Анна Леманн - Парфюм для студентки

Как будто зима, а в доме не топят.

В какой-то момент усыпаю. Мне снится сон. А точнее воспоминание.

«— Ева, поешь, пожалуйста, — просит меня женщина.

— Не хочу, — шепчу ей и отворачиваюсь к окну.

— Тебе надо поесть, — говорит она мне.

— Не могу! — еле слышно произношу я и захожусь слезами.

— Ева, девочка моя, — произносит она и отложив кашу, прижимает меня к груди — Их уже не вернуть. Ты должна поесть, чтобы жить. Они бы этого хотели.

— Нет! — кричу я — Нет! Я хочу умереть! Я хочу к маме и папе! — кричу во все горло, пока в комнату не входит он… Тот, кто устроил пожар в моем доме и тот, кто виноват в смерти моих родителей.

Но тогда я еще этого не знала…

— Ева, съешь хоть что-нибудь, — смотрит на меня пристально и внимательно. Улавливает каждое моё движение — Иначе ты скоро от голода умрешь. Посмотри на себя! Кости, да кожа! — с моей стороны реакции ноль — Пожалуйста.

— Не хочу! — сквозь слезы говорю я.

— Я сказал: ешь! — рычит этот зверь и впивает в меня холодный взгляд.

Даже во сне меня сковывает страх и ужас.

Все клетки леденеют, а кровь застывает.»

Меня начинает всю трясти и колотить. Пытаюсь справиться с дрожью сама, но ничего не выходит. А затем чьи-то руки обнимают меня.

— Тише! Тише! — шепчет мужской голос — Это всего лишь сон! — меня прижимают еще плотнее к себе.

— Мне холодно, — говорю я и натягиваю одеяло повыше.

— А ну-ка! — говорит Воронцов и его ладонь ложится на мой лоб — Да, ты вся горячая. Я за градусником. Лежи и не вставай!

Но куда я встану?

Куда уйду?

Я хочу спать!

И мне холодно…

Кирилл

Взяв градусник из домашней аптечки, возвращаюсь в комнату, где свернувшись клубочком лежит Ева. Милое ангельское создание, что похоже на маленького ребенка.

Ребенка, которому нужна мама и папа.

А их нет…

— Подними руку, — говорю ей, но не заметив никакой реакции, сам слегка раскрываю ее и подняв руку, просовываю градусник.

Жду пока тот запиликает и достаю градусник.

— Черт! Тридцать семь и шесть, — чертыхаюсь про себя еще несколько раз.

Это все рыбалка.

Это все она.

Бл*ть!

Теперь из-за меня заболела.

Взяв телефон набираю человека, который должен помочь.

— Алло, — отвечает дядя.

— Мих, привет.

— Что-то случилось?

— Да. У меня тут девушке помощь твоя.

— Я аборты не делаю, — тут же говорит дядя.

— Какие аборты? Если от меня кто-нибудь и залетит, то ответственность понесу. Воспитаю, — недовольно говорю ему.

Нет! Я против абортов! Раз уж получился ребенок, то помогу поднять на ноги и воспитать. А если матери не нужен, то и сам воспитаю. У меня к счастью целый дом нянек: сестра, отец, дядя, Соня, двоюродная сестра. Да, даже Ксюша.

Но с Ксюшей боюсь второй гений вырастит!

— Молодец, парень, — хвалит меня дядя.

— Так вот. У меня у девушки температура и она проснуться никак не может.

— У нее случайно не передоз? — интересуется дядя.

— Нет. Она не такая, — произношу я и оглядываю Мицкевич.

Точно не такая…

Бойкая, дерзкая, упрямая, но точно на такую фигню не поведется…

Ева и наркотики… две разные вещи.

Мицкевич правильная, что ли…

Такая какой и должна быть девушка.

Как сказала бы Ксюша — достойная девушка… жена.

— Окей. Ты сейчас где? — включается дядя.

— У родителей, — говорю ему и уточняю в каком именно доме.

— Буду часа через три. Пока не давай температуре подняться выше. Спроси мать, она знает, где у вас жаропонижающие. Но их только если больше тридцати восьми станет.

— Я понял.

Попрощавшись с дядей и найдя на кухне лекарства, вернулся в комнату, где по-прежнему лежала Ева.

— У тебя что-нибудь болит? — спрашиваю ее.

— Голова… — шепчет она.

— Ты поспи, а я посижу с тобой, — говорю я и неожиданно для себя целую ее в лоб. Нежно и аккуратно. — Температура держится, — оправдываюсь я, будто бы не поцеловал, а проверил температуру.

— Я пять минут подремлю… — говорит она и спит вплоть до приезда дяди, а я не мешаю.

Все это время я меняю мокрые повязки на лбу Евы и кутаю ее теплее, когда она начинает дрожать. Глажу по голове. Протираю лицо влажной салфеткой.

Никогда не видел, чтобы Ева пользовалась косметикой. Но даже без нее она красива. Невероятно красива.

Многие девушки отдали бы душу за такую способность.

— Ну показывай, — говорит дядя, войдя в комнату в сопровождении Маши.

Увидев, как я обнимаю Еву, Маша вначале округляет глаза, а потом улыбается, будто бы знала, что так оно и будет.

Что-то я не понимаю…

— Кирилл, выходи из комнаты. Маша ты тоже, — командует дядя и я с тоской во взгляде оставляю Еву. Как только я распускаю объятия и отодвигаюсь от Евы, то она сама жмется ко мне.

— Я скоро вернусь, — обещаю ей на ушко — Это мой дядя. Он врач. Ему нужно посмотреть тебя, — и целую ее в щечку. Ева еле заметно улыбается, как и я.

Вызвать сонную улыбку на лице девушки — это что-то. Она такая теплая и искренняя. От самого сердца. Без капли лжи.

Встав с кровати и выйдя из комнаты, смотрю на сестру:

— И что это был за взгляд? — спрашиваю я Машу, оперившись на противоположную двери в комнату стену.

— Когда? — строит непонимающую дурочку.

Ее любимая фишка.

— Когда ты в комнату вошла и увидела нас с Евой, — подсказываю ей.

— Влюбленный. Завистливый, — говорит она и загадочно улыбается — Нравиться она тебе?

— Что? — непонимающе смотрю на сестру — Да, нравится. Мы же встречаемся.

— Нет… Вы не встречаетесь, — смотрит на меня улыбающимся взглядом — Если оно было бы так, то Ева бы улыбалась чаще. Носила бы не дешевую бижутерию, а дорогую ювелирку. Одежда у нее была бы фирменной.

— Не вижу логики.

— Я знаю тебя давно и ради любимой женщины ты бы сделал все. Она принцессой у тебя была бы у тебя. Ты не знаешь меры в деньгах и подарках, когда речь заходит о тех, кого ты любишь…

Черт… А она ведь права.

Спалился на такой мелочи.

Но Маша мне кажется и так понимала, что мы с Евой до споре не были вместе.

— Сразу поняла?

— Сразу, — признается она, улыбнувшись.

— И почему не сказала?

— Потому что она тебе нравится, — Маша печально улыбается — Не упусти свое счастье, Кир… Игра продолжается. Сможешь ее удержать — половина ресторанов твои. Нет — половина твоей сети моя.

— Я не знаю, как мне с ней себя вести, — признаюсь сестре.

Знаете, игра игрой, но моя сестра никогда не поставит собственную выгоду чувствам других. Возможно другая посоветовала бы что-то, что наоборот ухудшит ситуацию… Но не она. Маша поможет действительно стоящим советом и плевать ей на деньги.

Даже если я выиграю… А я точно выиграю… То не возьму ее рестораны.

Мне они не нужны.

— Ничего сложного, — сестра берет меня за руку — Будь собой, и она тебя полюбит. Я знаю, какой ты там, — тычет мне пальцем в область сердца — И как умеешь любить.

— И когда ты у меня такой умной стала? — спрашиваю ее, обняв за плечи и притянув к себе.

— Всегда была, — отвечает она и подмигивает.

Дверь комнаты открывается, и мы сразу же смотрим на Миху, ожидая вердикта.

— Это не простуда, — оповещает нас дядя — Все чисто. Думаю, это что-то психологическое. Такое часто бывает после стресса или сильных переживаний. Было у нее вчера что-то такое?

— Да, — отвечаю я, вспоминая ее вчерашние слезы и исповедь.

— Ей нужно отдохнуть сегодня, — говорит Миха — Пусть спит. Завтра, если будет лучше, то только положительные эмоции и свежий воздух.

— Хорошо, спасибо, — обнимаю дядю — Я могу сейчас к ней пойти?

— Конечно, — отвечает он — Не оставляй ее одну. По себе знаю, что может сделать женщина, когда расстроена. И не кутай ее.

— Спасибо, — еще раз благодарю дядю и вхожу в комнату. Ложусь рядом с Евой и забираюсь к ней под одеяло. Обнимаю ее и почувствовав, как ко мне прижимается маленькое тельце, целую девушку в висок.

Все будет хорошо!

Я помогу справиться со всеми проблемами!

Ты обязательно будешь счастлива и никогда больше не будешь плакать.

Моя маленькая хрупкая девочка…

Кирилл

Весь день провожу с Евой. Каждый час проверяю температуру, меняю повязки на голове, заставляю ее пить воду и бульон, что сварила Маша. Не отхожу от нее дольше чем на пять минут.

Почему мне кажется, что если я уйду, то могу пропустить момент, когда ей станет плохо, и она будет звать на помощь. А я далеко.

Нет! Этого я допустить никак не мог.

— Еще немного, — говорю Еве, приподнимая ее за голову и поднеся ложку с бульоном к ее рту.

— Я и сама могу есть, — протестует она слабо, но поддается.

Знаю, что могла бы и сама, но я не мог.

Не мог допустить того, чтобы не сделать этого.

Видеть ее слабое подчинение, ухаживать за ней, быть тем, без кого она не сможет. Стать для нее главным.