– Это ложь! – рявкнул он в ответ. – Я чертовски хорошо знаю, что вы меня хотите! Так же сильно, как я вас! Или будете отрицать, что каких-то пять минут назад вы так же пылали желанием, как и я?

– Нет, не буду. Но это всего лишь желание, а без любви и уважения оно ничто. – Ее голубые глаза сверкали в полутьме. – Вы полевая лилия[4], Николас, не желающая изменить или улучшить свою жизнь собственными усилиями. Я не могу уважать такого мужчину и полюбить его по-настоящему тоже не смогу.

Слова Белинды казались ему клинком, рассекающим грудь и обнажающим душу. Николас мог только стоять, исполненный ярости и боли, и молча смотреть, как она поворачивается, быстро бежит и исчезает за стенами живой изгороди.

Глава 14

Чемоданы были собраны к половине восьмого следующего утра. Без четверти восемь они уже стояли в холле, а на подъездной дорожке дожидалась карета, готовая отвезти Николаса с камердинером на станцию. Единственное, что пока не давало уехать, – хозяйка дома. Николас ждал, когда она спустится вниз, чтобы попрощаться с ней и поблагодарить.

Узнав, что маркиз уезжает, герцогиня отправила к нему свою горничную, чтобы та уговорила Николаса задержаться и дать ей возможность одеться и проводить его. Трабридж, отчаянно нуждавшийся в друзьях и считавший герцогиню восхитительной женщиной, согласился и надеялся только, что много времени это у нее не займет. Самый ранний поезд в Лондон отправлялся в четверть девятого, и он рассчитывал на него успеть, потому что больше ни минуты не мог находиться рядом с Белиндой, зная, что не получит ее.

Было трудно определить, что же Николас к ней чувствует, но в одном он был теперь уверен – это больше, чем вожделение. Маркиз желал многих женщин, но если бы любая из них сказала ему то же, что он услышал от Белинды, то просто пожал бы плечами и спокойно пошел дальше. Его никогда не волновало, что о нем думают люди.

Однако Белинда отличалась от других женщин, и именно поэтому Николас не спал почти всю ночь. Ее резкие слова все еще звучали у него в ушах, и сквозившее в них презрение ранило так же сильно, как и десять часов назад. А самое ужасное заключалось в том, что он не мог опровергнуть ни единого ее слова.

О, Николас пытался. После того как Белинда вернулась в дом, он остался в лабиринте практически на всю ночь. Сначала, испытывая глубочайшее возмущение, маркиз описывал круги вокруг дурацкого украшения с розами и доказывал себе, что она совершенно неправа, перечислял доводы, опровергающие ее слова, и подкреплял каждый сочными ругательствами. В конце концов, устав от этого странного способа борьбы со сложившимся положением, Николас вынужденно признал, что, наверное, кое в чем Белинда все-таки права. Тогда он лег на траву, уставился в небо и начал вспоминать те минуты своей жизни, когда специально выбирал линию поведения, прямо противоположную тому, чего хотел от него Лэнсдаун, и этот анализ прошлого вызвал у него отвращение. Белинда права не кое в чем. Она, вынужден был признать Николас, права целиком и полностью. Вопрос в следующем: что ему теперь с этим делать? Как можно избавиться от привычки, владевшей им всю его сознательную жизнь?

Кроме того, стоило разобраться с денежными затруднениями. Прежде единственным решением этой задачи казалась женитьба на деньгах, причем решением простым. Николас подумал о своем разбитом лице, о ссадинах на плече, о своем отчаянном томлении по женщине, которая его не хочет, и понял, что ничего простого в нем нет.

Да и вообще, теперь нечего и думать о поисках богатой наследницы. Ночь, проведенная на траве, и прохладный весенний воздух слегка ослабили бушующее в его теле желание, но Николас понимал, что передышка эта временная. Ему достаточно увидеть Белинду или дать волю воображению, и чувства эти вспыхнут вновь так быстро, словно к ним поднесли спичку. Он просто не мог представить, как ложится в постель с какой-то другой женщиной. Только с ней. Но и женитьба на Белинде не была выходом из положения, потому что, даже будь у нее деньги, чтобы разрешить его финансовые затруднения, а у нее их нет, она бы все равно их ему не дала и через тысячу лет. И говоря по правде, маркиз их бы и не взял.

«Зачем мне нужен мужчина, не имеющий никаких амбиций и стремлений, кроме как вести себя подобно бунтующему юнцу? Мужчина, всегда предпочитающий более легкий путь? Вы полевая лилия, Николас, не желающая изменить или улучшить свою жизнь собственными усилиями…» Несколькими острыми как бритва предложениями Белинда описала и Николаса, и его жизнь. И хотя описание это ему не понравилось, оно было жестоким, но точным.

Прошло слишком много времени с тех пор, когда Николас мог мечтать о какой-то цели в жизни. Он даже сумел убедить себя, что никакая цель ему не нужна, но эта ночь изменила все. Белинда заставила его увидеть правду о себе самом, и пусть эта правда ему не нравится, обратной дороги нет. Нет больше легких путей.

И теперь, думая о том, что можно быть чем-то другим, а не полевой лилией, Николас чувствовал, как в нем вновь зашевелилась надежда, чего не случалось с детских лет. Он хотел обрести цель в жизни. Вот только непонятно, как к этому подступиться.

Николас заснул в траве, так и не придя ни к какому решению, а проснувшись на заре, понял, что если оно и существует, тут его не найти. Она не появится от брака с женщиной, которую не любит, не появится от попыток своим обаянием добиться благосклонности Белинды. Этим Николас не завоюет ее уважения, и хотя он желал ее тела, ее уважения хотел еще сильнее. Все прочее без уважения Белинды ничего не значит. В этом она тоже оказалась права.

Когда Белинда заявила, что совершенно его не уважает, ему показалось, что в него всадили нож, но за ночь та боль каким-то образом преобразилась в решимость. Разумеется, присутствовал и страх. Страх этот, как тень, парил на задворках сознания. Николас боялся, что выхода никакого нет, и он никогда не сумеет полностью освободиться от Лэнсдауна и не сможет добиться ее хорошего мнения о себе, как бы ни старался, но Николас усилием воли подавил эти гадкие мысли. Он найдет ответ, просто отказывается думать по-другому. Кроме того, пока дела обстоят так, положение Николаса не может стать еще хуже. Он не может упасть в глазах Белинды ниже, чем уже упал, поэтому путь остался только один – наверх.

– Трабридж?

Николас обернулся. Герцогиня спускалась по лестнице, очаровательная в своем утреннем кашемировом платье цвета кукурузы.

– Я так расстроена, что вы уезжаете, – произнесла она, остановившись перед ним.

– Я тоже сожалею, герцогиня, – поклонившись, ответил маркиз.

– Этот внезапный отъезд как-то связан с полученными вами вчера ранами? – спросила Эдит, дождавшись, пока Николас выпрямится. – Я слышала, – добавила она с легкой улыбкой, – что вчера вы повздорили с моими кустами роз.

– Уверяю вас, царапины совсем незначительные, но все-таки я думаю, что будет не очень умно когда-либо еще вступать в схватку с розами.

– Нет, полагаю, эта битва заранее обречена на поражение. – Герцогиня некоторое время всматривалась в него, затем улыбнулась чуть шире. – А как ваше лицо?

– Немного болит, но вполне терпимо, хотя боюсь, что в этом сезоне я успел заработать уже второй синяк под глазом.

– И все это из-за драки с сэром Уильямом? – Она вздохнула, покачав головой. – А мне казалось, что вы хотели восстановить свою репутацию.

– Я и сейчас хочу. – Николас улыбнулся ей. – Но кажется, получается не особенно хорошо.

Герцогиня засмеялась и показала на дверь.

– Давайте немного прогуляемся, пока вы не уехали. Такое прелестное утро! Нет, не возражайте, – добавила она, когда Николас открыл рот, чтобы ответить. – Я знаю, что утренний поезд отправляется только через полчаса. У вас полно времени.

– Я и не думал возражать, – сказал он. – Никогда не отказываюсь от прогулок с красивыми женщинами.

Это заставило Эдит снова рассмеяться.

– Я совсем не красавица, но с вашей стороны очень галантно сказать это, – проговорила она, пока лакей открывал входную дверь. Они вместе вышли под лучи утреннего солнца. – И вы такой приятный собеседник. Плохо, что вы уезжаете.

– Думаю, так будет лучше. Мне вовсе не хочется, чтобы сэр Уильям всю неделю метал на меня сердитые взгляды.

– Вы, мужчины, так глупы. Ссориться из-за политики! Однако странно, – добавила вдруг герцогиня. – Я никогда не считала вас человеком, способным горячиться по такому поводу. Да и сэр Уильям слишком дипломатичен, чтобы ввязаться в подобный спор. – Она искоса выжидающе посмотрела на него, но Николас наживку не проглотил, и тогда леди Маргрейв сменила тактику. – Я уверена, что сэр Уильям уже сожалеет о своей вспышке, и вы двое вполне можете стать друзьями еще до конца недели. Кроме того, я слышала, что вы хотите жениться, а если это так, у меня как раз собрались прелестные юные леди. Видите? Я могу предложить вам множество причин для того, чтобы остаться!

– Возможно, мы с сэром Уильямом и могли бы проникнуться друг к другу приязнью, но что до остального… – Николас покачал головой. – Нет, я пришел к выводу, что не отношусь к мужчинам, готовым жениться из финансовых соображений. Есть… вещи, которые значат для меня куда больше.

– Понятно. Но это ужасно неудобно.

– Да, – с чувством согласился он. – А если учесть, что своих денег у меня нет, я остаюсь в безвыходном положении.

– О, я бы этого не сказала. Просто поразительно, чего может добиться решительный мужчина, обладающий привлекательной внешностью, умом и обаянием.

– Вы мне льстите, герцогиня.

– Это не лесть, – возразила она, повернув на дорожку, ведущую в сад. – Это скорее намек. – Леди Маргрейв помолчала, едва заметно улыбаясь. – Здесь есть одна леди, весьма чувствительная к этим качествам, по крайней мере к вашим.

Николас сделал вид, что не понимает ее.

– Если вы о мисс Харлоу…

– Вовсе нет. – Она остановилась, вынудив Николаса прекратить движение. – Мисс Харлоу не та, на кого вы смотрели весь обед.