— Это что, по-китайски?

— Да. Еле запомнил. Это, между прочим, самый известный бирюзовый чай в мире. Его наличие в чайной карте заведения считается правилом хорошего тона.

— Художник, ты — хвастун.

— Я — ценитель!

— Можно было бы поспорить, но я не стану.

— И это правильно.

Вечер закончился мирно. Художник не смог удержаться и все-таки похвастался перед Милой своим умением составлять коктейли. Тем, что знает много рецептов.

— Что мы сейчас с тобой будем пить?

— Это «Б-52». А есть еще «Б-53».

— Из чего ты его делаешь? — спросила Мила, глядя, как осторожно по столовому ножу Художник наливает в бокал слой за слоем. Чтобы они не перемешались. Всего слоев было три. Темно-коричневый внизу, затем цвета кофе с молоком и сверху совершенно прозрачный и бесцветный.

— Сначала наливаем 20 граммов кофейного ликера Capitan Black, потом осторожненько 20 граммов Irish Cream и, наконец, 20 граммов ликера Quantreau.

— A Quantreau из чего делают?

— Французский ликер из апельсиновых корок.

— А ведь еще есть голубой Quantreau. Его из чего делают? Почему этот бесцветный?

— Не знаю. Отстань. Не сбивай меня.

— Как «не знаю», так сразу и «отстань».

— А теперь самое главное! Вот тебе соломинка. Сейчас ты станешь «пилотом» самолета «Б-52» и зайдешь на вираж. Внимание! Поджигаю! Быстро вставляй соломинку и выпивай содержимое, пока поверхность еще горит.

Мила четко выполнила все указания. Она начала пить коктейль с нижнего слоя, он был еще прохладным, средний слой был уже теплым, а верхний — просто горячим.

— Ну, как?!

Эффект быстрого головокружительного взлета и крутого виража не заставил себя долго ждать. Мила молча кивнула и показала пальцами «ОК».

— Ничего, ничего… Минут через пятнадцать ты снова будешь в состоянии трезво смотреть на окружающих. То есть на меня. — И Художник поджог коктейль в своем бокале.

— А «Б-53» — из чего?

— Вместо Quantreau абсент Xenta. А вместо Irish Cream можно Bailis.

— Bailis я люблю, мы с подружками его покупаем.

* * *

Почти трезвая, Мила летела домой на крыльях. Давила на газ. Ей хотелось к Андрею. К родному мужу. Все же от любовников есть польза. Они помогают понять, что мужья лучше.

Послезавтра воскресенье. Они всей семьей (и, конечно, с Кариной) пойдут в зоопарк знакомиться со своими подопечными. Хорошо бы потом заехать куда-нибудь поужинать. Можно даже отдельно от молодежи. А то она уже и не помнит, когда последний раз они с Андреем ходили в ресторан.

Дома Милу ждало полное разочарование. В прихожей на зеркале она увидела записку: «Я уехал с приятелем на рыбалку. Остановимся у него на даче. Вернусь в воскресенье вечером». Ни «Милы», ни «твоего Андрея», ни «целую» — сухая такая записка. На Андрея это не похоже.

Мила позвонила мужу на мобильный. Абонент был недоступен. Сходили в ресторан, называется.

— Макс, алло… Привет! Сынуля, ты не знаешь, с кем папа уехал на рыбалку?

— А он уехал на рыбалку?

— Понятно… А сам-то ты где?

— С Каринкой гуляю.

— Ну ладно. Все. Пока. Домой сегодня приди. Хорошо?

— Ладно.

Миле хотелось рвать и метать. Она надеялась на романтический вечер и страстную ночь. А ее ждала одинокая холодная постель. Как это подружка Маринка каждый день ложится в такую? Ужас какой. «И что это я вспомнила про Маринку?» — подумала Мила. Она прошла в зал и клацнула пультом. Михаил Леонтьев, как всегда, клеймил кого-то позором. Выдавая желчь за иронию. И она клацнула на следующий канал. Очередная серия очередного сериала. И тут Мила увидела на журнальном столике недавно купленный сборник поэзии. Который утром она, между прочим, оставила в спальне под подушкой. Мила это прекрасно помнила. Из книжки торчала закладка. Интересно, кто еще, кроме нее, проявил интерес к поэзии?

Так тихо.

И небо устало

роняет печально

слезинки дождя.

Чего же ты ожидала,

целуя так страстно и нежно, но…

не меня?[9]

Ручкой жирно было подчеркнуто «не меня». У Милы остановилось сердце:

«Глупая Мила в беду угодила!» Все-таки Андрей обо всем догадался! «Что же теперь будет?» — подумала в отчаянии Мила. Художнику она больше не нужна. Да и Художник ей больше не нужен. Ей нужен муж. Но он может подать на развод и будет прав.

Мила схватила телефонную трубку.

— Маша, Машенька!

— Чего ты орешь?

— Маша, Андрей обо всем знает. Он меня бросит! А может, уже бросил?! Подожди! — Мила метнулась к шкафу. Фу-ух! Вещи Андрея были на месте. Мила снова схватила трубку. — А я люблю его. Художник — инородное тело для моего организма. А Андрюха родной.

— Ты же говорила: полное несовпадение, не тонкий, не галантный, стихов не читает…

— Оказалось, что читает… Маша, посоветуй что-нибудь!

— Помнишь, мы с тобой говорили о том, как хочется быть счастливой в любом возрасте? Как ты меня спрашивала про оргазм?

— Помню.

— А теперь спроси меня, пожалуйста, что такое я сегодня отчебучила…

— Что, Машенька?

— Выгнала своего. С твоей подачи, между прочим.

— Как?

— Так! Сказала, что надоело жить как добропорядочные соседи. Мы ведь даже не скандалим никогда. Живем в тихом болоте. Каждый на своей кочке.

— И что твой? Устроил скандал?

— Нет. Молча собрал манатки и ушел.

— И что теперь?

— А теперь я смотрю на пустой диван, на котором он сидел все эти годы, и думаю: на хрена я это сделала? И тут звонишь ты и говоришь: Художник — ошибка, а муж, оказывается, не так плох, как ты мне рассказывала! Так зачем же ты заморочила мне голову, влезла в мою жизнь и разрушила мою семью?!

— Я? Я разрушила?

— Да, ты! Своими дурацкими разговорами!..

Маша что-то еще продолжала эмоционально говорить, но Мила не стала ее больше слушать и повесила трубку. Такого она не ожидала. «Надо было сказать Машке, что своя голова должна быть на плечах», — запоздало сообразила Мила.

Может, позвонить Маринке? Нет. С ней Мила не очень любила обсуждать свои дела сердечные.

Что же делать?! Что, что? Открывать похоронное бюро «Мне конец».

* * *

Оказалось, что книжка со стихами — это еще не все. На стеллаже, на видном месте, лежали браслет и кольцо, подаренные Художником. А ведь она держала их в шкатулке!

Миле стало еще хуже.

* * *

Максим вернулся домой без одной минуты двенадцать.

— Мам, как и обещал: пришел сегодня!

Пока сын переодевался и умывался, Мила разогрела какао и приготовила бутерброды.

— Ничего, что я в труселях? — Максим сел за стол.

— Ничего. Лишь бы тебе не было холодно. Меня ты нисколько не смущаешь.

— Но ведь ты же не любишь, когда мужики по дому в трусах шастают!

— Не люблю. Ты можешь представить себе женщину, шастающую в трусах?

Максим рассмеялся.

— Представил?

— Ага. А где наш папик?

— С кем-то на рыбалку поехал. На какую-то дачу. Не могу ему дозвониться.

— Если на ту же, что и в прошлом году, то мог бы и меня с собой взять. Мне там понравилось. Клево было.

Как же она забыла! Действительно, в прошлом году Андрей спрашивал у нее разрешения поехать на выходные к коллеге на дачу, порыбачить. Раз уж она все равно уезжает в командировку. И брал с собой Максима! Вполне возможно, что Андрей снова поехал туда же.

Ночь Мила провела без сна. К тому же незаметно съела два пакетика своих любимых жевательных конфеток «Hello Kitty». Которые всегда были у нее в сумочке. Нервы. Всегда, когда Мила нервничала и переживала, на нее нападал жор. Еще в институте за время сессии она свободно могла «наесть» три-четыре килограмма. К счастью, сбрасывала их она так же легко.

Миле нужно было действовать. Что-то предпринимать. Она не смогла бы спокойно дожить до вечера воскресенья. Решила проехаться наудачу на прошлогоднюю дачу. Почти стихи! Максим должен был выступить в роли Ивана Сусанина. Только с благоприятным исходом мероприятия. Сказал, что дорогу помнит.

* * *

— Сейчас на пять минут заскочу в одно место, и дальше поедем. Подожди меня в машине. Я быстро.

Мила резво взбежала по лестнице. «Как молодая», — пронеслось у нее в голове. Художник был в мастерской. Стоял за мольбертом. Мила подошла к нему. На мольберте стоял холст с набросками хорошенького девичьего личика. Художник смутился. А Мила не смогла сдержать улыбки. Кивнула на зарождающийся портрет:

— Новая Муза?

— Я — неисправим.

— Возьми, пожалуйста, украшения. Может, ей пригодятся. Не могу оставить себе.

— Все-таки не можешь или не хочешь?

— Правда, не могу.

— Ну, смотри сама. Еще увидимся?

— Вряд ли.

— Я рад, что ты была в моей жизни. Извини, ежели что…

— Спасибо. Ну, вот и все. Пока. Нет, целовать меня не надо. Мне пора идти.

«Все-таки он — джентльмен. Надо отдать ему должное», — подумала Мила.

* * *

Максим, действительно, помнил дорогу. Мила сразу увидела машину мужа, когда они, наконец, подъехали к даче. В этой деревне жители еще не обзавелись высокими глухими заборами, по типу «мой дом — моя крепость».

— Сын, подожди меня пока в машине. Мне с папой надо поговорить.

— Секреты?

— Угу. Посиди. Я быстро.

Мила осторожно приоткрыла калитку: нет ли злой собаки? Никого. И Мила пошла к дому. Вернулась она, действительно, очень быстро. Села в машину. Когда она вставляла ключ зажигания, Максим заметил, что у мамы дрожит рука.