Пока Лера собирается, невольно знакомлюсь с её отцом и матерью Праши. И малолетним шкетом, больно уж болтливым и активным. Знакомство с предками — терпеть не могу. Вот нах** эти условности? Зачем они? Зачем притворная вежливость? Зачем расспросы? Зачем вообще разговаривать? Давайте просто помолчим. Я ж не руки вашей дочери прошу.

Праша молча уходит в комнату. С куда большим удовольствием пошёл бы за ней, но вместо этого нацепляю на себя вместо смокинга обаяние и харизму, встречая намарафеченную Титову. Короткое платье, высоченные каблуки, тона лака на кудрях, столько же штукатурки на фейсе. Интересно, как она в таком виде поедет на байке?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ответ — никак. Краля встаёт в позу. Не сядет она, видите ли, на эту машину-убийцу и уж тем более не наденет шлем, а то ведь испортит кудри. Ну а я, ясное дело, дебил, раз заранее об этом не подумал. Сука. Еле заставляю себя сдержаться и не послать её туда, где обычно вертятся такие вот стервы. Вместо этого набираюсь побольше терпения и заказываю такси.

Начавшийся так паршиво вечер по определению не может продолжиться хорошо. Зато узнаю о себе ещё кое-что новое: нервы у меня стальные. Никому ещё с таким блеском не удавалось меня выбесить за столь короткий промежуток времени. Даже Мальвине. Да Мальвина и не бесила. В смысле бесила, но с ней мне прямо по кайфу огрызаться и обмениваться колкостями.

Здесь же… Кто-нибудь когда-нибудь представлял, как всаживает бамбуковую палочку в горло собеседнику? Нет? Я этой картинки из головы не выпускаю на протяжении трёх следующих часов. Трёх долгих, бесконечных, адовых часов.

На физическом уровне ощущаю, как сворачиваются в трубочку уши от нескончаемой бабской трескотни. Лера пизд** и пизд**, не затыкаясь. Шмотки, модные блогеры, планы на поездку этим летом к морю, перечисление своих царских запросов: что, сколько и в каких количествах должен иметь парень, чтобы считаться обеспеченным и суметь её впечатлить.

Хуже всего того, что большую часть, что она тут лопочет, я и без этого знаю: читал ранее в дневнике. Потраченное на его изучение время не проходит даром — удаётся поддерживать темы и не лажать с ответами. По сути я отвечаю ей её же словами, приятно удивляя тем, что мы друг друга так хорошо понимаем. Тьфу, бл***, что ж так мутит? Рыбу что ль подсунули несвежую? Или это реакция на сидящую напротив кильку в низкокалорийном томате?

Стоит ли говорить, что когда мы возвращаемся обратно к припаркованному возле частного коттеджа мотоциклук, я не могу дождаться возможности распрощаться с Титовой. Никаких поцелуев, никаких долгих проводов. Благодарю её за "чудесный", чтоб его, вечер и поспешно запрыгиваю на байк.

Далеко не уезжаю, всего лишь до ближайшей придорожной шашлычной. Рисом я не наелся. Как суши вообще можно воспринимать за серьёзную еду? Это сплошное издевательство над желудком и рецепторами. Делаю заказ и возвращаюсь обратно к дому Титовых-Покровских. Такими темпами скоро тут пропишусь.

Снова притворяюсь ниндзя и в сполохах мягкого оранжевого заката тихонько крадусь к окну, в котором горит свет. Праша лежит на постели с ноутбуком на ногах. С лохматый пучком на макушке, в свободном домашнем платье, соблазнительно спустившимся с плеча и задравшемся так, что выглядывает часть бедра. Моментальная реакция в зоне паха не заставляет себя ждать. Сука. Так, спокойствие. Только спокойствие. Ты здесь не за этим.

Негромко стучусь, привлекая её внимание.

Привлёк.

— Перемирие! — поспешно поднимаю над головой бумажный пакет, пока от меня не отгородились шторой. — Я пришёл с дарами! Позволь ублажить твою душу шашлыком. Только душу, слово даю!

Мальвина переключает окно из режима проветривания в полное открытие, высовываясь наружу.

— Тем ироничней, что твоё слово ничего не значит, — замечает она, опираясь ладонями об подоконник.

Эй, обидно, знаете ли.

— Протестую! Я всегда отвечаю за свои слова. Именно поэтому редко, когда ими разбрасываюсь.

— Редко? Ну-ну.

— Шашлык!! — снова активно машу пакетом, а то меня явно собираются отшить и вернуться к прерванному занятию. — Сочный, ароматный, вку-у-усный, ещё тёплый шашлык. Ну давай, соглашайся! Мне просто необходимо нормальное человеческое общение после безжалостных пыток твоей сестры.

— Свидание для тебя пытка? — саркастично хмыкают в ответ. — Окажись мы в Средневековье, инквизиция бы тебя быстро переубедила.

— Разговоры об пяти способах нанесения хайка… хайлафк… тьфу, хайлайтера и инквизицию заставили бы идти дружно топиться в колодце.

— У нас нет колодца. Могу предложить надувной бассейн. Там тоже можно захлебнуться. Годится?

Вот, вот о чём я говорю! Ну язва же! Так и хочется сгрести в охапку и…

— Покровская, остывает, — напоминаю я. — А я голодный. Сейчас начну есть без тебя.

Пускаю в ход угрозы, но что поделать. На войне все средства хороши. Тем более, когда уловка срабатывает. Мне благосклонно дают разрешение войти, предусмотрительно потребовав дать клятву не распускать руки. В противном случае обещали садануть шокером. Не знаю, есть ли он у неё, но проверять это на практике особого желания нет.

Короче, после торжественной части с обещанием лапать исключительно себя, если совсем уж станет невмоготу, разуваюсь и заваливаюсь на постель в предвкушении нормального, сука, ужина! Кто бы мог подумать, что есть шанс так славно закончить этот день. А заодно и встретить новый. Не одному и не дома.

Просыпаюсь утром от изумлённого визга и характерного грохота, как если бы кто-то запутался в одеяле и свалился с дивана. Доброе утро, мой звонкий, смешно сопящий во сне, колокольчик. Ты меня испугалась? Кажется, кто-то забыл, что этой ночью ночевал не один.


Мальвина


Терпкий запах одеколона щекочет ноздри. Как в мультиках будто бы влетает тонкой струйкой в нос и оседает в голове, вызывая галлюцинации. Тогда же расслабленное сознание вырисовывает перед мной образ наглого беспринципного красавчика, появляющегося из мистической дымки. Становятся чётче контуры пространства, и я понимаю, что мы в универе. В людном коридоре на третьем этаже. То ли перерыв, то ли преподы задерживаются на совещании, но аудитории закрыты, и все студенты тусят тут.

Глеб откалывается от своего курса и подходит ко мне. Очень близко подходит. Вместо того, чтобы злиться на вторжение в своё личное пространство, я робею. Буквально каменею. Не могу и шага сделать, завороженно всматриваясь в его глаза. Обычный зелёный отблеск сейчас переливается сверкающим изумрудом. Он завораживает. Гипнотизирует. Ноги прирастают к земле. Сердце пропускает такт и замирает.

Глеб так близко, ласково касается большим пальцем моих губ, волнующе оттягивая нижнюю, смотрит на меня и шепчет, что любит. При всех. ПРИ ВСЕХ? Вот так напрямую? С ума сошёл? Башкой где тюкнулся? Перебухал вчера? А может того, горячка? Звоните в неотложку! Срочно! Клиент готов!

Мысленно шучу, но мои эмоции на пределе. Волнение перекрывает разгорающийся восторг. Так и хочется шикнуть на толпящихся у стены завистливых куриц: что, съели? Он теперь мой, а вы выкусите, шлюшки-печенюшки. Вот вам фак с локтя, ловите.

Лицо Глеба склоняется к моему. Оттолкнуть его нет ни сил, ни желания, ни уверенности. Ничего нет. Даже стрелка морального компаса присмирела. Всё, чего хочется — в трепетом ожидании ждать, что же будет дальше. Его губы уже так близко, вот-вот коснутся моих…


Открываю глаза и вижу те самые губы. К тому, что сон и реальность вдруг так резко объединятся я оказываюсь совсем не готова. От неожиданности взвизгиваю, пячусь назад, путаюсь в одеяле и грохаюсь на пол. Диван без боковых стенок сыграл-таки со мной злую шутку. А ведь мама говорила: бери вот тот, с подлокотниками.

Растираю заспанную моську и с недоверием пялюсь на Воронцова. В комнате царит эротический полумрак. Штора опущена, но любопытное утреннее солнце заглядывает к нам через боковые прощелины. На полу валяется пакет с пустыми упаковками из-под еды. Ноутбук всю ночь пыхтел тихом режиме в ногах, тормознутый на фильме, который мы так и не досмотрели.

Кажется, я уснула первой. Да, точно! Помню, как начала клевать носом, роняя голову… хоспадя прости, стыд и срам-то какой, на плечо Глеба. А дальше всё, отключка…

— Доброе утро, золотце, — ему так комфортно, вы посмотрите на него. Развалился как у себя дома, заняв больше половины места. Подушку, вон, единственную отжал, подмяв под себя. Спасибо, одетый. И я… одетая. Это радует.

— Ты в курсе, что порядочные гости уходят тихо и незаметно? И мусор за собой подбирают, — вставать с пола не тороплюсь. Мне и тут удобно. Одеялко опять же есть.

— И лишить себя удовольствия наблюдать, как ты пускаешь слюнки? — хмыкает Воронцов. — Ну нет.

Заливаясь румянцем, смущённо вытираю подбородок, хоть он и так сухой. Но да, есть за мной такой грешок. Сама не раз замечала. Блин. Попадос.

— Нет-нет. Это очень даже мило, — успокаивают меня с едва сдерживаемым смехом. Вот нифига не поймёшь: стебётся это он или искренне.

Разобраться не успеваю. Вздрагивает от стука в дверь.

— Праша, всё хорошо? — слышится голос мамы.

Ой, ей… Сжимаюсь, как нашкодивший котёнок. Рефлексы, рефлексы. Я не знаю как, но предки умудряют вбить их в своё чадо с пелёнок.

— Всё огонь!

— Ты кричала.

— Да просто испугалась. Подумала спросонья, что таракан на подушке, — с вызовом таращусь на Глеба, но тот лишь улыбается. Такой расслабленный, я не могу.

Слышу, как скрипит ручка. Хвала ёжикам, что я вчера предусмотрительно заперлась.

— Может дверь откроешь?

— Не могу.

— Почему?

Эм…