чуть-чуть пахло сигарами.

– Через полчаса мы будем на месте, – произнес он глухо. Когда карета промчалась мимо залитого огнями отеля Ламбер, я осмелела и чуть приподняла темную бархатную занавеску. Лошади неслись со сказочной быстротой, мимо меня, как в вихре, мелькали дома Латинского квартала с их вечными мансардами и студентами, грязная набережная у Нового моста. Потом кучер повернул налево, не переезжая через мост, и карета поехала по набережной по направлению к Дому инвалидов.

Мой спутник молчал, завернувшись в плащ и чуть отвернув голову. Я ожидала, что он воспользуется первой же возможностью, чтобы залезть мне под юбку, будет говорить мне гадости – словом, делать все то, что, по моему мнению, делают со шлюхами. Но он молчал. Его даже не интересовала моя внешность, так как он не трудился меня разглядывать.

Когда карета переехала мост и пересекла площадь Луи XV, я поняла, что мы держим путь в Сен-Жермен.

За всю дорогу незнакомец не произнес больше ни слова.

3

Карета въехала в широко распахнутые ворота и остановилась у входа в огромный особняк.

Большой двор с садом и клумбами был затенен могучими старыми дубами, скрывавшими от глаз все ночное небо. Окна особняка – скорее, дворца в стиле Рамбуйе – были темны. Я была так занята наблюдениями, что даже не заметила, как исчез мой спутник. Я принялась тревожно дергать дверцу кареты, но она, захлопнутая тайной пружиной, не поддавалась.

Что такое?

Я выглянула в окошко. Из особняка медленным шагом направлялся ко мне лакей со свечой в руке.

Что-то щелкнуло, и дверца открылась.

– Сударыня, почтительнейше прошу вас следовать за мной, – произнес лакей.

Я начала тревожиться. Во-первых, незнакомец оказался не таким, как я предполагала. Во-вторых, он приказывает слугам обращаться со мной как с королевой, будто знает о моем происхождении. В-третьих, он завез меня неизвестно куда… Впрочем, разве у меня был выбор? Вспомнив о том, что в кармане у меня нет ни одного су, я покорно пошла вперед и очутилась в огромной прихожей – англичане называют такие прихожие холлами. Холл этот был розового дерева, с мраморными цоколями, мозаичным сверкающим полом и множеством изящных японских ваз на мраморных столиках с золотыми решетками. В японских вазах цвели низкие, густо разросшиеся розовые кусты, осыпающие душистые лепестки на пол. Потолок был тщательно расписан в стиле Буше и ярко освещен большой люстрой с хрустальными подвесками и золочеными разветвлениями в виде лилий с воткнутыми в них розовыми ароматическими свечами.

Я была потрясена. Мне пришлось увидеть роскошь, равную которой я встречала разве что в Версале. Даже мой отец не позволял себе такого… Кто же этот человек, черт возьми? К кому я приехала?

– Сударыня, прошу вас, – напомнил мне лакей, увидев, что я стою в полнейшей растерянности.

Я пошла следом за ним, чувствуя смутную тревогу и опасения. Кроме того, среди такой сказочной роскоши я наверняка казалась гадким утенком в своих выцветших лохмотьях.

Персидский ковер, которым была устлана широкая лестница, полностью поглощал звуки шагов. Лакей толкнул дверь, почтительно пропуская меня вперед.

– Сударыня, мы уже пришли.

Я вошла. Он прикрыл дверь и скрылся.

Тихо ступая по паркету розового дерева, я перешла порог белого кашемирового будуара, украшенного росписями в стиле Греза. Здесь было кокетливо и уютно; этого ощущения не нарушала даже строгая крошечная молельня, устроенная в уголке. Будуар был маленький, с двумя этажерками работы Буля, обюссоновскими коврами и серой с золотом мебелью. Стены были покрыты бесчисленными гобеленами. Сладко благоухали цветы. Здесь царствовал полумрак: горело лишь две свечи на шкафчике резного дерева.

Я прошла через будуар и оказалась в спальне.

Да, в голубой спальне, затянутой шелком и кружевами, где жарко полыхал белый мраморный камин. В глубине темного алькова таилась огромная великолепная кровать, наполовину задернутая шелковым пологом с вышитыми на нем золотыми цветами. Рядом стояла китайская ширма лазоревого цвета с рисунками, покрытыми лаком. Спальня освещалась десятью длинными белыми свечами в канделябрах тонкой работы Клодиона. Тикали часы в готическом стиле с тонкими чеканными украшениями и филигранью: я увидела, что уже за полночь. На камине два золотых тритона держали в зубах розовато-белые коралловые ветви с висящими на них, вместо плодов, ювелирными украшениями.

Здесь много было странного, диковинного, забавного… И цветы, цветы повсюду – розы в японских вазах на столиках, на кровати, даже на полу…