Взрыв.

Я не знаю, как у него это получается, но Воронцов целуется просто оху*нно. Напор, жёсткость, похоть, нежность — всё настолько в идеальных пропорциях, что мозг отключается, отдавая бразды правления инстинктам и гормонам. А мои гормоны сейчас вопят во всё горло, что хотят большего. Хотят его.

Ногти впиваются в мужскую футболку. Стягиваю её с Глеба с таким остервенением, словно бедная тряпка в чём-то виновата. Не виновата. Я просто хочу быть ближе. Ощущать его кожей. Не только чувствовать его вкус, но и разделить чумовой запах. Утопать в нём, растворяясь.

Эмоции на пределе.

Короткие властные поцелуи помечают меня везде, не упуская ни миллиметра. Целуют, прикусывают и тут же зализывают занывшие места. Запрокидываю голову, отдавая больше места для вседозволенности. Пусть делает всё что пожелает. Абсолютно всё.

Я подчиняюсь. Я устала сопротивляться.

Пока мой зад в нетерпении сминается, обещая на завтра оставить характерные отметины, его кончик языка уже блуждает по моей коже, исследуя и вырисовывая влажные узоры. От шеи ниже, снова подбираясь к отяжелевшей груди… и находит, что искал. Громкий стон оглушает комнату.

Рокировка.

Ловким движением меня укладывают на лопатки, не прекращая блуждать по телу и ласкать. Малейшее прикосновение отзывается сладостной истомой, а от поцелуев содрогается каждая клеточка. Это нечто. Что-то за границами реальности. Внизу живота уже кипит. Настолько, что почти больно. Приятно больно. Нетерпеливо приятно больно…

— Ну не тяни, — в протяжном стоне вырывается из меня. Сил уже нет, как хочется перейти к десерту.

Вот только вместо того, чтобы ускориться, Глеб вообще прерывается.

— Ты куда-то торопишься? — усмехается он, проводя пальчиком дразнящую дорожку вокруг пупка. Издевается, скотина. А мурашки в полном ахрене. — Придётся подождать. Я же обязан отомстить за все свои обломы. Если ты, конечно… — его рука скользит ниже, ныряя под резинку спортивных штанов и меня прошибает пот. — Не попросишь…

— Обойдешься… — получается как-то не очень уверенно. Не до этого.

— Как скажешь. А то ведь я могу так о-о-очень долго. Успел научиться быть терпеливым. Благодаря тебе… — его пальцы вытворяют такое, что я начинаю задыхаться и хрипеть. — Ну давай же, Мальвина. Нужно только попросить.

Зараза. Зараза, зараза, зараза-а-а…

— П-пожалуйста…

— Пожалуйста, кто? Имя… назови моё имя…

Сучонок. Ничего, я после тебе отомщу.

— Глеб… прошу… — стискиваю пододеяльник так, что трещит ткань. Дыхание срывается на сумасшедший темп. — Воронцов, чтоб тебя! Трах*и ты уже меня, наконец!

Довольней и самовлюблённей улыбки мир ещё не видел.

— Ну если так настаиваешь, — охотно соглашается он и с меня резво стаскивают спортивки. — О, да ты как знала! Это ж мои любимые, — слышу я весёлое и сама не сдерживаю смеха. Это он от трусах с Микки-Маусом. Тех, что нарыл в ящике, когда прятался в моём шкафу.

— Не тормози. Или надену их тебе на голову! — строго предупреждаю я. Я уже на грани.

— Вас понял. Извиняйте, ушастый дружок, — Микки-Маус летит за ненадобностью куда-то на пол. Я лежу перед ним абсолютно голая, но мне как никогда комфортно. Ни стеснения, ни смущения.

— Я ноги с утра не побрила, если что, — смотрю в потолок, слыша шорох снимающихся джинс.

— Не переживай. Я тоже, — характерное шебуршание радует слух. То, что предохраняется без подсказок — это очень хорошо. Теперь его прежние любовные похождения кажутся чуть менее страшными. Неприятными, но не страшными… Но ведь именно благодаря им он и способен вытворять такое, что моё тело превращается в его руках в податливый пластилин.

Передо мной всплывает лицо с самыми шикарными скулами на свете и просто нереальной улыбкой. За такую можно и душу заложить демону перекрёстка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ну привет, красавица, — шепчет он, заставляя меня барахтающейся на берегу рыбкой заглатывать воздух.

Целуй. Ну целуй же…

— Ты всегда так много болтаешь?

Целуй, целуй, целу-у-уй…

— Только с теми, кто мне очень нравится.

Да! Мне, наконец, дарят долгожданный поцелуй. Безумие, настоящее безумие. Мои губы завтра будут как пельмени, настолько безжалостно и страстно их сминают. Чувствую свои раздвигающиеся по чужой воле ноги и замираю в предвкушении… А потом почти сразу с протяжным вскриком выгибаюсь дугой.

Непременно обронила бы заезженную шуточку про "найдено новое оборудование" если бы мой рот не был занят его языком и собственными стонами, к которым быстро присоединяется приглушённое мужское тяжёлое дыхание. Номер отеля утопает в звуках секса, нарастающих с каждой минутой, как и накрывающий меня кайф…

***

Вылезаю из душа, вытираюсь, одеваюсь, завязываю высокий хвост, со сложной смесью эмоций подмигиваю своему отражению в зеркале и выхожу из ванной. Глеб уже не спит. Лежит на животе, обняв подушку и одним глазом смотрит в мою сторону. Одеяло практически полностью на полу, так что ничто не мешает мне любоваться упругим мужским задом.

— Доброе утро, — запрыгиваю на кровать, отвешивая ему смачный шлепок по булкам. Маленькая месть за синеющие отпечатки пальцев на собственной жопе. — Как спалось… — выуживаю из-под его коленей забытый баллончик с блёстками для волос. Он всю ночь так и катался под нами: играя в эротический пинг-понг. — Принцессе на горошине?

— Как младенцу, — ко мне разворачиваются передом, расслабленно закидывая руки за голову. Вот красавец бесстыдный. Вообще не запаривается. И правильно. Чё я там не видела? И не трогала. — А тебе?

— После твоего финального: "бл***, Мальвина. Какая же ты оху*нная"? — хмыкаю я. — Весьма воодушевляюще.

— Так ты реально оху*нная.

— Приятно слышать, — закусив губу, пытаюсь сдержать улыбку, но какой там.

— Ни в коем случае не настаиваю, но я был бы тоже не против доброго словечка, — красноречиво играя бровями замечает Воронцов. — "Ты просто бог, лучше тебя никого на свете нет" вполне годится для начала.

Самоуверенности ему, конечно, не занимать. Да и чего бы ей не быть, если он реально охринителен. Просто бомбически. До судорог в каждой мышце. До сорванного голоса. До полной парализации долбанных конечностей, блин. Я не цветочек, и Рома был не единственным парнем у меня в интимном плане, но никогда… никогда ещё я не была так близка к тому, чтобы потерять сознание во время оргазма.

Однако знать Воронцову об этом совершенно не обязательно. Ему и так с короной расчёсываться непросто.

— Ты тоже ничего. Видно, что старался, — прикрываю подушкой его достоинство. — Убери срамоту. Не на выставке.

— Кто бы говорил, — хмыкает тот, явно намекая на мою борцовку под которой больше ничего не надето. И это заметно как бы. — Так что… — подушка демонстративно скидывается в сторону, снова выставляя его во всей красе. — Ты тоже давай. Долой тряпки.

— А морда не треснет? — Забиваю на попытки привить ему целомудренность и вместо этого откапываю среди разбросанных по полу шмоток телефон. Несколько пропущенных. Все от одного человека. Блин.

Глеб сразу замечает перемены

— Всё плохо?

— Мама звонила, — невесело откладываю гаджет.

— Перезванивать не будешь?

— Не сейчас. Её лекции на час затягиваются.

— Лекции?

— Что я занимаюсь ерундой, и что мне надо думать о сессии, а не о том, чтобы прыгать на потеху всем, как клоун.

— У твоей мамы весьма скудные познания о хип-хопе.

— А откуда ей знать? Она же ни разу не видела. И не хочет смотреть. Для неё существует лишь классика: бальные, русские народные и всякое такое. Остальное от Лукавого и вообще Запад специально всё это сбрасывает нам в надежде на массовую деградацию. Ай, — отмахиваюсь, видя высоко вздёрнутые мохнатые брови. — Ей если чё втемяшится, никакими аргументами потом не выбьется.

— Кого-то она мне напоминает, — хмыкает Воронцов.

— Кого?

— Да есть тут одна… — теряю равновесие, когда меня роняют на простыни, прижимая к себе. Такому тёплому после сна, так вкусно пахнущему… Ну всё, крыша опять начинает ехать.

Робко дотрагиваюсь его груди, легонько царапая маленькую родинку справа на ребре. Это теперь всё моё, да? Я могу трогать его? Делать, что захочу? Когда захочу? В смысле… это так необычно. И немного странно.

Смешно, но такие мысли посещают, судя по всему, только меня. У Глеба таких проблем нет. Чё уж, он с самого начала вёл себя так, словно моё тело его личная собственность. Вот и сейчас глаза предательски закрываются от удовольствия, пока по моему лицу с нежностью водят пальцами.

Губы ловят поцелуй, который не встречая сопротивления быстро набирает обороты. Я так тесно сплетена с ним, что прекрасно ощущаю моментальную реакцию. Приятно, когда на тебя так быстро встаёт. Мне нравится. И да, я хочу ещё… но по не убиваемому ни одной мухобойкой закону подлости именно в этот момент в наш номер стучат.

— Делай вид, что нас нет, — просит Воронцов, проворно забираясь под мою борцовку.

Стучатся повторно.

— Нас нет, — напоминает он, отыскивая что хотел. Ох, божечки…

Я не против забыть обо всём на свете, но по ту сторону явно другого мнения.

— Да кому ж так по роже не терпится получить? — на третий стук Глеб подрывается с места, рывком распахивая дверь.

— О… — хихикает застывшая на пороге Нина, присвистывая в воодушевлении. — Вот это я удачно зашла.

— Вообще нет, — хмуро огрызается Воронцов, вынужденно прикрывая причиндалы руками. Не скажу, что он смущён. Скорее разозлён. Клёво. Вообще человек без комплексов. — Чего надо? Мы заняты, если не видно.

— Видно-видно. Но вынуждена вас прервать. Мы через полчаса уже выдвигаемся.