— И что же она считает? — поинтересовался Алекс.

Девушка ничего не ответила, а лишь опустила голову и начала смущенно перебирать складки платья, благо, что Леон не видел этого.

— Догадываюсь, — продолжал он. — Конечно, добродетельная английская дама вообразила самое ужасное! Но разве это имеет какое-нибудь значение? Мы ведь с вами знаем, что между нами ничего не было.

«Ничего, кроме поцелуя».

— Мистер Димитриу, вам, кажется, доставляет удовольствие преследовать меня, — сердито сказала Чармиан. — Я же не вижу в этом ничего забавного.

Она заметила, что он вздрогнул, и приготовилась к резкой отповеди.

— Мне казалось, я ясно дал вам понять, что у меня нет намерения преследовать вас, как вы выразились, — холодно ответил Алекс. — Я пригласил вас прогуляться со мной, поскольку у меня сложилось впечатление, что вы чувствуете себя довольно одиноко. Спокойной ночи, мадемуазель. — Он повернулся и скрылся в тени коридора.

Чармиан стало очень неловко. Последние слова Алекса шли вразрез с ее прежними представлениями об этом человеке. Как он сумел распознать, что в сплоченной семье Себастьенов она чувствует себя одинокой и даже лишней — он, которого Чармиан считала неспособным думать о других? Он хотел как-то скрасить ее одиночество, а она оттолкнула его.

Чармиан порывисто бросилась вслед за Алексом — извиниться перед ним и сказать, что ценит его заботу, но завернув за угол, увидела, что опоздала: Алекс уже открыл дверь в гостиную и скрылся за ней. Чармиан остановилась. Не стоит разговаривать с ним в присутствии Себастьенов. Благоразумнее оставить все как есть, позволив Алексу считать, что она неправильно поняла его.

Чармиан пошла в свою комнату, сняла платье и спрятала его в шкаф. Надев халатик, она раздвинула шторы и выглянула в окно. Как и сказал Алекс, луна ярко освещала сад, а когда Чармиан распахнула окна, комнату наполнил аромат роз. Под окнами в лунном свете лежала терраса, окаймленная прекрасными розовыми кустами.

Чувствуя, что все равно не уснет, девушка выключила свет и села у открытого окна. В ней росло какое-то странное томление, связанное с ароматом ночи… и с Алексом.

Осознав причину своего состояния, Чармиан мысленно выругала себя. Она ведь уже не глупая девочка-подросток, теряющая голову из-за первого привлекательного мужчины, который поцеловал ее, да к тому же известного сердцееда. Она вполне благоразумная молодая особа, и верх ее притязаний — получить работу в модном парижском салоне. Все ее нынешние страдания — из-за долгого безделья и глупых мечтаний. Завтра же она попросит мадам Себастьен дать ей какую-нибудь работу в саду.

Приняв это разумное решение, Чармиан встала и направилась к постели, но тут за окном послышались смех и голоса: семья Себастьенов вместе со своим гостем вышла на террасу. Чармиан была рада, что погасила свет; все решат, что она уже спит, если вообще вспомнят о ней.

Леон и Рене шли рука об руку, а мадам опиралась на руку Алекса, который, наклонив голову, слушал ее. Очевидно, это было что-то остроумное и веселое, потому что смеялся он от души. Несмотря на недавнее замечание о ее возрасте, он, похоже, находил ее общество приятным.

Чармиан вздохнула, задернула шторы, отгораживаясь от роз и лунного света, и зажгла настольную лампу. Алекс уже забыл о ней.


Когда молоденькая горничная принесла ей поднос с завтраком в соответствии с порядком, заведенным еще первой хозяйкой дома, Чармиан услышала голоса под окном, потом звук захлопнувшейся дверцы машины и шум мотора.

— Мсье Димитриу уехал в Париж, — сказала горничная.

Чармиан сама не знала, что при этом почувствовала — облегчение или разочарование.

Глава четвертая

— Девушки, выше головы! Вспомните павлинов, как они гордо несут свои роскошные хвосты. Когда-нибудь и на вас будут не менее красивые перышки. Подбородки выше! Держите спину.

«Да, похоже на парад павлинов», — думала Чармиан, послушно поднимая голову и следуя командам наставницы вместе с другими девушками, которые, как и она, готовились стать манекенщицами. Но пока без прекрасного оперения — все девушки были одеты лишь в трико.

Леон выполнил просьбу Чармиан и дал ей работу в салоне. Ее обязанности были весьма скромными, даже незаметными, да и сама она, бегая по разным поручениям в простом форменном платьице, больше походила на скромного воробышка, чем на паву.

После возвращения из Шатовье наступили такие напряженные дни, что воспоминания об Александросе Димитриу почти стерлись из памяти. Чармиан переехала в пансион, который порекомендовал ей Леон, и его хозяйка, мадам Дюбонне, не замедлила рассказать ей о том времени, когда у нее жила Рене. Мадам очень гордилась этим и хранила трогательные воспоминания о любви Рене и Леона, зародившейся под крышей ее пансиона.

— Она была самой красивой моделью мсье Себастьена, — говорила мадам по-английски с сильным акцентом. — А вы, мадемуазель, тоже будете манекенщицей?

— Надеюсь, — ответила Чармиан. — А пока делаю что придется.

Так оно и было. Она бегала с поручениями из примерочной в мастерские, из салона в студию Леона, приносила платья для примерки, держала булавки, когда приходилось по ходу что-то переделывать; подбирала аксессуары к разным туалетам и даже пришивала отделку, когда мастерицы не успевали закончить платье в срок.

Иногда — довольно редко — Леон посылал за Чармиан, когда создавал новый наряд для Алтеи Димитриу. Он любил работать с живой моделью, но эти примерки не удовлетворяли его.

— У вас разные лица и волосы, — говорил он Чармиан. — Мадемуазель Димитриу — темноволосая и смуглая, ей нужны сочные, яркие краски, а тебя я вижу в пастельных тонах.

Леон показал ей цветную фотографию Алтеи, и Чармиан убедилась, что девушка очень похожа на брата: те же классические черты лица, те же черные волосы и золотисто-карие глаза. «У нее красивое и волевое лицо, — подумала Чармиан, — такая женщина не подчинится ничьим решениям, если они не по душе».

Леон создавал для Алтеи необыкновенный наряд для бала по случаю дня ее рождения, который состоится в Афинах. В ткани платья сочетались пурпурные и синие тона. Леон назвал эту модель «Марина», сказав, что на ее создание его вдохновило море у берегов Греции. Он уже начал работать над новой коллекцией, но даже не заикнулся о том, будет ли Чармиан участвовать в демонстрации, да она и не надеялась — ее время еще не пришло. Глядя, как репетируют другие манекенщицы, мечтая о своем дебюте, Чармиан думала о том, сможет ли она когда-нибудь двигаться так же небрежно и уверенно. Тренируясь по вечерам у большого зеркала, которое она купила на распродаже, чтобы дополнить скудную обстановку своей комнаты, Чармиан все время чувствовала, что ей чего-то недостает, и что Леон со своим большим опытом видит это, и значит, павлиньи парады вовсе не для нее.

Известие о предстоящей поездке на Гераклею мгновенно распространилось по салону. Открытие отеля должно было состояться в конце весны, но первые гости отеля уже заказывали места на шоу, которое широко рекламировалось и вызывало большой интерес.

Среди манекенщиц было много разговоров о том, кого же из них возьмут в Грецию. Ивонн — темноволосая, стройная, эффектная — была ведущей манекенщицей. Ее обожали клиенты салона, поэтому никто не сомневался, что она поедет на Гераклею. Никто не мог представить платье так элегантно, как она. Дезире, пикантная блондинка, любимица Леона, тоже была уверена в своих шансах.

Эта поездка влекла всех не только потому, что Гераклея уже считалась самым романтическим островом в Греции, а «Аполлон» — самым роскошным отелем, но еще и потому, что его владелец был богатым, красивым и, кажется, свободным мужчиной, какого можно назвать мечтой любой женщины.

Чармиан слушала эти разговоры и с горечью вспоминала слова Алекса о ее возможном участии в этом шоу. Понимал ли он, что это почти невозможно, или он лишь зло подшучивал над ней?

На Рождество Чармиан ненадолго поехала домой. Очень ненадолго. Девушка сразу поняла, что родных совершенно не интересуют ее успехи. Для них салон Себастьена был лишь обычным магазином; к тому же она еще не стала манекенщицей. Сестра Чармиан обручилась со своим ухажером, и семью куда больше занимало это событие.

— Я не понимаю, почему ты хочешь жить в Париже, — ворчала мать. — Что там хорошего? Я только надеюсь, что у тебя хватит ума не связаться с каким-нибудь французом — они не бывают хорошими мужьями.

— Ты же ничего о них не знаешь, — возразила Чармиан, вспомнив Леона. — Ты даже не знакома ни с одним из них.

— Иностранцы — скользкие типы, — заявит отец Чармиан. — Не вздумай доверять им.

Чармиан невесело усмехнулась. Значит, и Алекс тоже?

Девушка вернулась в Париж и ее сразу же закрутили дела — салон готовился к демонстрации новой коллекции. Временами она так уставала, что не оставалось сил даже думать. Вскоре волнение премьеры схлынуло, начались ежедневные показы, и салон вернулся к нормальному режиму.

Погода испортилась, стала сырой и холодной. Однажды серым мрачным утром Чармиан ждала в примерочной, чтобы отнести в мастерскую платье, которое требовало переделки. В этот день все не ладилось; манекенщицы нервничали, особенно Дезире, которая должна была демонстрировать это платье. Его уже переделывали несколько раз, и девушка устала бегать с ним.

С помощью одной из мастериц Дезире медленно сняла платье, тихо выражая свое недовольство затянувшейся примеркой и совершенно не обращая внимания на Чармиан — разговаривать с ней она считала ниже своего достоинства. Чармиан с завистью смотрела на нее, мечтая о том времени, когда она сама выйдет на подиум.

Неожиданно в примерочную вошла служащая салона с новым бальным платьем Алтеи и комплектом нижнего белья.

— Вот вы где! — сказала она Чармиан. — А мы везде вас ищем. Быстро раздевайтесь и надевайте вот это. Вас срочно требуют в студию.