Лаура Гурк - Пари с маркизом

– Я даже не догадывалась, – прошептала она и нервно засмеялась. – Я… я ошеломлена.

Николас подумал, что ничего более чудесного ему никто никогда не говорил.

– Я рад. Очень… – он прервался, чтобы запечатлеть поцелуй на ее животе. – Очень рад.

А когда Николас поднял голову, чтобы посмотреть на нее, удовольствие от комплимента сменилось чем-то другим, более глубоким. В лучах послеобеденного солнца, пробивавшихся между шторами, Белинда выглядела растрепанной, соблазнительной и совершенно удовлетворенной. Улыбка ее была просто ослепительной. Длинные волосы волнами окутывали тело, соски выглядывали из черных локонов. Губы распухли от поцелуев, кожа все еще нежно розовела после захлестнувших ее оргазмов. Николас мог только смотреть, понимая, что до конца своей жизни он не увидит ничего более прекрасного, чем Белинда в эту минуту.

– Я люблю тебя.

Маркиз не собирался этого говорить. Черт, да он даже не думал этого, во всяком случае, не осознавал. Это просто вырвалось само собой. Всего второй раз в жизни Николас говорил эти слова женщине, но сейчас, едва они сорвались с губ, он понял, что это правда. И хотя улыбка Белинды мгновенно исчезла, и Николас испугался, что совершил серьезную ошибку, он никогда не пожалеет о том, что сказал. И все-таки Николас чувствовал, что необходимо вернуться на землю, и сделал это единственным известным ему образом.

– Что, опять я тебя ошеломил? – усмехнулся он. – Интересно, сколько раз я смогу это сделать за сегодняшний день. Думаю, мы это выясним.

Николас поднялся и только сейчас довольно болезненно ощутил свое собственное, на время позабытое желание. Его плоть была тверда, как камень, он безумно хотел ее и понимал, что скоро не сможет сдерживаться.

Николас торопливо разделся, как можно быстрее сбросив с ног ботинки и сорвав с себя брюки. Взяв Белинду за руку, он подвел ее к краю кровати, рухнул на матрас и потянул ее за собой.

Но и сейчас Николас не вошел в нее, а перекатился на бок, опять просунул руку ей между ног и начал размазывать влагу по бархатным складочкам и шелковистым завиткам, по клитору и внутри, снова и снова. Он ощущал пальцами, что Белинда опять начала возбуждаться, и сила ее вожделения заставила его, наконец, понять, как сильно она изголодалась по любви. Хорошо, что Федерстон уже умер, а то бы Трабридж застрелил его.

Николас гладил Белинду, палец скользил вверх и вниз, лаская ее, и уже каждый ее вздох прерывался всхлипом.

– Хочешь меня? – спросил он, но она не смогла ответить, только неистово закивала. К счастью, ему этого хватило.

Николас убрал руку, лег на Белинду, ее ноги раздвинулись. Он все еще хотел сделать это медленно, но едва его плоть прикоснулась к ее теплым шелковистым складочкам, он понял, что не в силах больше сдерживаться, и резко вошел в нее.

Белинда кончила почти мгновенно, громко закричала, плотно сжимая его естество, и Николас понял, что больше не вынесет этой сладкой муки. С силой, которую уже не мог сдерживать, он глубоко вонзался в нее снова и снова, потерявшись в ее мягкой плоти, запахе и страстных криках, и когда достиг пика сам, наслаждение походило на взрыв, мощное и острое до боли, и он словно разлетелся на кусочки.

Николас рухнул на Белинду, крепко ее обнимая, его прерывистое дыхание смешивалось с ее, нарушая тишину, царившую в комнате. Он целовал ее губы, волосы, шею – все, до чего только мог дотянуться, не выпуская ее из объятий.

– С тобой все хорошо?

Белинда не ответила. Николас слегка отодвинулся, перенеся вес на локти, но не выходя из нее.

– Белинда, с тобой все хорошо?

– О боже, – прошептала она и посмотрела на него широко распахнутыми глазами, полными изумления. – О боже мой. Я никогда не думала, что заниматься любовью – это вот так.

Николас засмеялся и почувствовал удовлетворение слаще, чем оргазм. Оно заполнила его грудь, стиснуло сердце, хлынуло по жилам, и он понял, что снова верит в любовь. В первый раз за много лет Николас снова поверил в любовь. Какое потрясающее чудо.

Они спустились к обеду, прогулялись по саду, а ночью снова занялись любовью, но спать с Николасом Белинда отказалась. Он хотел, чтобы она осталась, но ей совсем не нравилось, что утром слуги войдут и увидят ее в его постели. Николас заметил, что те уже наверняка знают, что происходит. Слуги о таких вещах всегда прекрасно осведомлены. Тем не менее Белинда имела собственное представление о приличиях, поэтому ночевать ушла в свою спальню, а там обнимала подушку и представляла, что это Николас.

На следующий день, когда Белинда спустилась к завтраку, его в гостиной не было, а когда она поинтересовалась, где Николас, Фроубишер сообщил, что он уже ушел. Маркиз отправился на поле проверять хмель вместе с управляющим, мистером Барроузом.

– Желаете посетить воскресную службу, миледи? – спросил дворецкий. – Робсон может отвезти вас в Мейдстоун в карете.

Белинда не хотела ехать в Мейдстоун. А с учетом того, что произошло вчера, посещение церкви казалось ей своего рода лицемерием.

– Нет, не думаю, Фроубишер.

– Очень хорошо, миледи. Его милость предлагает вам присоединиться к нему за ленчем, а поскольку погода сегодня хорошая, он предлагает устроить пикник. Если вы согласны, я должен передать миссис Фрейзьер, что пора готовиться.

– Да, спасибо. Это будет чудесно.

– Его милость также предлагает, чтобы вы упаковали свои вещи, прежде чем присоединиться к нему, поскольку вы оба уезжаете пятичасовым поездом в Лондон.

Белинда ощутила разочарование – слишком мало времени они провели тут вместе, но все равно кивнула.

– Попросите горничную упаковать мои вещи, если вам нетрудно, – сказала она дворецкому. – Я хочу прогуляться после завтрака.

– Конечно, миледи.

Белинда позавтракала и занялась осмотром дома и окрестностей. Дом выглядел очаровательно, во всяком случае, снаружи. Внутри, как и говорил Николас, все оказалось ужасным. Но комнаты были просторными, и, если приложить немного усилий, можно сделать их по-настоящему привлекательными.

Снаружи были разбиты прелестные незатейливые сады и цветочные бордюры, а дальше к северу раскинулась березовая роща. На востоке располагалась домашняя ферма, а за ней – коттеджи арендаторов и их фермы. К югу и западу до самого горизонта зелеными волнами тянулись ряды хмеля и ячменные поля.

Хонивуд был местом приятным и красивым, не то что замок Федерстонов. Тот дом всегда казался Белинде мавзолеем, холодной глыбой из гранита и мрамора посреди Йоркшира. Она его ненавидела.

Белинда нашла садовую скамью с видом на ряды хмеля. Даже отсюда она ощущала его запах, свежий, травяной, немного напоминавший хвойный. Она дышала этим ароматом, куда более приятным, чем лондонский воздух, и смотрела на поля, но думала при этом о Николасе и о том, что случилось вчера. Нечто поразительное, чувственное, самое чудесное переживание в ее жизни. Белинда хотела все повторить – чтобы Николас ее раздел, обнимал и целовал, снова занимался с ней любовью. И не только это: она просто хотела быть с ним. Николас делал ее счастливой, куда счастливее, чем Белинда когда-либо себя ощущала. Ей хотелось хорошенько пнуть себя за то, что она так долго раздумывала, приезжать ли сюда. Как сказала Мэй Бьюканан, любовь и в самом деле очень проста.

Любовь. Вот в чем дело. Слово, которое Белинда запрещала себе вспоминать. Прошли годы с тех пор, как она думала о значении любви в своей жизни. Все это время Белинда чувствовала себя вполне довольной жизнью, не осознавая, насколько одинока. Но оставив Николаса вчера ночью, лежа в холодной постели и обнимая подушку, ясно поняла, как сильно себя обделяла все эти годы, а может быть и всю жизнь.

Чувствовал ли эту пустоту Николас? Хочет ли Белинда ему доверять? Неужели она влюбляется в него? Если так, это было по-другому, нежели с Чарльзом. В этот раз Белинду охватила намного большая чувственность. Она думала о глазах Николаса, о том, как он смотрел на нее, обнаженную, – Чарльз никогда так на нее не смотрел. Но любовь ли это? Ее отношение к мужу было страстной слепой влюбленностью, одержимостью, которая, как теперь понимала Белинда, никогда бы не переросла в глубокое чувство, потому что Чарльз был на него не способен. Он, как догадывалась теперь Белинда, был человеком, который просто не умеет любить.

Николас, как он крикнул ей в спину тогда, в мае, не Чарльз. Теперь Белинда это знала и верила, что вчерашнее признание в любви было искренним. Она сомневалась лишь в своих чувствах.

Пожалуй, время – единственный способ в них убедиться. Белинда всегда советовала клиенткам не спешить, но ей эта роскошь недоступна. Чем дольше тянется эта связь, тем выше риск для ее репутации. Кроме того, признание Николаса в любви отнюдь не включало в себя предложение руки и сердца. А без замужества влюбленную женщину ждут лишь позор и социальная гибель. С другой стороны, если Николас предложит пожениться, согласится ли она? Что, если ему нужна только интрижка? Достаточно ли для нее этого?

Белинда ничего не могла с собой поделать: она целое утро снова и снова прокручивала в голове все эти вопросы, и к тому времени как пришел лакей с корзинкой для пикника и повел ее к Николасу, ответов на них у Белинды так и не появилось. Но стоило увидеть его, стоящего у зарослей хмеля, она поняла, что все это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что есть сейчас.

Николас разговаривал с пожилым джентльменом. Они обсуждали урожай и вели себя довольно непринужденно. Белинда вдруг с изумлением поняла, что сельская жизнь ему идет. Он был без шляпы, и волосы его блестели на солнце, как янтарный мед. Простая одежда – льняная рубашка, твидовые брюки и сапоги для верховой езды – сидела на нем лучше, чем сшитые на заказ смокинги. Будто для того, чтобы это подтвердить, Николас поднял руку, широким жестом обведя окружавшие их ряды хмеля, и яркое солнце очертило сквозь лен его силуэт. «Да, – подумала Белинда, с удовольствием рассматривая его, – деревенская жизнь по-настоящему ему идет».