— Положи на место!

— Рисуешь на заборах?

— Рисуют на заборах маляры. Положи.

— Каждый день открываю в тебе что-то новое. То танцы, теперь вот, оказывается, ты у нас граффити занимаешься.

— Я хоть чем-то занимаюсь! В отличие от тебя. Конечно, нафига запариваться богатеньким сынкам, когда всё даётся на блюдечке.

Баллончик бросили обратно в рюкзак одновременно с тем, как выпустили меня.

— Ты так уверена? — Глеб смотрит на меня с… раздражением. Становится прям не по себе. — Думаешь, всё про меня знаешь?

Конечно, нет. На самом деле я ничего о нём не знаю. Ничего конкретного в смысле. И никогда не хотела знать. До сегодня точно…

— Ну… — теперь мне неловко. — Несложно догадаться.

— А ты не строй догадки. Будь умнее и основывайся лишь на фактах. Которых, сдаётся мне, у тебя не так уж и много.

Уел. Прям раскатал по бутерброду тонким слоем масла. И сверху петрушку положил. Для красоты.

— Ты прав. Прости, — последнее слово далось нелегко, но извиниться нужно.

— Прощаю. Если пойдешь завтра со мной.

— Нет. Не пойду.

— Пойдешь. Мы с тобой в одной связке. Так что отвертеться не получится.

Он снова прав, но всё равно…

— Нет.

Знаю я эти вечеринки, на которые ходит Лера. Притон оборзевших зажравшихся мажоров, которые считают, что для них не существует правил. Я такие места обхожу всеми возможными способами.

Глеб резко наступает, в пару шагов сокращая между нами расстояние. Непроизвольно пячусь назад и натыкаюсь спиной на собственное зеркальное отражение. Приехали. Дальше некуда.

Он слишком близко. Снова. И мне это не нравится. Снова.

— Пойдешь, — накрывает меня тёплым мятным дыханием. Кто-то жевал жвачку недавно. Его пальцы преспокойно начинают застёгивать пуговицы на моей рубашке, которая давно снова задралась и толком ничего не прикрывала.

Меня словно током прошибает.

— Нет, — что с голосом? Когда я начала хрипеть?

— Значит я никуда не уйду, — улыбается своей коронной усмешко-улыбочкой Воронцов. — Чисто случайно вся ночь у меня совершенно свободна, и я готов посвятить её тебе. Когда ты в последний раз спала с парнем в обнимку? И спала ли вообще?

Нервно сглатываю. То ли от его зашкаливающей наглости, то ли от слишком близкого присутствия. Вот же, блин, оладушек…


Как меня угораздило согласиться? Хотя о чём это я. И так знаю. Мне не оставили выбора. Натурально. Воронцов на полном реале вознамерился сдержать обещание. Его даже не напугала угроза забить на договорённость и сдать его с потрохами Лерке. А заодно и маме как бы мимоходом нашептать на ушко, что в моей комнате тусуется какой-то мутный тип с весьма подозрительными наклонностями.

Короче, я тут. На этой дурацкой вечеринке богатеев, которую, как любят показывать американские фильмы, обычно проводят на заднем дворике крутого коттеджа. Ну а чё. Апрель, на улице тепло, не замёрзнешь, и места много. Не говоря уже о мангале. Запах жареного сбивает с ног на подходе. Чувствую себя Рокфором, которого колбасит от сыра (прим. авт.: Рокфор персонаж мультфильма "Чип и Дейл"). Только это и выбивает из меня остаточную дрожь после скоростной поездки на мотоцикле Глеба.

Я каталась на байке второй раз в жизни и это… такое нереальное ощущение, просто с ума сойти. Зашкаливающий адреналин с примесью животного страха. Хотя бояться было нечего, металлический скакун подо мной оказался крайне послушным, подчиняясь малейшему требованию водителя. Да и шлем на меня нахлобучили для безопасности, что тоже обнадёживало. Зато каменная мужская спина, к которой я прижималась всю дорогу, чтобы не слететь при резких поворотах, вызывала растерянность…

— Всё равно не понимаю, зачем я-то тебе тут, — мне неуютно. Уже. А мы ведь только вошли в малолюдный, дорого обставленный дом. Сколько белого цвета. Интересно, как часто хозяева устраивают у себя генеральную уборку с отбеливателем?

— Что ты делаешь? — удивляется Глеб, наблюдая за тем, как я натягиваю на голову прихваченную кепку, выпускаю через отверстие сзади хвостик и для надёжности накидываю сверху капюшон белого худи. Платье я не надела из принципа. Обойдется.

— Маскировка, — отвешиваю ему взгляд, в котором ясно значилось: ты шо, ку-ку?

— Уже стемнело. Она тебя и так не заметит.

— Осторожность не будет лишней. Надеюсь, ты это помнишь и предохраняешься.

Теперь смотрят на меня с видом: прошу прощения, я ослышался?

— Для тебя эта информация имеет особую значимость?

— Ещё бы! Не дай бог эта дура залетит. Я тогда лучше пойду жизнь на вокзал, но с её отпрыском сидеть не буду!

— Зачем на вокзал? У меня большая квартира. На двоих хватит.

Спотыкаюсь на ровном месте и лезу с объятиями к стационарной одноногой вешалке в прихожей. С крючков, напоминающих оленьи рога, сыпятся куртки. Нелепые конвульсии в попытке не дать грохнуться деревянной конструкции толку не дали, руки захватили пустоту. В последний момент Воронцов ловко подцепляет заваливающуюся Пизанскую башню мыском ботинка. Мягко опускает всё на пол и преспокойно проходит мимо.

— Не поднимай, — одёргивает он меня, когда я собираюсь наклониться. — Переживут.

Вот они где мажорские замашки проскальзывают. Типа зачем утруждаться, когда найдётся тот, кто сделает всю грязную работу за тебя? Ну правильно. Короли за собой ночной горшок не выносят, для этого есть слуги.

Игнорирую его требование и ставлю вешалку на место, нахлобучивая как попало подобранные куртки. Все брендовые, кто бы удивился. Глеб ничего не говорит. Но и не помогает. Молча стоит, засунув руки в карманы джинс и терпеливо ждёт, пока я закончу.

Проходим через просторные коридоры с высокими потолками и искусственной лепниной насквозь, выходя в открытый летний сад. Приглушённая из-за закрытых стеклянных дверей в стиле шато музыка обрушивается на нас всеми своими басами. Последние хиты современности без смысла, зато с прилипчивым мотивом. Вечеринка в разгаре.

По периметру горят развешенные по низким ветвям мигающие гирлянды, в зоне кострища развернулся шведский стол: с шашлыком, рёбрышками, закуской и алкоголем. Большим запасом алкоголя. Очень большим.

Чуть дальше уже образовалась импровизированная зона для танцпола. В беседке под навесом в плетённых креслах ржёт и веселится компашка, раскуривающая по кругу кальян. Дым от него смешивается с многочисленными вейпами, создавая густую дымчатую стену. Идеальное прикрытие. Тут самой себя не видно. Не то, что остальных.

— Я здесь не задержусь. Полчаса и домой, — на всякий случай напоминаю, сдерживая подступающий чих от благовоний. Я не курю, но к запаху обычного табака отношусь куда лояльней, нежели чем к этим модным нововведениям. Сигарета есть сигарета. С ней хоть понятно ради чего себя травишь, а это что? Хочешь сладкого привкуса, ну пожуй конфетку.

— Договорились. Я вызову тебе такси, — кивает Глеб, когда мы проходим мимо джакузи, где плещутся в купальниках девицы, в своей активности напоминающие отчаявшихся проституток, у которых сроки горят, а объём заданной сутенёром работы не выполянется. А статистика дело такое. Её поддерживать надо.

Проходим дальше. Туда, где народу поменьше. Самонавязанный мне спутник то и дело с кем-то здоровается. С парнями за руку, девчонки радостно целуют его в щеки. Меня все игнорируют. Я ни для кого не существую. Прекрасно. Вы мне тоже не сдались.

Ух ты. Глеб сама галантность. Находит где-то пиво и презентует мне одну из охлажденных в вёдрах со льдом бутылок.

— Лучше бы шашлыка надыбал, — замечаю я и через несколько минут в моих руках оказывается полная ещё горячего мяса одноразовая тарелка. Сердечко благодарно трепыхается, слюнки текут, а в желудке приятно щемит. Вот же идиотина, а не организм. Пожрать дали и всё, растёкся лужицей? Мда, как мало, оказывается, надо для счастья.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Воронцов протягивает вилку, но я справляюсь и так. Чай не аристократка, чтоб столовыми приборами заморачиваться.

— Спашибо, — жуя, искренне благодарю его я, облизывая пальцы. — Мошно скафать, что приефала уфе тошно не фря, — проглатываю и только потом продолжаю. — Мы редко свининкой балуемся.

— Что так? — Глеб улыбается, наблюдая за мной. Чего он улыбается? Я не клоун, он не в цирке.

— Лера с мамой вегетарианцы. Больные люди, — вылавливаю из тарелки следующий кусочек и с наслаждением вдыхаю аромат углей, приправленный специями. — Только Андрей адекватный. Мы с ним периодически жарим тайком от всех бифштексы, невозможно же одной травой питаться.

— А твой родной отец… он кто, моряк дальнего плаванья?

Внутри сдавило.

— Умер. Разбился на машине. Уже давно.

Улыбка стирается с лица Воронцова.

— Прости. Я думал, он как мамаша Титовой.

— А ты не думай. Как ты там сказал? Основывайся на фактах, а их у тебя нет.

Реально нет. Забавно, но о Лере и её семье почему-то знает весь универ, а вот обо мне никто и ничего. И не потому что я такая закрытая. Просто никому это не интересно. Второй раз за последние несколько минут меня накрывает неприятное чувство "ненужности". Ну да и ладно.

— Молодец, — лёгкая усмешка касается губ Глеба. — Достойная ответочка, — но и усмешка почти сразу стирается, когда он заглядывает мне через плечо. — А вот и объект.

Прослеживаю за его взглядом и тоже вижу сестрицу. Стоит в окружении своих хихикающих "Сникерсов", томно улыбается. Вся такая недоступная, но мимо не проходите, а то я так не играю. Ну и, конечно, полная боевая готовность: маникюр, причёска, макияж, платье. Ненавязчиво, естественно, словно она второпях пригладила расчёской локоны, надела первую поаернувшуюся под руки тряпку и пошла покорять мир своей натуральной красотой. Только я знаю, что эта гламурная чика потратила на приготовления почти полдня. Мои полдня, блин, закрытого к туалету доступа. Санузел-то совмещённый.